Гнездо дракона - Ани Сетон

Но Николас видел все в ином свете. Он видел человека, чья непоколебимость была растоптана одним случайный ударом, человека, впервые в жизни потерявшего сознание и ставшего беспомощным, человека, чья безопасность зависела от чужих людей. Чужих людей и Миранды.

Они вернулись в Драгонвик, но его мрачность и угрюмость не исчезли. Однажды он поднялся по лестнице в башню и закрылся в комнате наверху. Он не появлялся три дня, и Миранда, вспомнив, что тоже самое случилось с ним после смерти ребенка, оставила его в покое.

Когда он спустился к Миранде, то сначала показался ей совершенно нормальным, больше, чем когда бы то ни было за весь месяц после ранения. Но после того, как он поздоровался с ней, она ощутила слабый запах, идущий от его одежды, его речь была замедленной, а язык слегка заплетался.

Пегги тоже это заметила. Если бы это был кто-нибудь другой, а не хозяин, размышляла она, я бы сказала, что он где-то пьянствовал целых три дня. Но от него не пахнет спиртным, и он не из тех, кто способен свободно и открыто придаваться разгулу. Совсем не из тех.

Через месяц все повторилось.

Миранда бродила по дому, который теперь, когда в нем больше не было толпы гостей, давил на нее мрачностью своей атмосферы. Она избегала глаз прислуги и даже перед Пегги притворялась, что в поведении Николаса нет ничего странного.

К вечеру второго дня Миранда решилась. Она поднялась по винтовой лестнице в башню, пройдя пятьдесят ступеней вверх. Там она сразу же обнаружила мощную дубовую дверь толщиной в шесть дюймов. На ее стук никто не ответил. Она отступила на шаг и уставилась на темную неумолимую дверь. Год… даже месяц назад она бы покорно приняла этот молчаливый знак воли Николаса и как всегда подчинилась бы.

Но те времена прошли.

Она сжала кулаки и барабанила в дверь до тех пор, пока приглушенный голос сердито не воскликнул:

— Кто там?

— Это Миранда! — решительно ответила она. — Я требую, чтобы вы впустили меня.

Сначала ей ответило молчание, потом ключ в массивном, замке повернулся и дверь распахнулась. На пороге стоял Николас, одетый в парчовый халат, и язвительно смотрел на нее.

— Входите, моя ненаглядная, входите, раз уж вы этого так требуете.

Он запер дверь и положил ключ себе в карман.

Она в удивлении посмотрела на мужа, а потом оглядела круглую комнату. Чего она ожидала увидеть? Страшную комнату Синей Бороды, висящих по стенам соболей и еще более мрачное великолепие, превосходящее даже комнаты внизу?

По контрасту комната была строгой и почти пустой. Из мебели она увидела только стол, стул и кушетку. На столе стояли в ряд потрепанные книги и потухшая свеча, на полу соломенная рогожа. Хотя солнце уже скрылось за горами Кэтскилл на другой стороне реки, четыре окна, выходящие на разные стороны, пропускали еще достаточно света.

И лишь через какое-то время она обнаружила в комнате голубоватый дым и резкий запах.

— Вы курите здесь? — смущенно спросила она, чувствуя странное разочарование. Она так долго романтизировала эту закрытую комнату и была уверена, что когда раскроет ее секрет, то одновременно разрушит и стену, отделяющую ее от супруга.

Он продолжал пристально разглядывать ее, и она повернулась, чтобы в свою очередь посмотреть на него, с удивлением обнаружив, что его зрачки сжались чуть ли не до размера булавочного укола. Радужная оболочка казалась совершенно синей.

— Я курю здесь, — он повторил ее слова с какой-то насмешливой интонацией. Затем, потянувшись, он схватил ее правое запястье. Когда он потянул ее к кушетке, и она заметила, что рядом с ней, незаметные до этого момента, стояли маленькая жаровня с углем и табурет, на котором лежали красивая серебряная шкатулка, несколько тонких проволок и три трубки странной формы.

— Бриллиантовые ворота — вход к красоте и силе! — произнес он странным медленным голосом.

Она уставилась на маленькие трубки и горящие угли.

— Что это, Николас?

Он отпустил ее запястье и, открыв серебряную шкатулку, вытащил клейкий черный шарик, который положил на открытую ладонь.

— Опиум, моя дорогая.

— Она переводила взгляд с клейкого шарика на ладони мужа, на его лицо.

— Но ведь это наркотик, ведь так? — неуверенно спросила она. Она узнала значение этого слова всего два года назад, когда прочитала в одной газетной статье об опасности торговли опиумом, а до этого о нем даже не слышала.

Николас вставил одну из проволочек в шарик и, вывернув крошечную бусинку, начал нагревать ее на жаровне.

— Вы ошибаетесь, моя дорогая, — сказал он, и его голос перешел на гипнотический шепот. — Это не наркотик, а копье, пронзающее туман, что отделяет нас от реальности. Это мой слуга. Все вещи мои слуги. Ведь я хозяин жизни и смерти. Разве вы не знали этого, Миранда?

Он повернул голову и улыбнулся, глядя на нее из-под полуприкрытых век. Сердце Миранды испуганно забилось, но ей удалось ответить спокойно:

— Вы больны, Николас. И я уверена, что бы это ни значило, оно причиняет вам вред. А теперь пойдемте вниз… пожалуйста.

Он лениво засмеялся и поместив приготовленный шарик в расширяющуюся часть трубки, глубоко затянулся, одновременно опускаясь на кушетку.

Она медленно отодвинулась, но в этот момент он выбросил вперед руку и вновь схватил ее за запястье.

— Николас, — произнесла она, глядя на него сверху вниз, — я не понимаю. Зачем вы делаете это?

Это случилось как раз после визита к Эдгару По, когда Николас впервые попытался воспользоваться этим орудием силы. Через некоторое время после поездки он отправился в закрытый ставнями дом на Мотт-стрит. Первый опыт оказался неприятным. Опиум не уступил ему господства. Очень долго он не искал его. Он ощущал нежелание. До чего же теперь оно кажется непростительным!

Он лежал, размышляя об этом, пока его мысль не обрела форму, и он не увидел перед собой маленькое ползущее животное, которое надо было уничтожить. И все, что только могло затенить сияющее великолепие, должно было быть уничтожено. Он повернул голову и посмотрел вверх на Миранду. Она тоже была охвачена чем-то светящимся и струящимся. В сумраке комнаты ее золотая головка казалась только ярким пятном. Его пальцы сжимали ее руку до тех пор, пока Миранда не стала сопротивляться.

— Отпустите меня, — прошептала она. — Мне больно.

Он увидел, что она дрожит, а ее глаза чуть прикрыты, чтобы он не прочел в них страх.

— Пустите! — воскликнула она уже громче.

— Но вы же не хотите уходить, моя родная. Ваша душа и тело лишь отражение моей воли.

Он сильно рванул ее за руку, и ей пришлось опуститься на кушетку рядом с ним. Ее крики замерли под его губами. Она вся застыла. Запах опиума вызывал у нее тошноту.