ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ - Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей)

— Что ты скажешь своему волчонку, когда он вырастет, докажи, что ты не волк, а собака?

Самыр недоумевающе заморгал. Озермес не отводил взгляда, и Самыр, застонав, завихлял всем туловищем.

— Ладно, не мучайся. Иди, ищи.

Самыр с облегченным лаем бросился в высокие заросли папоротника. Вскоре они вышли из лесу. Крутой склон, по которому распластали свои кривые ветки рододендроны, уходил к красновато коричневой каменной стене, прорезанной сверху донизу тонкой искрящейся струей водопада. За стеной тесно стояли синие мускулистые горы, а еще дальше, подставив свои широкие плечи небу, сияли под солнцем белые вершины большого хребта, почтительно поднявшие головы к своему тхамаде, величественной горе счастья Ошхамахо.

Отец говорил, что, когда он был еще мальчиком, в ауле рассказывали, будто первым из людей, взошедших на Ошхамахо, был какой-то джигит из кабардинского племени, но о том, увидел ли он там Тха или Духа гор, отец не знал, как осталось для него неведомым, обрел ли счастье смельчак, поднявшийся так близко к небу.

Пренебрегая призывным лаем Самыра, Озермес стоял, не сводя глаз со сверкающей двуглавой вершины. За какое время можно добраться туда? Надо думать, на это уйдет не менее семи дней. Оставлять Чебахан одну на такой долгий срок нельзя, но можно взять с собой ее и Самыра, устроить их в какой нибудь пещере у подножия горы и подняться на Ошхамахо самому. Помимо того, что дорога вверх будет трудной, кто знает, как Тха или Дух гор отнесутся к появлению женщины и собаки. Пусть уж, если Тха рассердится на вторжение человека, гнев его падет только на Озермеса. Соизволит ли Тха показаться ему, не угадать, но оттуда, сверху, можно будет разглядеть весь Кавказ, наверно, увидеть и море и, если повезет, те страны, куда уплыл с изгнанниками отец. Сколькие из них добрались до чужих берегов, как устроились они на тамошних землях и похожи ли те земли на раздолье Кавказа? Не может быть, чтобы тоска с рассвета и до темноты — наяву и по ночам во снах — не глодала сердца ушедших за море и чтобы они и летом, и зимой не поглядывали на восходящую сторону, мечтая увидеть озаренную солнцем вершину Ошхамахо. Отец рассказывал, что в давние времена чужеземцам, отправляющимся на бурный Кавказ, советовали иметь две головы, одну на дорогу туда и вторую на дорогу обратно. Не в таком ли положении теперь и адыги, и окажутся ли у них две головы, чтобы, пройдя через мытарства на чужбине, когда нибудь вернуться на осиротевшую родину? Голоса своих лугов, долин и рек не могут не позвать тех, кто сохранит в себе душу адыга. Однако не случится ли так, что к тому времени обезлюдевшими равнинами и горами Кавказа завладеют русские пшии орки, которые, как говорил Меджид, намереваются перегнать сюда своих близких рабов землепашцев? Останется ли тогда хотя бы одна незаселенная ими долина, и не получится ли так, что возвращаться ушедшим будет некуда?

Опустив голову, Озермес зашагал на голос Самыра. Когда солнце снова удлинило их тени, они стали спускаться. Озермес нес скудную добычу — привязанного к поясу обезглавленного зайца. Голову зайца он, как всегда, отрезал и оставил на каком то кусте для Мазитхи. Неподалеку от явора, под которым погибли волчица с волчатами, Самыр взъерошился, зарычал, поскреб задними лапами траву, потом, опустив морду, затрусил дальше. Озермес решил перейти через речку и по восходящей стороне опуститься до луга, на котором водились тетерева.

Самыр вспугнул тетерева, едва они вышли из лесу, Озермес вскинул лук, — еще до того, как тетерев взлетел, он заметил на нем сверху белое пятно, которого нет у самки, — и спустил стрелу. Тетерев, долетев до медвежьего орешника, упал под ветвями. Самыр бросился к бьющейся птице, схватил ее и, задрав голову, принес Озермесу. Он поднял еще двух тетеревов, но они были самки, и Озермес, к досаде Самыра, не стал стрелять в них. За лугом начинался лес с густым кустарником. Озермес напился из тихого медленного ручейка и уселся отдохнуть, прислонившись спиной к дубу. Самыр, тоже полакав воду, повалился на бок, рядом с ним. В траве кричали «пить пить пить» перепела, а где то наверху, затаившись в листве, словно играя на камыле, распевали песни серые дрозды. Из лесу тянуло влажной прохладой. Озермес провел ладонью по черным блестящим перьям тетерева и вздохнул. Жаль, что пришлось убить такую красивую птицу. Прислушиваясь к пересвисту дроздов, он заснул...

В лесу, быстро приближаясь, что то зашумело. Трещали кусты, с хрустом ломался валежник, земля мелко дрожала от бега множества ног. С трудом подняв отяжелевшие веки, Озермес увидел, что на луг выбегают большие бурые кабаны. Впереди, вытянув длинную тонкую морду с острыми изогнутыми клыками, мчался грузный кабан. За ним спешили другие, такие же черномордые и черноногие. Не успели они пронестись мимо Озермеса, как в лесу снова затрещало, загудело и на луг выскочил огромный кабан с блестящей, как золото, щетиной. На кабане, обхватив его ногами и откинувшись назад, восседал в кольчуге из серебра белолицый и белокурый богатырь. За спиной богатыря развевалась турья шкура, в руках он держал белый лук с красной стрелой, глаза у него горели, и черные усы полыхали пламенем. Видение исчезло так же бы стро, как и появилось. Оцепеневший Озермес, словно проснувшись вторично, расправил плечи и медленно встал. Померещилось ему, или он в самом деле увидел кабанов и Мазитху? Самыра не было видно. Куда он мог исчезнуть? Посмотрев на темный лес, из которого выбежали кабаны, на следы, которые они оставили на траве, Озермес позвал:

— Самыр!

Услышав позади слабый шорох, Озермес обернулся и увидел за дубом испуганную, с часто моргающими глазами, собачью морду.

— Вот ты где, — с облегчением сказал Озермес, — выходи, кабанов уже нет. Повезло, что они не налетели на нас. — Он знал повадку кабанов, бегали они, особенно нападая, по прямой, но промахнувшись, уже не возвращались. Видимо, это было стадо Мазитхи. Хотя златощетинный кабан пронесся мимо, Озермес хорошо разглядел глаза, усы и одежду Мазитхи. Именно таким описывали его те, кто с ним встречался. Куда он мчался так? Спешил забрать оставленную Озермесом жертву? Голова несчастного зайчика совсем маленькая и не такая уж лакомая, но скорее всего Мазитха принимает любую жертву и вряд ли требует, чтобы ему обязательно преподносили голову большого тура. А может, он торопился по более важным делам и на ушастую заячью головку не обратит никакого внимания. Озермеса и Самыра Мазитха не приметил, во всяком случае, ничем не дал знать, что видит их.

Самыр, подняв хвост и пофыркивая, обнюхивал кабаньи следы. Увидев, что Озермес смотрит на него, он приосанился, вытянул хвост, рыкнул и поскреб задними лапами землю.

— Знаю, видел, какой ты храбрый, — сказал Озермес, пошел к ручью, ополоснул лицо, подобрал тетерева и лук со стрелами и, зайдя за дуб, стал обходить луг, чтобы не идти вслед за кабанами. Хотя Мазитха и покровительствует охотникам, кто его знает, по душе ли ему, если люди ходят за ним. Вид у Мазитхи грозный, но если бы не пылавшие пламенем усы, он ничем не отличался бы от любого крепкого мужчины — широкие плечи, белые лицо и руки, лоб, уши. Можно о нем рассказывать сразу после встречи, или должно пройти какое то время? Кажется, до вечера вспоминать вслух Мазитху нельзя.

Над самой головой у них вдруг закричал самец кукушки. Озермес вздрогнул и остановился. Самыр в один прыжок оказался возле него.

— Идем, идем, — сказал Озермес, — не будем пугаться, это всего навсего птица.

Сперва они шли не спеша, потом, не сговариваясь, заторопились и пустились бежать.

Когда они добежали до шафранового луга, Озермес увидел Чебахан. Она стояла возле Мухарбека и, прикрываясь рукой от солнца, смотрела на него и Самыра. В своем неуклюжем платье из шкур она гляделась как сильно отощавшая медведица, и Озермес подумал, что и он, навер но, издали мало похож на человека. Покинув людей, они не влились ни в животные, ни в пернатые стаи и никогда не сумеют присоединиться к ним. Крыльев, во всяком случае, у них не вырастет... Как угадать, какое место отведено Тха на этой земле для них, затерявшихся в горах? Может, они уже обрели его, а может, подобно тому как в прошлом адыги, когда земля в их аулах засорялась нечистотами, перекочевывали на новые места, им следует переходить из одной долины в другую, бросать старую саклю и строить где то новую, и так до тех пор, пока не придет их время расстаться с душой.

Озермес оглянулся на синевший внизу лес. Встреча с кабанами могла оказаться плачевной. Случайность, что они пронеслись мимо, или Мазитха, гнавший стадо, все таки увидел Озермеса и направил бег кабанов стороной?

Самыр, первым добежав до Чебахан, ткнулся носом ей в руку, обнюхал землю, заглянул в стоявшую у стены корзину, замахал хвостом, довольно заурчал и сел, свесив набок красный язык. Посмотрев на его блаженную морду, Чебахан усмехнулась. Самыр, застеснявшись, отвернулся.