Творения - Велимир Хлебников

Современность

Где серых площадей забор в намисто:«Будут расстреляны на месте!» —И на невесте всех временПылает пламя ненависти,И в город, утомлен,Не хочет пахарь сено везти,Ныне вести: пал засов.Капли Дона* прописавВсем, кто славился* в лони годы*,Хорони<т> смерть былых забавВека рубля и острой выгоды.Где мы забыли, как любили,Как предков целовали девы, —А паровозы в лоск разбилиСвоих зрачков набатных хлевы,Своих полночных зарев зенки,За мовою летела мова,И на устах глухонемогоВсего одно лишь слово: «К стенке!» —Как водопад дыхания китов,Вздымалось творчество Тагора и Уэльса,Но черным парусом плотовНа звезды мира, путник, целься.Убийцы нож ховая разговором,Столетие правительства ученых,Ты набрано косым набором,Точно издание Крученых*,Где толпы опечаток*Летят, как праздник святок.Как если б кто сказал:«Война окончена — война мечам.И се* — я нож влагаю в ножницы*» —Или молитвенным холстамОшибкой дал уста наложницы,Где бычию добычею ножамСтоят поклонники назад.В подобном двум лучам железе*Ночная песня китаянкиНесется в черный слух Замбези,За ней счета торговых янки.В тряпичном серебреКитайское письмо,Турецкое письмоНа знаке денежном — РСФСР*Тук-тук в заборы государств.А голос Ганга с пляской КонгоСливает медный говор гонга.И африканский зной в стране морозов,Как спутник ласточке*, хотел помочь,У изнемогших паровозов*Сиделкою сидела ночь.Где серны рог блеснул ножом,Глаза свободы ярки взором,Острожный замок Индии забит пыжом —Рабиндранат Тагором!«Вещь покупаэ<м>. Вещь покупае<м>!»О, песнь, полная примет!О, роковой напев, хоронят им царей,Во дни зачатия железных матерей.Старьевщик времени царей шурум-бурумЗабрал в поношенный мешок.И ходит мировой татаринУ окон и дверей:«Старья нет ли?» —Мешок стянув концом петли.Идет в дырявом котелкеС престолом праздным на руке.«Старья нет ли?Вещь покупаэм!Царей берем.Шурум-бурум! » —Над черепами городовВека таинственных зачатий,В железном русле проводовЛетел станок печати.В железных берегах тех нитейПлывут чудовища событий.<hr align="left" width="10%" noshade>Это было в месяц Ай*,Это было в месяц Ай.— Слушай, мальчик, не зевай.Это было иногда,Май да-да! Май да-да!Лился с неба томный май.Льется чистая вода,Заклинаю и зову.— Что же в месяце Ау*?Ай да-да! Май да-да!О, Азия! Себя тобою мучу.Как девы брови я постигаю тучу,Как шею нежного здоровья —Твои ночные вечеровья.Где тот, кто день свободных ласк предрек?О, если б волосами синих рекМне Азия обвила бы колениИ дева прошептала бы таинственные пени,И, тихая, счастливая, рыдала,Концами кос глаза суша.Она любила, она страдала —Вселенной смутная душа.И вновь прошли бы в сердце чувства,Вдруг зажигая в сердце бой,И Махавиры*, и Заратустры,И Саваджи*, объятого борьбой.Умерших снов я стал бы современник,Творя ответы и вопросы,А ты бы грудой светлых денегМне на ноги рассыпала бы косы,«Учитель, — ласково шепча, —Не правда ли, сегодняМы будем сообщаИскать путей свободней?»

Заклинание множественным числом

Вперед, шары земные!Я вьюгою очей…Вперед, шары земные!..

И если в «Харьковские птицы»,Кажется, Сушкина*,Засох соловьиный долИ гром журавлей,А осень висит запятой,Вот, я иду к той,Чье греческое и странное руноПриглашает меня испить«Египетских ночей» ПушкинаХолодное вино.Две пары глаз — ночная и дневная,Две половины суток.День голубой, раб черной ночи,Вы тонете, то эти, то не те*.И влага прихоти на дне мгновений сотки*.Вы думали, прилежно вспоминая,Что был хорош Нерон, играяХриста как председателя чеки.Вы острова любви туземцы,В беседах молчаливых немцы*.

1919–1920–1922

231. Зангези

Повесть строится из слов как строительной единицы здания. Единицей служит малый камень равновеликих слов. Сверхповесть, или заповесть, складывается из самостоятельных отрывков, каждый с своим особым богом, особой верой и особым уставом. На московский вопрос: «Како веруеши?» — каждый отвечает независимо от соседа. Им предоставлена свобода вероисповеданий. Строевая единица, камень сверхповести, — повесть первого порядка. Она похожа на изваяние из разноцветных глыб разной породы, тело — белого камня, плащ и одежда — голубого, глаза — черного. Она вытесана из разноцветных глыб слова разного строения. Таким образом находится новый вид работы в области речевого дела. Рассказ есть зодчество из слов. Зодчество из «рассказов» есть сверхповесть. Глыбой художнику служит не слово, а рассказ первого порядка.

Горы. Над поляной подымается шероховатый прямой утес, похожий на железную иглу, поставленную под увеличительным стеклом. Как посох рядом со стеной, он стоит рядом с отвесными кручами заросших хвойным лесом каменных пород. С основной породой его соединяет мост — площадка упавшего ему на голову соломенной шляпой горного обвала. Эта площадка — любимое место Зангези. Здесь он бывает каждое утро и читает песни. Отсюда он читает свои проповеди к людям или лесу. Высокая ель, плещущая буйно синими волнами хвои, стоя рядом, закрывает часть утеса, казалось, дружит с ним и охраняет его покой.

Порою из-под корней выступают черной площадью каменные листы основной породы. Узлами вьются корни — там, где высунулись углы каменных книг подземного читателя. Доносится шум соснового бора. Подушки серебряного оленьего моха — в росе. Это дорога плачущей ночи.

Черные живые камни стоят среди стволов, точно темные тела великанов, вышедших навойну.

Плоскость I

Пеночка (с самой вершины ели, надувая серебряное горлышко). Пить пэт твичан! Пить пэт твичан! Пить пэт твичан!

Овсяночка (спокойная на вершине орешника). Кри-ти-ти-ти-ти-и — цы-цы-цы-сссыы.

Дубровник. Вьер-вьор виру сьек-сьек-сьек! Вэр-вэр виру сек-сек-сек!

Вьюрок. Тьортиедигреди (заглянув к людям, он прячетсяв высокой ели). Тьорти едигреди!

Овсянка (качаясь на ветке). Цы-цы-цы-сссыы.

Пеночка зеленая (одиноко скитаясь по зеленому морю, по верхним вечно качаемым ветром волнам вершин бора). Прынь! Пцире<б>-пциреб! Пциреб! Цэсэсэ.

Овсянка. Цы-сы-сы-ссы(качается на тростнике).

Сойка. Пиу! Пиу! Пьяк, пьяк, пьяк!

Ласточка. Цивить! Цизить!

Славка черноголовая. Беботэу-вевять!

Кукушка. Ку-ку! Ку-ку! (качается на вершине) .

Молчание.

Такие утренние речи птиц солнцу.

Проходит мальчик-птицелов с клеткой.

Плоскость II

Туман мало-помалу рассеивается. Обнажаются кручи, похожие на суровые лбы людей, которых жизнь была сурова и жестока, становится ясно: здесь гнездуют боги. У призрачных тел веют крылья лебедей, травы гнутся от невидимой поступи, шумят. Истина: боги близки! — все громче и громче. Это сонм богов всех народов, их съезд, горный табор. Тиэн гладит утюгом свои длинные, до земли, волосы, ставшие его одеждой: исправляет складки. Шангти смывает с лица копоть городов Запада. «Мало-мало лучше». Как зайцы, над ушами висят два снежных пушистых клока. Длинные усы китайца. Белая Юнона, одетая лозой зеленого хмеля, прилежным напилком скоблит свое белоснежное плечо, очищая белый камень от накипи. Ункулункулу прислушивается к шуму жука, проточившего ходы через бревно деревянного тела бога.