Власов. Два лица генерала - Николай Коняев

И тем не менее хлопоты и заботы о Русской освободительной армии заставили Власова покинуть фронтовую подругу.

В середине августа он отправился к эсэсовской вдове.

Хотя, может быть, его увезли к Хейди насильно.

Обратите внимание, как по-прибалтийски благопристойно сформулировал Сергей Фрёлих эту пикантную ситуацию:

«Во имя безопасности Власова и с целью подсказать ему другие мысли, мы предложили ему посещение Руполдинга, а точнее, здравницы для солдат СС поблизости Таубензее».

Главное, что ни слова неправды тут нет – появление Марии Вороновой и впрямь, вероятно, могло угрожать безопасности генерала, не говоря уже о деле освобождения народов России.

Приехали в Мюнхен, переночевали и на поезде поехали в Руполдинг, а там уже ждала машина, посланная Хейди Биленберг за ее любимым «генералом Власоффым»…

Горный курорт с его ярко окрашенными домиками потряс Андрея Андреевича. По простоте души Власов предположил, что это дачи богачей и у него тоже когда-нибудь будет такое… Но ему объяснили, что в домиках – вот оно, истинное торжество национал-социализма! – живут теперь простые немецкие рабочие. Власов не поверил и потребовал, чтобы его завели в один из домиков.

«Любезная хозяйка, которой мы объяснили причину нашего визита, охотно показала нам все: весь дом, комнаты, кухню, кладовую, скотный двор со свиньей и курами. Власов открывал шкафы и ощупывал кровати…» [221]

– Вы, немцы, дважды победили меня,-сказал он наконец. – Один раз на Волхове и второй раз здесь, в сердце Германии.

Сергей Фрёлих вспоминает, что эсэсовская вдова Адельхейд (Хейди) Биленберг, руководившая курортом, была весьма интересной особой… Ей было лет тридцать пять. Начитанная, общительная, она охотно играла на гитаре и пела.

«Мы сидели в ее комнате на мягких креслах у круглого стола и пили чай. Казалось, что Власов был под сильным впечатлением от этой необычной уютной атмосферы и вообще от личности хозяйки. Они ходили вместе гулять и с удовольствием беседовали. За это время Власов настолько освоил немецкий язык, что мог заставить себя понимать его, а госпожа Биленберг знала несколько фраз по-русски».

Мы не случайно выделили слова о языке.

Во Власове необыкновенно была развита способность к мимикрии. Он как-то мгновенно улавливал самые слабые токи симпатий и предпочтений и тут же менялся в соответствии с ними, принимая обличив нравящегося его собеседнику (или собеседнице) политического и общественного ландшафта.

Протоиерей Александр Киселев приводит любопытную сценку. Власов спросил у белогвардейского генерала А.А. Лампе о его отношении к РОА.

– Видите ли, Андрей Андреевич,-сказал Лампе, не симпатизировавший планам немецкого национал-социализма относительно России. – Мы с генералом Красновым – монархисты…

Ответ, способный обескуражить кого угодно, но только не Власова.

– Поезжайте в наше село, господа генералы,-дружелюбно загудел он. – Там вы найдете еще одного монархиста – моего отца. Он – кирасир, и его идеал – император Александр Третий.

И дело тут не только в быстроте реакции, не в сообразительности и даже не в беспринципности и цинизме – отца у Власова давно уже не было в живых, – а в способности, как мы говорили, мгновенно улавливать самые слабые токи симпатий и предпочтений собеседников и меняться в соответствии с ними. Меняться, не задумываясь, даже и не сознавая, что ты меняешься.

Вероятно, эта способность, помимо прочих достоинств, и способствовала Власову в преодолении языкового барьера с Хейди Биленберг.

– Вы, я смотрю, господин генерал, совсем уже освоили немецкий язык,-криво улыбаясь, сказал Власову его «домашний святой», Штрик-Штрикфельдт. [222]

– Вильфрид Карлович,-ответил Власов, – для Руполдинга и моего немецкого хватает.

Какая– то горькая ирония ощущается в том, что, создавая свое детище-Комитет освобождения народов России и Русскую освободительную армию, Власов, по сути дела, повторяет карьеру в Китае.

Попав в постель Хейди Биленберг, Власов устанавливает родственные отношения с высшим эсэсовским руководством (брат Хейди был ближайшим помощником Гиммлера). Тогда и обретает наконец реальность его проект создания настоящей, а не пропагандной «Русской освободительной армии»…

Глава пятая

16 сентября 1944 года произошло невероятное. В этот день Власов встретился с «черным Генрихом».

Сохранилась фотография.

Генерал Власов, рейсхфюрер Гиммлер.

Оба в очках. В профиле Гиммлера что-то лисье… Профиль Власова тяжелее, проще.

Д'Алькэн подробно описал это свидание…

Гиммлер приветствовал Власова, и в его взгляде можно было прочесть изумление – генерал произвел на него впечатление своим ростом, достоинством и глубоким голосом.

– Господин генерал,-сказал рейхсфюрер, предложив Власову сесть. – Я должен честно признаться, что я глубоко сожалею, что эта встреча произошла только теперь… Но я уверен, что еще не поздно. Те решения, к которым мы должны здесь прийти, требуют известного времени для созревания. Я не принадлежу к числу людей, быстро выносящих свои суждения, но, если я принимаю какое-нибудь решение, я остаюсь при нем.

И как бы в подтверждение своих слов Гиммлер бросил взгляд на д'Аль-кэна.

– Я знаю,-продолжал он, – что обо мне говорят, но это меня не беспокоит. Болтают что угодно; однако даже эти сплетни повышают мое значение, вызывают большее уважение. Поэтому я и не собираюсь опровергать эти разговоры… Было сделано много ошибок, и я знаю все ошибки, которые касаются вас. Поэтому сегодня я хочу говорить с вами с бесстрашной откровенностью…

Единомыслия относительно «унтерменшей» к осени 1944 года не осталось ни в армии, ни в национал-социалистической партии, ни в организации [223] СС. И «главный эсэсовец рейха», который еще недавно был буквально пропитан идеями об избранничестве немецкой расы, тоже дал слабину. Может быть, его поколебали в убеждениях пытки офицеров и генералов в гестапо, при которых он присутствовал?

Ведь это он сам заговорил об ошибках!

Д'Алькэн вспоминал, что был поражен, с какой легкостью и умением Гиммлер обошел и сгладил пропасть, лежавшую между ним и Власовым.

– Не моя вина, что назначенная нами первая встреча была отложена. Вам известны причины, а также и вся ответственность, тяжелым бременем павшая на мои плечи. Я надеюсь, что вам все это знакомо и понятно!

Власов внимательно следил за Гиммлером и одновременно как бы впитывал в себя перевод доктора Крэгера. Его лицо было похоже на маску, скрывавшую все его мысли, чувства, обвинения и сомнения.

Когда Гиммлер окончил свое обращение, Власов немного помолчал, а затем спокойно, разделяя слова, чтобы облегчить работу переводчика, начал: