Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками - Алексей Самойлов

И они поженились и уехали в лесной поселок Райконкоски Суоярвского района: в Петрозаводске ему с его-то биографией жить не разрешалось. Второго такого мощного трудягу как Онни Эсколин я в жизни не встречал. В лесу ему равных не было. Представляешь, на лесобирже он за смену делал восемь дневных норм!

В Райконкоски долго не задержались, там было всего несколько финских семей, а Чална, лесной поселок под Петрозаводском, вовсю строилась; к этому времени пораженным при Сталине в правах ингерманландцам разрешили туда переезжать, в Чалне собралось много финнов, и моя общительная мать начала подбивать мужа переехать в Чалну. Но у Онни был приятель Уйти, переехавший в Сяпсю и зазвавший его его сюда на берега речки Сяпси и одного из самых рыбных карельских озер Сямозера. В Сяпсе Онни с несколькими мужиками-помощниками (я тоже пособлял во время отпуска) за четыре месяца поставил дом, и осенью они уже в него вселились. А я купил за 40 рублей (треть тогдашней пенсии) дачу, и с тех пор мы с ребятишками стали каждое лето жить в Сяпсе.

– Это дом, где мы сейчас сидим?

– Нет, этот я своими руками построил.

– Вид у твоего дома такой, будто бревна лаком покрыты…

– Это мне в Йоэнсу, когда я уже в театре работал, посоветовали: «Возьми льняное масло и бревна им обработай, дом всегда будет светиться, как новенький». И во все годы работы в Йоэнсу я лепил по вечерам модель нашего сяпсинского дома, все время что-то менял, кроватки переставлял, чтобы у каждого внука был свой угол. И каждое лето приезжал сюда и строил дом.

– И сколько вы уже живете в этом доме?

– Шестой год. А всего в Сяпсе – с 1968 года. Знаешь, я только когда стал строить свой дом, понял, как всю жизнь мне мешала вечная спешка – репетиции, спектакли, гастроли, съемки в кино и на телевидении, необходимость читать десятки пьес. Здесь наслаждаюсь тем, что одно поделаю, отставлю, другим займусь. И баню сам построил. Делаю, что хочу, и читаю, что хочу.

– Мама и Онни Иванович похоронены на Сяпсинском кладбище. Мы со Светланой, женой, были на их могиле. Мама твоя умерла 26 июля 1991 года. Ты уже работал в Финляндии?

– Мы похоронили маму, а через несколько дней, 31 июля я уже начал работать в Финляндии. Как будто своей смертью она благословила меня на отъезд.

Тойво Иванович

– В Петрозаводск после окончания Ленинградского театрального института ты приехал летом 57‑го?

– 1 июля 1957 года. И сразу же театр поехал на гастроли по республике. Тойво Иванович Ланкинен, ведущий актер Финского театра, занимавшийся и режиссурой (вместе со своей женой, одной из основательниц нашего театра, Дарьей Кузьминичной Карповой они учились в начале 30‑х годов в Национальной студии при Ленинградском политехникуме), дал мне роль второго печника, практически без текста, в комедии Добричанина «Улица трех соловьев,17». В каждом поселке самого северного района Карелии – Калевальского мы арендовали для спектакля живую козу. Ну, это хохма была такая. Коза и в театре коза: то насыплет на сцену, то ее надо на веревке тащить. А пока коза не появлялась, нам, печникам-первого печника играл Вилье Веса – надо же было какими-то физическими действиями заниматься. Мы придумали с Тойво Ивановичем, что они ведут с первым печником диалог, а я, пристроившись в углу, рядом с большой бутылью молдавского вина, время от времени прикладываюсь к бутылке. Мои партнеры смеялись: «Ты славно устроился – ни слова не говоришь, только винцо потягиваешь…»

Это была первая роль, которую я от Тойво Ланкинена получил, а потом он меня часто занимал в своих спектаклях. Когда через два года он ставил «Господина Пунтилу и его слугу Матти» Брехта и Вуолийоки, он сказал мне: «Ты роль Матти не сделаешь, молодой еще, но играть будешь».

– А Пунтилу играл сам Тойво Иванович…

– Сам, конечно, сам. Он сделал парик под Калле Ранта (у Ранта, журналиста, главного редактора журнала «Пуналиппу», был сократовский лоб и ленинская лысина – А. С.) и озорно гонял по всей сцене под хохот зала. Вот уж хулиган был!..

– Я всегда восхищался игрой Тойво Ивановича и очень сожалел, что наши родственные отношения (Тойво Иванович взял с меня слово никогда не писать рецензии на его спектакли) не позволили мне воздать должное при жизни этому великому артисту. Только раз я нарушил слово, когда опубликовал в журнале «Север» в 1968 году очерк о Паули Ринне, где упомянул и о грандиозной работе Тойво Ланкинена в «Белой болезни» по Карелу Чапеку, он играл Маршала, а ты – доктора Галена.

– У меня до сих пор Маршал перед глазами – и смешной, кривляющийся, и чудовищно страшный. Тогда в печати больше напирали на антифашистскую суть нашего спектакля – мы поставили «Белую болезнь» первыми в Советском Союзе, стали дипломантами всесоюзного конкурса, имели большой успех и в Финляндии, и в Ленинграде, и в Карелии. И в этом была прежде всего заслуга Тойво Ланкинена, артиста с необычайно мощной амплитудой. Теперь понимаю, он сыграл в Маршале и Гитлера, и Сталина, и любого другого властителя, манипулирующего волей людей. С неменьшей амплитудой, на соединении комизма (его многие считали чистым комиком) и трагизма сыграл он, пятидесятилетний, двадцатилетнего сапожника Эско в спектакле по пьесе финского классика Алексиса Киви «Сапожники из Нумми».

– Иннокентий Смоктуновский (он видел в Ленинграде, на гастролях Финского театра его спектакли и был в восторге от игры Тойво Ланкинена) говорил мне, что никто не знает, сколько он страдал, чтобы сыграть Мышкина. И никто не знает, сколько страдал Тойво Ланкинен, родившийся в 1907 году в селе рядом с Валкеасаари, нынешним Белоостровом, в Ингерманландии, ощущавшим себя представителем репрессированной нации, чудом избежавший ареста в 37‑м, чтобы сыграть и сельского финского сапожника, и эстонского рыбака Йыня в «Диком капитане» Смуула, и чапековского Маршала, и брехтовского Пунтилу…

– Тойво Иванович был очень темпераментный мужик, заводился здорово на сцене и других актеров зажигал. Он был непредсказуем, всегда импровизировал. Умел думать на сцене, а не просто роль вести. Тойво Ланкинен – самый лучший для меня актер Финского театра, у которого я больше всего взял. А как бесподобно он пел финские народные песни… У него был очень хороший лирический тенор. И как запоет он: «Карьялан майлла… Кукку-кукку, каукана куккуу…», про золотую кукушку на карельских землях, песню времен своего детства и юности, проведенных на Карельском перешейке, так трогательно запоет, что у меня слезы на глазах наворачивались…

Пение и высокие технологии

– Пение в Финляндии – это больше, чем пение. В каком еще национальном эпосе мир покоряют и строят пением? А в «Калевале» старый верный Вяйнямёйнен, вековечный прорицатель, строит лодку магическим заклинанием! Паули, тебе ведь посчастливилось сыграть старого верного Вяйнямёйнена в Национальном театре Карелии… Ты согласен с тем, что для финнов пение – это магия, как страсть к порядку, аккуратности, упорядоченности?

– Магия? Может быть. Финны ведь с глубокой древности славились своими колдунами. Печальные пасынки природы, они все века, и когда были под шведской короной, и когда входили в состав Российской империи, надеялись лишь на собственные силы. Финны – трудяги, каких поискать. И независимость они обрели потому, что всегда были большими тружениками. Сотворение нации и страны они начали с создания культуры, с акцента на образование – язык и школу. Грамотность в Финляндии уже в XIX веке была стопроцентной. Что касается музыкального образования, то оно здесь на очень высоком уровне. Академия Сибелиуса – это, естественно, главное, но тут можно и в каждой дыре музыкальное образование получить.

– То, что финны – одна из самых образованных европейских наций, очень помогло им удержаться на плаву, когда распад Советского Союза обрушил финский рынок и серьезно подорвал экономику Финляндии. Мне пришлось услышать от российского правительственного чиновника, в прошлом театрального критика, такие удивительные слова: «Когда мне говорили, что каждый второй в Финляндии пел в хоре, 40 лет назад это казалось смешным, а сейчас я понимаю, что это очень серьезно, и то, что каждый третий участвовал в спектаклях любительского театра, это серьезно. Они сами себя вытащили из кризиса за волосы, начали развивать высокие технологии. Доказали, что высокообразованная, творчески ориентированная нация может преодолеть любой кризис».

– Я не специалист в экономике и высоких технологиях, но культура едина, искусство благотворно воздействует на сознание, ум и душу. Происходит повышение творческого потенциала людей, нации, и небольшая по населению страна становится одним из лидеров постиндустриального мира, информационного общества…