Большая родня - Михаил Стельмах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чего же ты не позвонила, когда приехала на станцию? Я бы тебя, как солнце, встречал бы.
— Как раз наши колхозники были в городе.
— Вот жаль… Помнишь, как в прошлом году приезжал за тобой?
— Помню, Леня. Тогда такая метель, такая метель крутила. День как ночь стал. Никогда не думала, что доедешь.
— Это я бы не доехал? Да еще за тобой?
— Ой, хвастун. Ты тогда валенки такие привез, что я с головой в них нырнула.
— Стоящие валенки — отца моего. Помнишь, как мы со станции возвращались?
— Быстрее ветра летела. А помнишь, как наши санки перекинулись возле дубины?
— Перекинулись, говоришь? Нет, что-то не припоминаю такого.
— Припоминаешь, припоминаешь. Только признаться не хочешь. Знаю тебя.
— И охота вспоминать о том, чего не было… Надежда, а мне не верится, что это ты. Дай хоть рассмотреть… Похудела вроде немного на студенческих харчах, вытянулась и еще лучшей стала. — Прижал девушку, поцеловал в губы, щеки и прядь ароматных волос, на которых уже блестели пушистые ниточки изморози.
— Как я соскучилась по тебе, Леня, — тихо промолвила, и глаза ее стали грустнее, а на щеках задрожали румянцы.
— И я, Надежда. А эти дни сам не свой ходил. Даже к телефонисткам начал подлаживаться, конфетки и орехи носить, чтобы они, если ты позвонишь, не твоему отцу, а мне сердечное коммюнике передали. Потому что с твоим стариком мы снова поцапались. Боюсь, что он такого зятя и на порог не пустит.
— А за что же вы?
— За электростанцию, Надежда. Твой отец таким жадным стал… Мы насели, чтобы на островке электростанцию построить, а твой, экономя копейку, понадеялся на ивчанцев. Мол, они выстроят и нам электричество пойдет. Ну, ивчанцы электростанцию выстроили, но маломощную. Вот мы и напали на твоего. Я сгоряча его скупым рыцарем назвал. Так даже и не здоровается теперь.
— Ничего, Леня. Пересердится и начнет станцию строить. Я его знаю… Леня, а как у тебя с учебой? Работаешь не регулярно? Ленишься? Вот я возьмусь за тебя.
— Приехал контроль на мою голову.
— Знаю твой характер. Математику, наверно, на самый конец оставляешь?
— Не люблю ее, — вздохнул.
— А без математики не быть тебе командиром.
— Нет, я ее таки вгрызу… Уже намечается перелом.
— Долго он у тебя намечается.
— Эх, Надежда, если бы ты мне алгебру преподавала, — и аж прищурился от мысленного счастья.
— Тогда бы ты выучил?
— Глаз бы не сводил…
— С алгебры ли с учительницы?
— С обеих, с обеих… Ой, Надежда, мне еще надо сбегать к своим комсомолятам. Я быстро-быстро. И тогда пойдем с тобой аж до Буга. Помнишь, как мы в прошлом году ходили? Тогда такая же лунная ночь была. Помнишь?
— Помню.
— Там теперь уже день и ночь электростанция рокочет, не дает воде заснуть. А над ней красная звезда сияет. Увидишь ее — и аж даль расступится перед тобой, и звезды Кремля засияют тебе. Знаешь, как у Лермонтова: «И звезда с звездою говорит».
— Как сердце с сердцем. Правда? — прислонилась к плечу милого, а тот окутал ее надежными руками. — Возле залива электростанция?
— Ну да. Там, где мы когда-то под лодкой от дождя прятались. Помнишь?
— А потом, как возвращались, наша лодка на стремнине перекинулся, и мы на берегу сушились у костра. Помнишь?
— Нет. Что-то я этого не припоминаю. Это ты уже выдумываешь. Побегу я. Проведу тебя до росстани. Там подождешь меня.
— Леня, а чего тебе так спешно надо? Это ты так соскучился по мне? — притворно нахмурила лицо и горделиво отвернулась от парня.
— Дело есть. Завтра на рассвете мы траву будем косить на лугу. Наш бригадир такое надумал… Хорошее это дело, Надежда. Живое, — даже не заметил разгневанного вида девушки.
— Зимой косить!? И я с вами пойду. Буду собирать! — сразу забыла, что хотела рассердиться на Леонида.
— С дороги отдохнула бы.
— Успею. Стыдно от своих комсомольцев отставать. Там их, очевидно, всех и увижу?
— Всех. Я тебя на утренней зорьке разбужу, как когда-то в жатву.
— Сама встану.
— Сама? Ну, зачем тебе у человека хлеб отбивать? Я с тобой хочу вместе пойти.
— Тогда приходи. Не забыл, в какое окно стучать?
— Разве такое забудешь? До конца века не забуду.
— А помнишь, как однажды отец наскочил на тебя, когда ты в окно барабанил?
— В косовицу?
— В косовицу.
— Нет, что-то такого не припоминаю, — и оба весело рассмеялись.
— Так завтра вместе пойдем?.. Помнишь нашу клятву? — Ясно и счастливо взглянула на парня.
— Где бы ни были, мы всегда вместе. — И Леонид снова прижал девушку. Потом взялись за руки и, рассыпая звонкие бусинки смеха, побежали переливистой дорогой вдаль. Если кто-то встречался на пути, они опускали руки, а потом снова крепко и надежно сплетали их. Вдруг Леонид остановился.
— Надежда, кажется, мой старик идет. Ну да, он. И надо ему именно в такое время на дороге появиться.
— Ой, Леня, бежим назад, — побледнела девушка.
— А может, пойдем навстречу? Надо же когда-то и родителям о нашей любви сказать.
— Леня, я стесняюсь. Побежали…
— Нет, ты иди вперед, а я тем временем дам круг и заскочу до Карпцов.
Парень быстро исчез за хатами, а девушка нерешительно пошла дорогой, на которой одиноко чернела мужская фигура, перегоняя впереди себя длинную тень.
Поравнявшись с девушкой, Поликарп радостно поздоровался.
— Надежда! Приехала! На каникулы, значит?
— Приехала, — ответила тихо.
— Кто же тебя привез?
— Григорий Шевчик. Он был в контрольно-семенной лаборатории.
— Григорий Шевчик? Ну, я теперь своему Леониду дышать не дам. Проворонил тебя… Не видела его?
— Нет… — Девушку как жаром обдало. Склонив голову, не могла промолвить ни слова, ни посмотреть в глаза Поликарпу.
— Ну, чего так зарделась?.. Все прячетесь, все кроетесь от старших. Думаете, что мы ничего не знаем, ничего не видим. Моя старуха — она, как только услышала, что ты приехала, — так и сказала: «Увидишь Надежду, передай, чтобы в гости зашла. А то этот головорез — Ленька, значит, — до сих пор кроется со всем от нас…» Только ты, Надежда, за чуб его таскай, чтобы он скорее в военную школу поступал. На ту, как ее, алгебру нажимай. А то он как начнет вычитывать «а» плюс «б», так и я догадываюсь — ни «а» ни «б» он до сих пор не понял. Да и сам на эту алгебру обижается. А все другие науки, учителя говорят, толком знает… Ну, чего ты, Надежда?
Девушка взглянула на худощавого пожилого мужчину, и тот заметил, как задрожали на ее ресницах молодые слезы волнения, признательности и радости.
— Идем, Надежда, к нам, — ближе подошел к ней Поликарп.
— Так Леня меня будет искать.
— Пусть поищет, если отца испугался. Пусть не будет таким хитрецом… Вот когда я молодым был, от меня девушка и в земле не спряталась бы. Разве теперь парни? Вот как мы вели холостяцкую жизнь… Бывало с Арсением как выпьем по крючку[53]… — Поликарп, вытянул согнутую фигуру, горделиво пошел с девушкой, что та уже едва сдерживала смех.
* * *Когда Дмитрий, Василина и Югина вошли в колдом, к ним подошел поглощенный заботами Варивон.
— Как оделся женишок, — окинул глазом новое пальто Дмитрия. — Теперь, Югина, твоему милому отбою от молодиц не будет.
— Мели мне, — примирительно промолвил Дмитрий.
— Нет, нет, Югина, ты следи за ним — он потайной у тебя. Он не только гречку умеет сеять… Дмитрий, что мы будем с людьми делать? Сейчас не успеем объявить своим — скоро спектакль начнется.
— Кого увидим, тому и скажем, — спокойно ответил Дмитрий, не зная, что Варивон уже всю свою бригаду поставил на ноги.
— Пусть будет так. Был я в правлении. Твоя радость приехала с района.
— Крамовой? — насупился Дмитрий.
— Он самый. Снова у нас уполномоченным по севу. О тебе вспоминал.
— Он вспомнит, — сердито процедил. — Обещал и на том свете припоминать мне прошлое. К моей бригаде цеплялся?
— Нет. Кушнир, значит, начал ему жаловаться, что никак не может отделить овес от овсюга — триер не отвевает его. Посудили, поговорили и ни к чему не пришли. Тогда Крамовой и бросил, как он умеет: «Чего же ваш агроном Горицвет ни до чего не додумается?»
— Я ему когда-нибудь додумаюсь, что и думать не захочется. Так вот окоренилась жаба в нашем районе. Сколько лет сидит и никуда с глаз не исчезнет… В тридцатом году было присадили его, так снова начал выцарапываться…
— Дмитрий, — мягко тронула его руку Югина. — Садитесь, Дмитрий. Сейчас спектакль начнется…
Отбеленное небольшое солнце, как только оно зимой умеет, выбежало из-за хат, когда на другое утро Дмитрий, с ружьем за плечами и косой в руках, поехал к Бугу. Дорогой он обогнал нескольких колхозников своей бригады, а с Варивоновой не встретил никого. Выделывая зигзаги между деревьями, проворно спустился к реке и изумленно остановился на льду. Против него возле ручья высилось три высоких стожка сена, а в глубине луга чернело два ключа косарей.