Время пепла - Дэниел Абрахам

который был ее дядей, она благоговела и преклонялась. А когда обряд отпевания завершился, изобразила его посмертный знак.

И почувствовала, как дрогнуло нечто глубинное в основании храма. Осай вновь упокоился с миром и пребудет там, пока она не призовет его. В воздухе стояла оттепель, пора перемен. Истончения и вероятностей. Обновления города и ее звездного часа. Она прикрыла глаза и погрузилась внутрь тела, пропуская сознание через каждый сустав и конечность, точно хозяйка подготавливала комнату для почетного гостя.

– Вам нехорошо? – спросил Трегарро.

– Превосходно, – отозвалась она. Так оно и было, лишь один беспокойный отзвук до сих пор не умолк. «Что вас сюда привело?» Она ведь дала верный ответ, разве нет? Она разгадала вещий смысл этих слов. Но отголосок вопроса оставался звенеть. Что было странно. Почему он не стих?

– Если хотите, отложим, – сказал Трегарро.

– Нет причин, – твердо произнесла Андомака и открыла глаза. Он подал руку. Она поднялась. На большом пальце Трегарро тоже бугрился застарелый шрам, толстый и бледный, как на лице. По-своему капитан был красивым мужчиной. И она была очень признательна за его стойкую службу ей и Братству.

Сам обряд сейчас воспринимался ею в виде рисунков на кожице луковицы, наложенных друг на друга слоями. История Братства не знала никого, кто проводил бы ритуал трижды. Ее первую попытку, когда венец получил Бирн а Саль, постиг провал, затем, после обретения кинжала и мальчика, освобождение Китамара свершилось, а теперь был черед третьего и последнего раза.

Души меркнут. Хотя тело мальчишки еще не остыло, нить уже выпадала из мира. Она спасла ее ранее. Сохранит и сейчас. Андомака взяла кинжал и вывела собственной кровью посмертный знак, который только что даровала. Знак потемнел. Загорелся. Холодный дым и взоры мертвых, уплотняясь, насытили воздух. Она поежилась, уверяя себя, что виной лишь прохлада минувшей зимы. Или радость грядущего преображения. Она протерла клинок материей, никогда не видевшей солнца. Макнула серебряный кончик в чашу с речной водой. От волнительного предвкушения на шее вздыбились волоски.

Она насекла посмертный знак черточками букв своего имени. Выписала на воде свою суть, свою жизнь, всё, чем была ныне и прежде. Проведя последнюю линию, она отложила кинжал и водрузила ладони плашмя на алтарь. Камень морозил кожу, как лед.

Еще не успев сделать и вдох, она испугалась, что ничего не вышло. Едва не окликнула Трегарро. Но не окликнула. Холодный дым, что не был дымом, сгустился, клубами ввинчиваясь в воздух из ниоткуда. Или из мест, не виданных ни одними живыми глазами. Прежде она ничего не знала об этом. А теперь почувствовала, будто падает с огромной высоты, а дым становится бескрайним и бурным морем, принимающим ее в свои воды.

И в этом море двигалось нечто. Сначала она не могла разобрать его облик. А потом смогла.

Ответ на вопрос был получен. Она поняла, что вело ее во дворец. Убедилась воочию, чему посвятила жизнь от рождения, и чувство предательства оказалось глубже всех небес и морей. Она ужаснулась, раскаялась – всецело, молниеносно. Попыталась вернуться назад, силой воли втиснуться в плоть, которую уже наполовину покинула. Попыталась кричать.

Нечто, что звало себя Китамаром, нечто, проедавшее гнилостной пастью путь сквозь поколения ее предков, поймало ее в грязно-белые зубы. Тряхнуло непомерной башкой, как охотничий пес, ломающий крысе хребет, и ее тонкая, яркая связь с собой, загодя источенная годами тщательной подготовки и упражнений, лопнула.

Андомака Чаалат, властительная знатная дама, верховная жрица Братства Дарис, не умерла. Ей выпала не настолько щадящая участь.

33

Трегарро смотрел, как жрица наносит посмертный знак, рисуя его собственной кровью, как вдруг рисунок целиком потемнел и задымился. Пожалуй, результат проявился быстрее и резче, чем в прошлый раз, словно кровь вся разом воспламенилась. Примета, догадался он, присутствия рядом духа Осая. Она протерла клинок, и Трегарро защекотало извращенное желание опрокинуть чашу с водой. Сорвать обряд. Минутная блажь, которая скоро прошла. Посмертный знак зашкворчал. Она положила кинжал и наклонилась, кладя обе руки плашмя на алтарь.

Что-то вздрогнуло, но пламя свечей не шелохнулось.

Андомака качнулась вперед, кашляя, будто задохнулась. Потом выпрямилась и осталась стоять. Смех, испущенный ее горлом, был знаком ему не хуже собственного голоса. Но то был не ее смех.

– Ох, как же здорово, что это уже позади, – сказала она и потянулась. На полу с лица мертвого мальчика соскользнула черная ткань. Сочувственно взглянув на труп, Андомака перешагнула его. – В нем меня бы считали красавцем, накинь только еще пару лет. Досадная потеря. Мы велим сжечь его и растолочь кости.

– Да, мой повелитель.

– Повелительница, – сказала Андомака. – Твой господин отныне дама, заруби на носу. Китамар вновь воплотился женщиной.

– Да, – кивнул Трегарро. – Конечно. Извиняюсь.

– Переходить всегда непривычно. Давненько я уже не была в таком теле. Перемена обещает понравиться, – сказала она, садясь на алтарь в любимой позе мальчика. – Мы велим поместить этот клинок в более надежное, чем прежде, место. Если повезет, он еще долго нам не понадобится, но я не настолько горда, чтоб не учиться на собственных ошибках. Следующие несколько десятков лет хотелось бы обойтись без этого.

– Так точно.

Андомака лениво потерла руку, словно ощупывала новенькую ткань рукава жакета.

– И коль скоро с одним делом покончено, думаю, можно вернуться к более насущным задачам. Моему племяннику и его дочке… – Андомака осеклась, помотала головой и снова рассмеялась: – Моим двоюродным кузенам, Бирну а Салю и Элейне. А также Саффе и нашей незваной посетительнице.

Трегарро принял кинжал, вытирая остатки воды обрядовой тряпицей. У него, непонятно почему, опухло горло. Только бы не разболеться. Андомака, если и заметила это, ничего не сказала.

– Девчонка Саффы, – продолжала она, – инлиска, с долгогорским выговором гласных звуков. У нас в мошне ведь завалялся кое-кто тамошний?

– Есть парочка, – сказал Трегарро.

– Добро, собирай наших бойцов, друг Трегарро. Пришла пора отсечь пару распустившихся ниток.

Часть третья. Весенние бури

Насилие есть суть природы мира. Покой есть вдох между двумя ударами кулака.

Из инлисской народной сказки «Тетка Шипиха и Вороний Король»

34

– Не знаю, – произнесла Алис, обращаясь к пустоте, наверно, в тысячный раз. – Он не говорил мне, что собрался исполнить все сам. Дом нашли мы вместе. Дело расписывали на двоих. Но Уллин – это же Уллин. Порой он чихать хотел на порядок. Похоже на то, что пошел без меня.

Комната оставалась безмолвной, не считая уличного громыхания телег и приглушенного мужского смеха из-за стены. Алис