Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

В Твери вечером 17 октября уличная толпа осадила здание губернской управы, где собрались земские служащие для обсуждения вопроса о забастовке, подожгла дом и била выходивших из него служащих, не отличая тех, кто призывал к забастовке, от тех, кто против нее возражал.

В других концах России, где забастовка началась позже, она еще разрасталась. Никто при этом не знал, что делается в ближайшем городе. Не было газет. «Земля полнилась слухами» один невероятнее другого.

В Петербурге с 14 октября начал действовать Совет рабочих депутатов, состоявший из выборных от заводов и из представителей революционных партий. 16 октября делегация Совета уже явилась с требованием в петербургскую городскую думу. «Нам нужны средства для продолжения стачки - ассигнуйте городские средства на это! - говорил большевик Радин. - Нам нужно оружие для завоевания и отстаивания свободы - отпустите средства на организацию пролетарской милиции!». Дума, однако, отвергла требования «Совета», несмотря на свист и рев толпы, наполнявшей хоры.

17 октября был выпущен первый номер «Известий Совета рабочих депутатов».

16-го и 17-го государь продолжал свои совещания. Но вокруг него не было борьбы направлений. Проект манифеста, составленный И. Л. Горемыкиным, не был противоположностью проекта кн. Оболенского и Витте; он также возвещал, что населению даруются «гражданские права, основанные на неприкосновенности личности, свободе совести и слова, а также право собраний и союзов по определению закона»; также обещал расширение избирательного права; о Г. думе в нем говорилось несколько менее определенно: «повелеваем в незыблемую основу подлежащих внесению в Г. думу законодательных предположений принять даруемые Нами ныне населению государства Нашего права народного представительства». В неясной форме это было обещанием внести в будущую Думу проект дальнейшего расширения ее прав.

Государь, однако, остановился на другом проекте, имевшем преимущество ясности и отчетливости. Можно было вообще не издавать в данный момент манифеста, а ограничиться борьбой с революционным движением; но в случае издания было существенно, чтобы он произвел впечатление определенного решения. Государь об этом писал: «Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка, и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силой; но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы к теперешнему положению, т. е. авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый… Другой путь - предоставление гражданских прав населению… Кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Г. думу - это, в сущности, и есть конституция».

Государь, принимая свое решение, думал, таким образом, не об устранении непосредственной опасности - он считал, что власть могла силою подавить движение, - а о том, как дальше строить русскую жизнь при обнаружившемся разладе между властью и широкими кругами - огромным большинством общества, если и не большинством народа.

На последнем совещании с великим князем Николаем Николаевичем и министром двора бар. Фредериксом государь окончательно высказался за второй путь. Витте был вызван в Петергоф, и в 5 часов дня 17 октября манифест был подписан.

«Почти все, к кому я обращался с вопросом, отвечали мне так же, как Витте, и находили, что другого выхода нет», - писал государь, называя свой шаг «страшным решением», которое он «тем не менее принял совершенно сознательно». - « После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».

Манифест 17 октября гласил:

«Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным, и печаль народная - Его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единства Державы Нашей.

Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, Мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.

На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:

1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и

3) Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».

Одновременно был опубликован всеподданнейший доклад Витте, в сильно смягченной форме воспроизводивший положение его записки от 9 октября, с пометкою государя «Принять к руководству». В нем указывалось, что необходимо «духовное единение с благоразумным большинством общества». «Следует верить в политический такт русского общества, - говорилось в заключение. - Не может быть, чтобы русское общество желало анархии, угрожающей, помимо всех ужасов борьбы, расчленением государства».

Государь и в этот момент не слагал с себя ответственности: он сохранял за собою право последнего решения; но на первых порах он предоставил Витте самые широкие полномочия, поручив ему выбор министров и только оставив в своем непосредственном ведении министерства военное, морское и иностранных дел.

Манифест стал известен в С.-Петербурге и за границей уже к вечеру 17 октября; Витте поспешил его распространить. Для революционных партий он был большой неожиданностью. Они чувствовали, что забастовка ускользает у них из рук, что в народе нарастает сопротивление. У них не было ощущения победы. Издание манифеста о свободах и о законодательных правах Думы вызвало в их рядах полное недоумение. Что это - хитроумный маневр или капитуляция? Для последней, казалось, оснований не было. Это особенно остро ощущал петербургский Совет рабочих депутатов, и первым его движением было - не прекращать забастовки, не верить власти. «Дан Витте, но оставлен Трепов, - писали «Известия Совета» (пером Л. Троцкого). - Пролетариат не хочет ни полицейского хулигана Трепова, ни либерального маклера Витте, ни волчьей пасти, ни лисьего хвоста. Он не желает нагайки, завернутой в пергамент конституции».95

Но во всей провинции манифест произвел огромное впечатление. Вдали от столицы революционеры приняли его за полную капитуляцию власти, тогда как в широкой массе преобладало ощущение: слава Богу, теперь конец забастовкам и смуте - «Царь дал свободу», более нечего требовать. Эту свободу понимали по-разному, представляли себе весьма туманно; но народные толпы, вышедшие на улицу с царскими портретами и национальными флагами, праздновали издание манифеста, а не протестовали против него.

Появление на улицах толп, резко отличавшихся друг от друга по настроению, - тех, кто праздновал царскую милость, и тех, кто торжествовал победу над царской властью, - было главной причиной той бурной вспышки гражданской войны, которую затем называли «волной погромов», «выступлением черной сотни» и т. д. В Западном и Юго-Западном крае, где наиболее видную роль в революционном движении играли евреи, вспышка народного гнева обратилась против них; но и там, где евреев почти совсем не было, развертывалась та же картина.

18 октября даже в Петербурге состоялись демонстрации двух видов - с национальными и с красными флагами - и дело доходило до драки. В Москве, где революционная волна уже шла на убыль, забастовщики обрадовались благовидному предлогу прекратить борьбу. Демонстрация с красными флагами направилась ко дворцу ген.-губернатора П. П. Дурново, который говорил ей с балкона приветственную речь.