Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра - Наталья Аверкиева

— Маша, тебе все равно.

И ей стало все равно.

Только через некоторое время с ней стало происходить что-то странное. Она не могла остановиться, появился азарт. Она знакомилась с новыми и новыми мужчинами, и хотелось еще и еще. Она улыбалась себе по утрам, предвкушая славную охоту вечером, и думала: зачем останавливаться на одном, если можно иметь несколько? А когда Йоахиму удалось распутать это сложное дело и выйти на реального заказчика фрау Каулитц, она с удовольствием отпраздновала с ним их большую победу. В тот день в полицейском участке она снова увидела человека, который сломал ее. Только теперь она была не маленьким забитым воробушком, который так отчаянно нуждался в его защите, она была стервой — веселой, кокетливой и самодостаточной, знающей себе цену стервой. Она громко смеялась, игриво смотрела на адвоката и постоянно касалась его руки. Она знала, что бывший любовник не спускает с нее глаз, она замечала, как его губы сжимаются от ревности, как зло прищуриваются глаза, как нервно дергаются нога и кадык. И от этого ей становилось еще веселей. Она то и дело скидывала волосы, открывая шею, касалась сережки в мочке, длинная цепочка от которой елозила по ключице, закусывала губу и смеялась. Ей было все равно…

Но вечерами она как и прежде ждала его. С ним не надо было играть, изображать из себя обольстительную дрянь, поступать цинично. С ним можно быть мягкой и ласковой, говорить нежности, баловать своим вниманием и искренне им восхищаться. Он много работал, редко звонил, иногда писал трогательные смски, а она скучала по их приятной болтовне и ждала его каждый вечер, по возможности стряпая его любимые блюда. Она много думала о нем и об их отношениях, пыталась читать умные психологические книги, советовалась с Родриго (впрочем, от этой глупой затеи она быстро отказалась, ибо выслушивать потом его поток желчи у нее не было ни малейшего желания), но ответа так и не нашла. В ее душе был резкий диссонанс — то, что она видела и чувствовала, очень отличалось от того, что он говорил и она знала. Он смотрел на нее по-особенному. Он трепетал, когда дотрагивался до нее. Он улыбался мягко-мягко. Он как будто светился изнутри. Она тянулась к его теплу, мечтала в нем согреться. Он заботился о ней и моментально вставал на защиту. Рядом с ним она чувствовала себя уверено, как за стеной. Но… Он всегда был для нее только братом тогда еще мужа. И он вел себя, как брат тогда еще мужа, общался с ней, как брат тогда еще мужа, держал дистанцию и никогда ни при каких обстоятельствах не позволял себе лишнего. Он всегда был для нее самым близким и надежным другом, и сейчас он всячески это подчеркивал — друг, друг, друг. Только вот в последнее время он ведет себя не как друг… Смотрит на нее не как друг… Даже касается ее не как друг. В такие моменты у нее и начинался тот самый диссонанс — ей казалось, что он врет, она всё чувствовала как-то иначе, не так, как он говорил. Как? Она еще не очень понимала и старательно прогоняла от себя все неправильные мысли. Он — табу, которое нельзя нарушать. Он — брат ее бывшего. Он — нельзя, категорически нельзя. Она сопротивлялась своим мыслям, сопротивлялась своему желанию быть рядом с ним, видеть его почаще, дотрагиваться до него. Он постепенно заполнял собой всю ее жизнь, а она боролась сама с собой, понимая, что проигрывает эту битву. Однажды она все-таки решила задать очень главный для себя вопрос. Он мучил ее давно и полученный ответ должен был или успокоить сердце, или… Успокоить сердце и ум, да. Он должен был лишить ее иллюзий, которые она сама себе настроила, и привести чувства в относительный порядок. Накануне она несколько раз потренировалась перед зеркалом, на все лады задавая самый волнительный вопрос, представляя его ответы и просчитывая свою возможную реакцию. Но в последний момент не смогла, струсила. Поняла, что не готова услышать на свой прямой вопрос его откровенный ответ, что это может разрушить ее мыльный пузырик счастья, которого у нее и так нет:

— Зачем ты все это делаешь для нас?

Он замялся, а потом, заикаясь, выдал:

— Потому что ты моя семья.

Она разочарованно ухмыльнулась.

Дура.

Всего лишь…

— Семья?

— Да, семья, — кивнул и ушел.

Полоумная извращенка и идиотка! Вообразила, что ему есть до нее какое-то дело! У него есть Сьюзен — красивая дочка богатого папы, а она — девушка с «прицепом» — никому не нужна. Это все Симона. Промыла ему мозги, вот он и бегает, стережет, чтобы не уехала и брату не изменяла. А на самом деле ему на нее плевать. Чувство влюбленности замечательно, но она сейчас, как удобренная почва — кинь зернышко и земля сама всё вырастит, скажи ласковое слово, погладь по голове — и она уже вообразила, что это Любовь. Надо убираться из страны, пока она окончательно не сдвинулась.

Новость о том, что он ее обманул и последние две недели провел не в трудах и заботах, о которых так трогательно рассказывал каждый день, а на пляже в обнимку со Сьюзен, неприятно ее удивила и обидела. Почему он ничего не сказал? Зачем врал две недели, каждый вечер рассказывая о мифических переговорах с мифическими партнерами? А его тупейший разговор про то, что ей нужно найти себе другого мужчину? Это он намекал, что она ему надоела, и он горит большим желанием от нее избавиться? Она чувствовала внутри себя пустоту, обиду и ревность. Одиночество снова навалилось на плечи, начало давить на сознание. Родриго все настойчивее звал в Америку, говорил, что нуждается в ее опыте и идеях, жаловался на тупых и ленивых янки, готов был помочь всем, лишь бы она приехала. Она все чаще стала просматривать объявления об аренде жилья в Нью-Йорке. Да, там она тоже будет одна, но хотя бы никто не будет нагло врать в глаза и угрожать тюрьмой. Она слишком устала…

Вопрос с отъездом был практически решен. Она хотела уехать сразу же после него — попрощаться перед отъездом на гастроли, а потом спокойно собрать документы, отправить вещи в Америку и улететь. Здесь ее больше ничего не держало. Если несколько месяцев назад она еще отчаянно цеплялась за бывшего любовника, рыдала ночами, представляя, как они помирятся, и она вернется в дом, который сама выбирала и который так любила, то теперь она не видела никаких причин, чтобы остаться. Так будет лучше для всех. В Штатах первое время поможет Родриго. С ним будет тяжело — он циничный и прямой, как шпала, — но зато интересно. Там она сможет начать новую жизнь с нового листа с новым мужчиной. У нее все будет новое. Каулитцы своим враньем уже настолько достали, что переезд на соседний континент казался единственным выходом из сложившейся ситуации. И пусть близнецы будут счастливы. Без нее.

Его идея отметить ее день рождения ей очень понравилась. Неизвестно, когда они еще увидятся, и увидятся ли вообще, поэтому хотелось оставить этот день в памяти навсегда. Они шли рядом, наслаждаясь влажным ветром, теплым солнцем и обществом друг друга. Она наблюдала, как он играет с ее детьми, как не боится измазаться, как смеется, носится вокруг, дурачится, и становилось грустно. Он — табу. Он принадлежит другой. Он брат-близнец ее бывшего любовника. Но он был бы таким идеальным отцом для ее детей и таким хорошим мужем для нее самой.

— Целуйте! Ваша жена богиня! Любите ее поцелуями!

Наверное, именно это чувствует девственница перед своей первой брачной ночью. Он держал ее лицо в ладонях, а она вцепилась ему в запястья, чтобы не упасть от страха.

— Целуйтесь же! Покажите мне свою любовь! Я хочу ее увидеть!

Табу — истерично бьется в голове.

Прикосновение его губ. Язык осторожно проникает в рот. Тело прошивает ток. Голова кружится.

Идеальный отец и хороший муж…

Ноги ватные. Пальцы сводит.

Табу.

Он — табу! Нельзя! Нельзя!

Она приоткрывает рот, разрешая ему себя поцеловать.

Ее так давно никто не целовал…

Ей нравилось играть с ним в семью. Они были в ресторане, и он вместе с ней кормил детей и называл ее фрау Каулитц. Они куда-то бесконечно долго ехали в машине, наклонялись друг к другу на светофорах, чтобы поцеловать, коснуться пальцев, дотронуться до колена. Он смеялся и любовался ею. Со стороны они, наверное, в самом деле казались самой прекрасной семьей. За последние несколько лет это был первый по-настоящему счастливый день в ее жизни. Вот только она была одна, а у него есть женщина, и всё это — спектакль, который они зачем-то друг другу устроили.