Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь в городе постепенно налаживалась. Спустя почти месяц после освобождения заработала железная дорога и вокзал принял первые поезда. Вернулись банки, вернулись купцы. В Артуре появились деньги, и привычная довоенная торговля облагородила город. На рынок снова пришли свежие продукты и даже мороженое, давно забытое лакомство вдруг объявилось среди многолюдной толчеи. Как-то раз окунувшись с людской поток, с целью присмотреть себе какую-нибудь интересную безделушку, я удивился, услышав протяжное:
— А во-от морожено-ое! Сла-адко-ое, холо-одно-ое! Моро-оженое! Холо-одное мороженое! Покупа-ай моро-оженое….
Невысокий мужичек, едва достававший мне до плеча, с огромным ящиком с широкой лямкой через плечо, ходил по людным улицам Нового Города, по набережной и продавал лакомство. Я подманил его пальцем:
— Почем?
Он хитро прищурился, узнав меня:
— Десять копеек!
— Дерешь?! — улыбнулся я ушлости торговца.
— Нет, ваше благородие. Никак нет. Десять копеек, себе в убыток, — клятвенно заверил он, впрочем, не переставая хитро улыбаться.
— Ладно, пройдоха, держи, — я дал ему два пяточка. И он, ловко сунув их в карман, открыл крышку ящика и наскреб в подгоревший вафельный рожок, крохотный розоватый шарик:
— Вот, ваше благородие.
И только принимая из его руки лакомство, я заметил отсутствие на ней двух пальцев. Мизинец и безыменный покинули своего хозяина, оставив кривые культяпки.
— Ого, — удивился я от неожиданности. — Где ж ты пальцы потерял?
Мужик как-то приосанился, расправил плечи и гордо ответил:
— На втором форту. Когда японец в рукопашную полез. Офицерик какой-то меня зарубить захотел, а я винтовкой закрылся. Да только не слишком удачно получилось — оттяпал узкоглазый мне два пальца. Не повезло.
— А я думаю, что повезло. Мог ведь и колокол пополам развалить, звенел бы потом языком….
Он с улыбкой качнул головой и с легкостью согласился:
— Или так. Я свое уже отвоевал.
— Ты вообще откуда родом?
— Из-под Читы я. Почти местный. Но домой ехать не хочу, делать мне там нечего. Мать с отцом давно представились, а с братовьями ругаться охоты никакой нету. Решил здесь остаться. Китаяночку вот себе смазливую нашел. Обрюхачу ее и заживу как полагается с наследником, — он захлопнул ящик, запирая холод. И напомнил: — Вы кушайте, ваше благородие, мороженое, пока не растаяло. Оно вкусное, с малинкой, моя китаяночка сама варенье перетирала. А у нее пальчики тоненькие, нежные. Ни одну косточку не пропустила. Кушайте, ваше благородие, на здоровье.
И он ушел. Развернулся в другую сторону и затянул нараспев свою шарманку:
— А во-от морожено-ое! Сла-адко-ое, холо-одно-ое! Моро-оженое! Холо-одное мороженое! Покупа-ай моро-оженое…. С мали-инкой, со сморо-одинкой. Покупа-ай моро-оженое….
В Артуре после снятия осады осталось много увечных. Бывшие солдаты, кто без руки, кто без ноги, кто без глаза или просто с изуродованным лицом попадались и тут, и там. Кто-то, кому «позволяла» гордость или заставляла нужда, просили милостыню, тянули руки за медью и серебром. Сидели на паперти и «Христом богом» вытягивали с прихожан копейки. Люди кидали им мелочь, не понаслышке зная тяготы нужды, поддерживали их существование. Кидал и я. Не особо жалея денег, швырял в картузы серебряные монеты и проходил мимо, выслушивая благословения страдальцев.
Спустя неделю после покупки газеты, Петро и Ульяна все-таки сыграли свадьбу. Не такую как я планировал, не на весь Артур и без широких гуляний и веселых возлияний, а намного скромнее. Ограниченное число приглашенных, скромное угощение в ресторане и такое же скромное гуляние по улицам. И среди приглашенных не было ни Стесселя, ни Витгефта, ни Белого, ни Кондратенко, который, кстати не выполнил свой исторический скрипт и не погиб. И никого другого из высоких военных чинов не было. Все они посчитали свадьбу моего человека событием незначительным и потому не требующего их личного присутствия. И хоть Стессель мне лично обещал, что прибудет в церковь на венчание, но все же с тех пор много чего изменилось. Городу более не требовался повод для поднятия настроения, в нем и так все было хорошо. Но надо отдать должное, Анатолий Михайлович прислал мне коротенькую записку с глубочайшими извинениями.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})В общем, свадьбу мы сыграли. Хоть и не так как я планировал, не с размахом на весь город, но все же…. Около полусотни приглашенных это тоже немало. Многих из приглашенных я не знал и в этом не было ничего удивительного. Петро здесь завел множество знакомств, да и Ульяна пригласила кого-то из своих. Как потом пояснила — в Артур сумели прибыть четверо дальних-предальних родственников. Настолько дальних, что в мое время люди уже и не отслеживали подобных связей. Но у китайцев все немного по-другому — семейственность у них развита очень сильно. И даже какой-нибудь там дядька со стороны пра-пра-прабабки очень даже считался частью семьи, с которым надо поддерживать всяческие отношения. Понятно, что соблюсти это не всегда возможно, но все же китайцы старались. Вот и Ульяна постаралась, пока было время разослала приглашения тем, кому смогла и организовала им проживание в городе, сняв на время пустующую фанзу. Так вот, китайцы эти, родственники чертовы, сидели на свадьбе недовольными сычами и всячески высказывали свое неодобрение. Улыбались через силу, воротили морды, а после, в ресторане, когда чуть поддали, стали выговаривать девчонке все, что о ней думают. Громогласно выкрикивая оскорбления, которые, впрочем, почти никто не понимал, заставляли Ульяну краснеть и прятать влажные глаза. Петро все понял. Чуть позже, когда гуляющие наелись, напились и пошли отплясывать, он прижал эту четверку в углу ресторана и сунул каждому под нос пудовый кулак:
— Что б мне тут жену мою не забижали, поняли, черти чумазые?! — прошипел он им.
И хоть их было четверо и жилистыми словно ломовые лошади, но ничего они поделать не могли. Петро возвышался над ними на целую голову. Самый наглый китаец попробовал что-то возразить ему, толкнул в плечо, но получил в ответ удар по ребрам, что выбил из смельчака вместе с воздухом из легких и его спесь. Остальные аргументировать не рискнули и потому просто заткнулись. Более они не проронили ни одного оскорбительного слова в адрес Ульяны, незаметно для всех надираясь. В общем, получилось так, что родня оборвала все связи с девушкой, отторгнув в чужую культуру. Лишь мать и отец ее прислали позже письмо, сухо поздравив со свадьбой.
И снова жизнь пошла своим чередом. Петро с Ульяной временно сняли домик в Старом городе, Мурзин тоже съехал на свою прежнюю квартиру в Новом, одновременно восстанавливая выкупленный у меня дом возле Пресного озера, Данил и Лизка продолжили жить вместе со мною, на даче возле моря. Так прошел июнь месяц, наступил июль. Здесь, на востоке страны война практически закончилась, войска расположились по обе стороны корейско-китайской реки Амнок. По стране же катилась революция. И только сейчас, когда рухнули преграды, в Артур стали приходить дурные вести. Люди покупали газеты и ужасались происходящему — то там забастовка, то там стачка, то там столкновение и кровь. В стране шла своя, необъявленная война между народом и царем. Очень сильно по стране прокатились крестьянские погромы. Даже через фильтр цензуры в газетах читался ужас и какая-то нереальность происходящего. Крестьяне, громя помещичьи, забирая у них съестное, на этом не останавливались и часто лишали жизней проклятых и ненавистных мироедов, выплескивали на них всю свою злость и отчаянье, показывая всему честному народу свое бедственное положение. С крестьянами боролись. Из газет можно было понять, что власти пытались силовыми методами решить проблему, но ничего не могли поделать. Все войска, все силы Империи находились сейчас здесь, на Дальнем Востоке и потому никто не мог задавить революцию.
В Иваново-Вознесенске, в ткацком городке, откуда прибыл к нам наш нынешний управляющий, загорелся новый пожар. Рабочие там, подстегиваемые несправедливостью и произволом фабрикантов, объединились и образовали первый в истории Совет рабочих депутатов. И вот, читая об этом, я увидел знакомое имя — «большевик товарищ Арсений». А хитрая память подсказала, что за этим именем скрывался никто иной как Михаил Фрунзе. Он, как один из лидеров рабочего движения, вспыхнул яркой звездой на горизонте революции и обещал взлететь высоко под небосвод, туда где в будущем грозились быть и Ленин, и Сталин, и Троцкий. Непростой он был человек и имел явные признаки лидера. Журналисты все как один высказывалась о двадцатилетнем молодом человеке как о новом Гершуни, известном всем террористе, таким же напористым и решительным. Что ж, возможно они и правы. Надеюсь, Мишка у себя там, в Питере, так же вспомнил эту фамилию и взял ее на карандаш. Посмотрим куда вывезет эта ситуация. Насколько я помню, этот Совет в Иваново правительство весьма жестко разгонит. Пулей и штыком рассеет возмутителей спокойствия, прольет немало крови и многих участников арестует. Ну а чуть позже мне попалась в руки более свежая газета из которой я узнал, что полиция жестоко подавила митинг недовольных рабочих, разогнав их на реке Талке нагайками и ружейным огнем. Но самое забавное в этом лично для меня было в том, что требовали униженные рабочие от властей и от фабрикантов в частности. А требовали они не много ни мало сделать все так, как это было на «Русских Заводах». То есть ввести восьмичасовой рабочий день, увеличить при этом заработную плату, кардинально улучшить условия труда, а также ввести обязательное страхование за счет работодателя и разрешить действие рабочих профсоюзов. Вот и озадачился я после прочитанного — наши ли с Мишкой действия спровоцировали эти волнения в Иваново или же протестующие взяли для себя лишь удобный ориентир, куда надо двигаться.