Потерянный ребенок - Эмили Гунис

Он взял у меня показания, на написание которых ушло почти два часа, и когда все наконец закончилось и правда была раскрыта, я ожидала, что испытаю некое ощущение свободы, облегчения, – но никогда прежде я не чувствовала себя настолько плохо. Глубокая печаль переполнила мое сердце при одном только упоминании о моей малышке, о дне, когда она родилась, о ночи, когда я нашла ее в пещере, о годах, которые мы провели вместе в бухте, и том безграничном счастье, которое она привнесла в мою жизнь. Ее кожа, ее личико, ее прикосновения – она для меня все, и без нее я ничто.

Детектив-инспектор Гиббс докурил сигарету и смерил меня долгим взглядом, прежде чем встать и сказать, чтобы я следовала за ним. Мы пошли по длинному коридору и несколько раз спустились по лестнице, пока наконец не оказались у длинного ряда камер предварительного заключения. Он открыл ключом одну из них и заявил, что я обвиняюсь в похищении ребенка и проведу здесь столько, сколько потребуется, пока мое дело не сможет рассмотреть суд.

Я вошла в камеру, и дверь за моей спиной захлопнулась. На одноярусной металлической кровати лежал тонкий матрас, а в углу стояло ведро. Нестерпимо пахло рвотой и мочой. Я села на край кровати, обняв колени, и стала смотреть на увесистую железную дверь с отсеком для еды. Мне думалось о Ребекке – о том, как она играет на ферме «Сивью», о том, как во дворе вот-вот остановится полицейская машина. Двое мужчин ворвутся в дом и выхватят Ребекку у Харви из рук. Я и представить не могла, куда ее заберут, как ей будет страшно. У меня не было выбора, повторяла я про себя. У меня не было выбора.

Мне думалось о Сесилии. О ее жизни, которую ей придется провести за решеткой. Из лечебницы, в которой она оказалась, нет выхода – как и из тюрьмы ее мыслей. Мне думалось о Теде и о том, как он был добр к нам, о его милой улыбке, смехе, о том, как он пьет виски у камина и рассказывает детям сказки… О Харви и о том, что он никогда не сможет понять, куда исчезла его маленькая подруга. Я представила себе Джейкоба в отделении эрготерапии Гринуэйса, представила, как он рисует Сесилию во всей ее первозданной красоте. Представила портрет, из-за которого оказалась здесь. С заходом солнца я больше не могла сдерживать слез. Спустя некоторое время уснула.

Когда скрипнула замочная скважина, я вздрогнула и проснулась, не понимая, который час, хотя мне показалось, что была еще ночь. Мне не предложили ни еды, ни воды. От сна на тонком матрасе все тело ломило. Садясь на кровати и пытаясь проснуться, я осознавала только две вещи: я отправлюсь в тюрьму, а Ребекку заберут у меня.

Дверь открылась, и на пороге показался человек, которого я не видела уже почти пять лет. Это был Чарльз Бартон.

Он попросил разрешения войти и присел на край кровати, потребовав, чтобы мне немедленно дали чашку чая и одеяло. Пока инспектор Гиббс не принес все, о чем его просили, и не вышел, Чарльз Бартон только молча смотрел на меня и улыбался. Я же была так напугана, что не могла сдвинуться с места, и тогда Чарльз Бартон укрыл меня одеялом и поставил чашку на пол рядом со мной. А затем он заговорил – медленно, словно читал проповедь в церкви, и раздраженно, как будто он уже представлял мое дело в суде. Его костюм был недавно выглажен, ботинки – начищены до блеска. Я понятия не имела, который час, и не знала даже, происходит это наяву или мне снится ночной кошмар.

– Кажется, у нас возникла небольшая проблема, Гарриет. Я был шокирован, когда детектив-инспектор Гиббс позвонил мне и сообщил, что дочь Сесилии, которую все это время считали погибшей, на самом деле жива. Мне известно, что этот ребенок не от меня. Кроме того, я прекрасно понимаю, что Сесилия, очаровав вашего мужа, встала у нашей семьи на пути. Весьма похвально, что вы взяли на себя обязательства по воспитанию девочки, пока оба ее родителя были, скажем так, нездоровы.

Я боялась отвести взгляд, но чувствовала, что за приоткрытой дверью камеры стоял детектив-инспектор Гиббс. В остальных камерах было тихо; тишина царила на всем этаже.

– Что ж, я успел обсудить данный вопрос с адвокатом и все обдумать. Если вы примете решение молчать о произошедшем и согласитесь на закрытое удочерение, в силу которого Ребекка и Сесилия никогда не смогут найти документальных свидетельств своего родства, то я соглашусь снять с вас обвинения в похищении ребенка. Вы сможете покинуть эту камеру, но никогда ни с кем не заговорите об этом деле.

Я не могла поверить его словам.

– А как же Сесилия? Что будет с ней?

Бартон смерил меня долгим пристальным взглядом.

– Сесилия по-прежнему очень нездорова. Даже если бы вы решили отказаться от моего предложения, ребенок не был бы отдан под ее опеку. Сесилия должна оставаться там же, где и сейчас, по крайней мере, в ближайшее время. Согласитесь, если бы им позволили воссоединиться, а затем Сесилии снова стало бы хуже, девочка осталась бы только в еще большем замешательстве.

– Но причина несчастья Сесилии в том, что она разлучена с малышкой.

– Право, неужели вы думаете, что в нашей компетенции решать, по какой причине Сесилия обезумела. Так или иначе, едва ли от подобной болезни можно излечиться за одну ночь. Послушайте, Гарриет, я разумный человек и именно поэтому я решил озвучить вам это предложение – вопреки советам моих сестер, должен заметить. Полагаю, вы не рассказали Джейкобу о том, что она не ваша дочь?

– Нет, мистер Бартон, – прошептала я.

– Славно, славно. Полагаю, будет лучше так все и оставить. В конце концов, он отец ребенка. И, насколько мне известно, скоро его должны выписать… Мне кажется, что так будет лучше для всех нас.

– Не понимаю, чем от этого будет лучше Сесилии. Она любила вас, Чарльз. Мы не можем ее там бросить. Я себе этого не прощу.

– Однако у нее был роман с вашим мужем. Мне кажется, что вы слишком снисходительны по отношению к ней. Ее диагноз был подтвержден двумя психиатрами. Не сомневаюсь, что вы были ей хорошей подругой, но, отпусти мы ее сейчас на волю, она скорее всего покончила бы с собой. Пока ее жизнь в руках врачей, которые