Вне закона - Эрнст Саломон

В нашей компании был стукач. Мы могли сделать такой вывод по разным признакам. Так Йорг узнал в полицейском управлении, что о пребывании Дитмара в городе было известно полиции. Отъезд Дитмара нужно было ускорить. Один рассказывал, что Вайгельт, когда он заявил Керну о своей готовности принять участие в освобождении, как особенное свидетельство того, что он достоин доверия, дал понять, что у него была точная информация о неудаче попытки освобождения осужденных моряков в Лейпциге. Нелегальный вывоз оружия из Саксонии в Чехословакию для судетских немцев пришлось остановить в последний момент, так как достойные господа с низкими резиновыми воротниками и потертыми темными пальто, которые утверждали, что они из жилищного управления, неоднократно расспрашивали о деятельности и постоянно меняющемся местопребывании Фишера, руководителя саксонских акций.

Хайнц уже дважды короткое время побывал в следственной тюрьме. Различные тома дел, которые лежали в полицейских управлениях многих городов империи, несли на обложке имена, которые хоть все и не звучали как «Керн», однако начинались с буквы «K».

Если уже тяжело было собрать пятьдесят надежных мужчин в полумиллионном городе, то еще тяжелее было найти среди них пятерых, которые бы не болтали. Наша общность не знала еще никакого чистого ограничения, никакого кодекса, который для нас в каждом пункте имел бы большую силу, чем полезная мораль мира. Все же, вскоре у нас выросла определенная изоляция как заповедь борьбы, которая была борьбой за нас самих. Чем более рыхлой становилась связь, которая держала нас когда-то в состоянии и традиции и форме, тем тверже связывался между собой новый верхний слой. При каждом шаге мы впутывались в конфликты, и то, что у нас было импульсом и упрямством и сильным порывом, то у тех, которые теперь там консолидировались, это были холодная уверенность и расчет. Люди пользы окружили нас. Игра становилась неравной, если не удавалось придать ее твердость путем жесткой дисциплины рвения. Предателей нельзя было терпеть.

Из Гейдельберга поступил первый телефонный звонок с краткими ключевыми словами о том, что поезд с Дитмаром надежно проехал. Габриэль рассказывал о боевых методах фашистов, которые как раз произвели много шуму в Италии, о том, как фашисты наказывали предателей: привязывали их к столбу на людной площади в городке или деревне, где они жили, завязывали им штанины, и вводили некоторое количество рицина. Мы нашли этот метод приятным, так он полностью устранял самый малый след героического мученичества у этих людей, но он показался нам слишком гуманным, и в его дальнейших практических последствиях нецелесообразным для немецких условий, так как при известном немецком национальном самовосхвалении можно было ожидать, что эмбрионально развитое личное чувство стыда не заставит виновного молчать о причине произошедшего, и что таким образом последующая измена не могла быть исключена.

Когда поступил звонок из Карлсруэ, запас крепких напитков нужно было пополнить, и беседа с беспрецедентной грубостью обратилась к различным видам смерти, которые должны были последовать за отдельными разновидностями измены. Хайнц подкреплял свои кровожадные высказываниями соответствующими местами из произведений целого ряда современных немецких поэтов, процесс, от которого мы, тем не менее, отказались, так как указанные господа пользовались протекцией наивысших кругов и органов власти, и они наверняка свои экспертные знания получили не из жизни, потому их методы не могли быть применены иначе как к пользе человеческого благонравия. Все-таки мы получили из цитат Хайнца некоторый стимул и вскоре нам нужно было только лишь дать соответствующие имена различным методам, что было наконец сделано со словами «шлепнуть», «хлопнуть» и «выпить за здоровье».

Позвонили из Фрайбурга. Теперь поезд должен был приближаться к границе. В гудящей навеселе беседе снова всплыло имя Вайгельта. Внезапно все замолчали. У одного из нас при себе было письмо Фишера, которое он теперь огласил. Там было сказано, что достать машину для побега не удалось. Машина принадлежала состоятельному и как ни странно все же полезному и бескорыстному фабриканту из Галле. Фишер пришел к Вайгельту, который тут же ему сказал, что должен бежать. Так как в маленьких городах Тюрингии поползли слухи, касающиеся освобождения Дитмара, которые вскоре привели к расследованиям полиции. Вайгельт признался Фишеру, что он, постоянный посетитель провинциальных увеселительных заведений развлечения, не скрывал от буфетчиц в барах своего героического поступка. Фишер потребовал от Вайгельта вернуть машину, но дал ему значительную сумму, чтобы он не терпел никакой нужды в бегах. Но деньги попали в чулок девушкам, и хотя Вайгельт и исчез, но несколько тюрингских землевладельцев рассказывали спустя несколько дней, что один молодой господин, бывший старший лейтенант авиации, посещал их, говорил, что он освободитель Дитмара и просил их о деньгах и поддержке.

Прочитали также письмо Дитера. Дитер заинтересовался прошлым Вайгельта и кое-что разузнал. Вайгельт никогда не был летчиком, а служил в обозе.

Рейхсвер разыскивал его, так как доверенный ему парк машин был распродан. Распущенная уже «Оргэш» вынуждена была был уволить его за беспорядочный образ жизни. Вероятно, Вайгельт отправился в Рейнланд.

Здесь в разговор вмешался Габриэль. Вайгельт появился у него и Керна, в шубе и с моноклем, и принялся развивать им свое серьезное опасение, что если его не обеспечат достаточно длительно денежными средствами, он легко может попасть в руки полиции и тогда, конечно, не ручается, что дело Дитмара и еще следующие интересные вещи не будут раскрыты, и различные имена не приобщатся к ожидающемуся расследованию. Керн неоднократно давал ему небольшие суммы, потом в ответ на его постоянные требования стал давать немного больше, но Вайгельт сообщил, что в скором времени ему понадобится значительно больше денег.

Мы вдруг внезапно отрезвели и молчали. По расписанию поезд должен был теперь прибыть в Базель. Кружки были опустошены. Мы беспрерывно смывали в пропасть самые черные мысли и робко косились на телефон. Часы тикали мучительно долго.

Посреди изматывающей нервы тишины резко зазвонил телефон. Хайнц перепрыгнул через два кресла к аппарату и поднял трубку. «Междугородний телефонный разговор из Базеля…» Мы забрались на столы и со звоном бросили стаканы о стену.

Несколько дней позже Габриэль, как всегда, мрачный, худой и фанатичный, пришел в мою квартиру, где сидели Керн и я. Он без слов положил на стол список контрразведки, который был дополнен в Касселе и распределен по группам, и с безразличным выражением лица указал на одно имя. Керн прочитал, вскочил и потом долго и безмолвно, с перекошенным злой усмешкой лицом ходил по комнате туда-сюда.