Время пепла - Дэниел Абрахам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Звучит так, будто вы любили ее?
– Во всяком случае, привечал. Придется ее убить, но я с удовольствием с нею общался. Даже отчасти тянет повидать ее вновь. Взглянуть на любовницу глазами ее собственного ребенка. Можно многое открыть, если вот так менять угол зрения. Кем она была, когда предавалась соблазну. Кто сейчас, когда пытается спасти сына. Любовница и мать – очень разные люди, даже если это та же самая женщина. Еще и другие глаза. Осай своими ее пожирал. Эти глаза совсем иначе ее воспримут. Вот оно, самое ценное в нашем деле. Как будто вкушаешь хорошее мясо. Мир становится гораздо скругленнее, когда проведешь в нем не одну жизнь.
– Звучит… звучит ошеломительно, повелитель.
– Да. Но этого не произойдет. Времени нет. Не при такой погоде.
Трегарро почувствовал натяжение в кишках – по неясной причине. Поначалу неясной.
– Небо мочится дождем со снегом, – убаюканный доверительной манерой Осая, он позабыл как про формальную речь, так и свои огорчения.
– Ага. Уже довольно тепло. Чувствуются перемены. Воздух пахнет иначе. Если чутко прислушаться, то слышно, как потрескивает лед на реке. – Радость, тоска и нетерпение пели в его голосе скрипкой.
«Оттепель, – задумался Трегарро. – Осай говорит об оттепели. О часе превращения, когда грань между существующим и тем, что будет, становится тоньше, преодолимее». На миг он вспомнил об Андомаке, и кишки скрутило узлом еще крепче. Он оттолкнул от себя бледный образ. Они поступили правильно. Запустили долгожданные события. Должный шаг к тому, чтобы убрать с престола фальшивых наследников и возвести истинный дух этого города на его место по праву. «Мы спасаем город», – вот в каком напоминании он нуждался. Андомака будет княжить, а он, точно так же, как сейчас, ее охранять.
На свете бывают тайны, и он был им сопричастен.
32
Словно лиса, удравшая, чтоб не зашиб камень фермера, Элейна а Саль исчезла. Шепотки об этом событии всколыхнули двор, но никто не ведал, что оно значило. Чума добралась до дворца, и княжна стала первой пораженной недугом. Или понесла дитя от красного плаща, от лакея-инлиска, от любого из полдюжины придворных воздыхателей. Или же умерла.
Лису могли сцапать волчата Андомаки. Или приключилось что-то еще. Она не знала, а те, кто знал, не рассказывали.
– Вы многолики, Халев, – сказала Андомака. – Но вы не мой родственник.
Вопреки позолоте на стенах и масляным лампам, дворцовая приемная была темной и тесной. Толстые стены удерживали внутри зимний холод, поэтому ни она не снимала свой плащ, ни Халев Карсен не расстегивал камзол.
– Князь очень занят, – сказал Халев.
– Не помню, чтобы Осая так сковывали его обязанности, – сказала она. Шпилька могла сойти за невинную, и если Халев почувствовал жало, то спрятал укол за пожатием плеч.
– У Бирна идет первый год. Когда он проправит несколько оборотов, то привыкнет и наловчится. Так бывает со всем по-настоящему новым.
По-настоящему новым. Не шпилька ли в ответ? Утверждает ли Карсен, что бастард под маской имени а Саль знаменует новый порядок в Китамаре? Ей было затруднительно трактовать его слова, поэтому, скорее всего, это значило «да».
– Ладно, тогда я попрошу о встрече на будущий год.
– Если я могу что-нибудь сделать для вас, буду рад помочь, – сказал Халев. И секунду спустя: – Что вас сюда привело, Андомака?
Вопрос гулко прозвенел в воздухе, точно комната раздалась в размерах. Она хотела отговориться банальностью, но это ложное эхо дало полезную паузу. Если бы в ее сне кто-то – знакомый с детства, а сейчас вероятный враг – спросил у нее, зачем она пришла во дворец, то что бы это означало? Если б ее спящий разум сотворил Халева с этим вопросом, то что пытался бы ей подсказать?
Ее готовили, натаскивали разгадывать сны, но с возвращением Осая подготовка становилась все тщательней и суровей. Бывали целые дни, когда она не ощущала никакой привязки к своему телу. Видела разные вещи, явления, слышала их, обретала смысл там, где прежде никогда не искала. Будто стремительно мудрела, правда, зачастую с трудом вспоминая пройденные уроки. Казалось, ее знания слегка подтекали, как свежая краска под неожиданным ливнем.
– Андома? – подал голос Халев, и впервые он казался искренне открытым. – С вами все хорошо?
– Что ведет меня во дворец… полагаю, Элейна. – И это правда. Элейна приведет ее туда, хотя бы своею кончиной. Разумное объяснение. – Мы часто общаемся – я и она.
– По сей день?
– Вы сами знаете ответ.
– Знаю. О чем вы вдвоем обычно беседуете?
– О Бирне. Он ведь так и не ступил на путь Братства, – сказала Андомака. Что тоже правда. Все их беседы на такие темы, как любовь, секс и смерть, политика и волшебство, на деле велись об отце княжны и его порочной крови. Они разговаривали об измене целому городу и об участии в ней княжеской семьи, пусть Элейне было это невдомек. – Городу пошло бы во благо, если бы она поддержала древний обычай.
– Я вас услышал, – ответил Халев. А вот это, похоже, неправда. Он ей не верил, это чувствовалось, притом постоянно отвлекался на что-то другое. Она не могла распознать, где блуждали его мысли, но попробовала уловить некоторые обрывки. Короткие образы. Что-то про воск и свиную кровь. От них повело голову, как под хмельком. – Боюсь, Элейна также недоступна для встреч. Не сейчас.
– Она здорова?
– Она молода, – молвил Халев. – В молодости всем нелегко. Каждому новому поколению приходится бороться за выживание. – Еще один неясный ответ. Уклончивый. Сомнений нет, что-то случилось. Но судя по смыслу, девчонка не умерла. Пока еще нет.
– Тогда до следующего раза, – сказала Андомака, обращаясь одновременно к Халеву и к себе во внутренней беседе. Девчонка умрет в другой раз. Пробежала легкая дрожь, когда ее разум, парящий вовне, на миг совместился с разумом, что жил в этом мире.
Халев отвесил поклон и удалился. И сразу же вошел красный плащ, коему вменялось сопроводить ее обратно. Оба сделали вид, будто это высокая почесть, однако меч на поясе стража вовсе не был декоративным. Дворец начеку, и у нее возникло чувство, сродни недавнему, при прибытии зимнего каравана, что здесь не знают и сами, против кого держать оборону. Боец-фехтовальщик пытался парировать удары с завязанными глазами.
– Как вас зовут? – спросила она провожатого возле черных приземистых ворот, ведущих на
