Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подумайте над таким «Размышлением» Руми – суфийским изречением, переведенным Идрис-Шахом, популярным и среди нынешних суфиев: «Мастер сокрыт в своей мастерской».
Поскольку очевидно, что звание первооткрывателя этого нового взгляда на мир – основанного на равенстве и взаимодействии двух мозговых полушарий, о котором со времен Пифагора и Платона и не подозревали, – более кого-либо иного заслужил доктор Орнстейн, я недавно собрался с храбростью и написал ему письмо. Время от времени мне приходят письма фанатов, и по почерку понятно, что руки у них дрожат от волнения; а когда я писал доктору Орнстайну – тряслась вся пишущая машинка. Вот текст моего письма: помещаю его здесь как последнее примечание, объясняющее, каким образом с его помощью мне удалось преодолеть дихотомию реальности и иллюзии и как это дало ответ на мои неустанные двадцатилетние вопрошания. Приведу письмо:
Уважаемый доктор Орнстейн!
Недавно я встречался с мистером Генри Корманом и мистером Тони Хиссом (Тони приходил взять у меня интервью для The New Yorker). С Генри у нас состоялся очень интересный разговор о суфизме, и я упомянул о своем восхищении, граничащем с фанатическим энтузиазмом, вашей пионерской работой о равенстве и взаимодействии двух полушарий мозга. Затем, узнав, что оба они с вами знакомы, я набрался храбрости написать вам и рассказать о результатах своих экспериментов по растормаживанию правого полушария (я использовал для этого главным образом ортомолекулярные подборки витаминов, а также усиленную концентрацию и медитацию).
Прорыв произошел десять месяцев назад, и вот уже десять месяцев я другой человек. И самое необычайное (я сейчас пишу об этом книгу, но в художественной форме, она будет называться To Scare the Dead) – это… Впрочем, позвольте мне просто пересказать завязку книги, так будет понятнее.
Николас Брэди, обычный гражданин США с самыми обыкновенными для нашего времени ценностями и стремлениями (деньги, власть, престиж), вдруг обнаруживает, что в нем пробуждается к жизни существо, проспавшее две тысячи лет. Это существо – ессей, умерший в надежде на обетованное воскресение; он знал, что воскреснет, поскольку ему и его кумранским товарищам были доступны тайные рецепты, лекарства и научные практики, способные это обеспечить. Итак, наш главный герой, Николас Брэди, обнаруживает, что «его» на самом деле двое: старое «я», с мирской работой и светскими целями – и этот ессей из Кумранской пустыни, умерший около 45 года н. э., святой человек со святыми целями и крайней враждебностью к светскому физическому миру, который он называет «Градом Железным». Разум из Кумрана берет верх над Брэди и заставляет его предпринять сложную серию действий, в результате которых становится очевидно, что по всему миру, тут и там, пробуждаются к жизни и другие кумраниты.
Изучая Библию вместе со своей Кумранской личностью, Брэди обнаруживает, что в Новом Завете скрыто зашифрованное послание. Кумранская личность может его прочесть. «Иисус» – это на самом деле Загрей-Зевс, имеющий две формы: одна слабая, другая чрезвычайно могущественная, к которой могут обращаться в беде его последователи.
Кумранская личность, которая в романе носит имя Фома, постепенно открывает Брэди, что наступают Последние Дни мира – близится «Парусия»[174]. К этому нужно быть готовым, и Фома подготавливает Брэди, напоминая ему о его собственной божественности – он называет это «анамнесис»[175]. Томас строит с Брэди особые отношения равенства, однако, поскольку Брэди чрезвычайно невежествен, использует для его обучения существо, называемое Эразмом, – в сущности, «станцию» в ноосфере, которая теперь настолько полна энергии, что из нее можно черпать не только бессознательно, но и сознательно; она и есть «Моря Познания», известные в древнем мире, из которых черпала свои пророчестве Дельфийская сивилла. Но главное открытие еще впереди: постепенно Брэди понимает, что истинный бог кумранитов – не мифический Иисус, а реально существующий Загрей, а поискав информацию, скоро выясняет, что Загрей был одной из ипостасей Диониса. Христианство – не что иное, как поздняя форма поклонения Дионису, очищенная и возвышенная странным и привлекательным персонажем – Орфеем. Орфей, как и Иисус, реален лишь в том смысле, что представляет собой одну из стадий «социализации» Диониса; порожденный иной расой, нечеловеческое дитя пришельцев, Загрей должен был научиться постепенно умерять свое «безумие», которое теперь почти иссякло. В сущности, он с нами, чтобы воссоздать нас как выражения себя, а путь к этому – одержимость им, то, чего искали ранние христиане и что скрывали от ненавистных римлян.
Дионис-Загрей-Орфей-Иисус из века в век борется с Градом Железным, будь то Рим или Вашингтон: он – бог наступления весны, новой жизни, бог всех, кто мал и беспомощен, бог смеха и бурного веселья; и мой бог, когда я сижу день за днем над рукописью этого романа.
Но в романе Фома говорит: «Наступили последние дни. Близится свержение тирании, огненными буквами описанное в Откровении Иоанна. Иисус-Загрей пришел забрать свое и своих; он снова живет».
Считалось, что в зимние месяцы Дионис, бог виноградных лоз, плодов и урожая, погружается в сон. Было известно: насколько бы мертвым он ни выглядел (здесь вспоминается чудесный рассказ «Поминок по Финнегану» Джойса, как на покойника случайно проливают пиво, и он оживает) – на самом деле он жив, хоть об этом можно никогда не узнать. А потом – к изумлению всех, кроме тех, кто понимал его и в него верил, – он возрождался. Его последователи знали, что так и будет – знали его тайну (ср. «Говорю вам тайну…»[176] – и т. д.) Мы говорим здесь о мистериальных религиях, всех, включая и христианство. Наш Бог спит – спит всю долгую зиму человеческой культуры (здесь речь не о времени года, но о той зиме духовной, что длится с 45 года н. э. до сего дня); спит, пока зима держит нас всех в своей ледяной хватке, засыпает сугробами поражения и отчаяния (в нашем случае это политический хаос, разруха в экономике, разруха в общественной морали – зима нашей планеты, нашего мира, нашей цивилизации); но вдруг виноградная лоза, иссохшая, старая, мертвая на вид, наливается новой жизнью, и наш Бог возрождается – не где-то вне, но в каждом из нас. Этот
