Тот самый сантехник 8 - Степан Александрович Мазур

– Господи, дай нам знак! – крикнул Стасян так, что с верхушек сосен попадал снег, а где-то в глуши леса начал выходить из спячки медведь.

– Стасян, не ори.

Боря замер. Прислушались на пару. Поблизости с крыши сиганула в снег ворона. Отряхнулась и довольная, полетела обратно.

– Купается в снегу. А здание использует как трамплин или горку, – добавил крановщик, отметив это птичье развлечение. – Идём! Знак нам уже дали.

Густой лес с почти вековыми деревьями неплохо маскировал объект религиозного значения. Но чтобы понять больше, требовалось подойти ближе и прочесть табличку на здании.

Издали видно лишь начало огромными буквами «Церковь…»

В то же время вокруг не было ни забора, ни указателей. Только само монолитное здание, которое словно пытались спрятать в чаще. На скорости если проскочишь, то и не заметишь с дороги. И съезд расположен так, что сразу не разглядеть. А вот осознанно это сделано или нет – кто знает? Спросить не у кого. Вокруг ни души. Только следы.

Боря снова остановился. Тишина такая, что воздух звенит. Дышится легко, но больше ни птица не пролетит, ни заяц не пробежит. Таинственностью всё заволокло вокруг.

– Говорят, на психику давит, когда вообще ни звука, – заметил сантехник. – Даже снег не хрустнет. Но как такое может быть в лесу?

– Ну так иди и хрусти, – буркнул крановщик и присмотрелся к тропинке. – Мы идём или что?

Фиксируя для себя эти нестыковки строения с окружением, Боря уже хотел повернуть назад, но тут Стасян выдал:

– Слышал криминальную хронику?

– Нет, а что там?

– Банда гопников, повздорившая в электричке с грибниками, бала вырезана под корень.

– Чего? – повернулся к крановщику Глобальный.

А тот с лицом маньяка продолжил:

– У одной половины банды ножки были выкручены, у другой – срезаны!

Богатырский смех раздался по лесу следом, сразу убирая напряжение.

Боря только рукой махнул:

– Ой, да ну тебя! – и сам пошёл по тропинке.

А по той даже провалиться не получается. Снег стоптанный. Люди ходят довольно часто. Вытоптали то, что не убрали.

Так ни разу не провалившись ни в грязь, ни в слякоть, до крыльца храма и добрались на пару. А там полная надпись уже читается: «Церковь адвентистов седьмого выходного дня».

Сама табличка маленькая. И по потемневшей стене видно, что раньше другая висела, побольше. Характерная полоса отпечаталась по контуру, более светлая.

Стасян тут же откопал в снегу старую табличку, а под ней ещё одну. Хмыкнув, крановщик прочитал:

– «Церковь имени старейшины Алагаморова». А тут у нас «Церковь сознания Хари Кришны» была, – сказав это, Стасян снова на новую табличку посмотрел и осуждающе покачал головой. – Братан, это не так церковь.

– А кто такие адвентисты? – не понял Боря, но предпринял попытку это исправить. – Христиане? Я пока про них не в курсе.

– Да вроде христиане, – пожал плечами собеседник.

– Почитают Христа? – уточнил сантехник.

– Да вроде Христа, – скривил брови крановщик. – Но не того Христа, который истинный Христос из Назарета.

– А их что, много было?

– Ну много-не-много, но есть латинский Христос, есть японский, корейский, китайский, есть африканский, – объяснил вдруг Стасян. – А адвентисты – это вообще протестанты. Они против Папы Римского протестуют. А у тех свой Христос. Такой же, но свой. Понял?

– А был же ещё какой-то Христос из Самары? – уточнил Боря. – Не его разве добрым самаритянином звали?

Стасян покачал головой:

– Самаритянином доброго язычника звали, который помог перевязать раны и в беде не бросил. Но ему за это ничего не было, кроме упоминания и уточнения, что все остальные «нормальные люди» проходили мимо,

– Так что с адвентистами по итогу?

– А то, что это не истинная церковь Христа, а подражатели истине, которых на Первом Вселенском соборе уточнили, – попытался объяснить крановщик. – А потом переуточнили до верного на Втором Вселенском соборе. Они там ещё решили, что лучше не упоминать, что Христос говорил про реинкарнацию, чтобы не быть похожими на буддистов. Да и у египтян один и тот же бог каждый день умирал и перерождался. Осирис. Повтор, считается. Ранее христианство ведь верило в переселение душ, а не в рай и ад всех определяло пожизненно до Второго пришествия. Ты думаешь, чего они по катакомбам пережидали, пока время реформации не подошло? А?

– Чего? – повторил Боря.

– Момента подходящего выжидали! – рассказал Стасян. – А то сложно христианство нести, когда палками и камнями тебя забивают, на костре жгут и на крестах распинают. Да и само христианство не от Христа в прямом пересказе вышло.

– Как так?

– А вот так! Даже не от двенадцати апостолов пересказано, что первый последователи Христа, а от ученика одного из апостолов – Павла. От него и поведано миру. Так что это пере-пересказ.

– По сути, это не христианство, а «павлианство» выходит? – прикинул Глобальный.

– Кто первым подал на авторские права, тот и прав, – не стал спорить Стасян. – Но видишь? Мы его так со временем окультурили, что хоть не осталось в нём ничего от Христа, всё равно – наше.

– Почему это не осталось? – снова не понял сантехник.

– Потому что мы крестами торгуем прямо у храмов, а не раздаём всем желающим. Христос пытался с этим бороться. Он денег за таинства не брал. Всего то и нужна, что вода была. Окунулся, прошлую жизнь смыл, грехи смыл, всё. Переродился. Всё остальное уже додумали. Позже атрибуты ввели. Чтобы было за что деньги брать. Но либо вера, либо деньги. Если совмещаешь – уже бизнес выходит, – добавил Стасян и снова уточнил. – Но всё равно оно наше. А всё остальное – уже не наше. Неправильное. Это тебе любой коммунист верующий расскажет, что раньше комсомолом был, а теперь свечки в храмах ставит и куличи на пасху освещает. Или бабка, что днём на лавочке проклинает всех в округе и через левое плечо плюёт при случае, но в Прощённое воскресенье раз в год раскаивается и в ус не дует. Они же как? Раз в этом мире не вышло райского сада построить,