Красный монарх: Сталин и война - Саймон Монтефиоре

В Потсдаме Иосиф Виссарионович нашел время встретиться с сыном Василием. Сталин-младший сейчас служил в Германии. Василий сказал отцу, что советские самолеты по-прежнему уступают американским и что они опасны в управлении.

25 июля вождь встретился за обедом с правнуком королевы Виктории и кузеном Николая II лордом Луи Маунтбеттеном. Маунтбеттен был главнокомандующим силами союзников в Юго-Восточной Азии. Энергичный адмирал заявил, что проделал далекий путь из Индии в Великобританию, чтобы специально встретиться с генералиссимусом. Он сказал, что «давно является поклонником достижений господина Сталина не только на войне, но и в мирных делах».

Сталин скромно ответил, что «старается».

– Не все сделано мной хорошо. – Он вздохнул. – Это русский народ достиг больших побед, а не я.

Маунтбеттен льстил русскому правителю не только из вежливости. У него было тайное желание – побывать в России, где, как надеялся адмирал, будут должным образом оценены его близкие связи с Романовыми. Он объяснил своему собеседнику, что часто встречался с русским царем, когда был ребенком, и гостил у него по три-четыре недели кряду.

Иосиф Виссарионович покровительственно улыбнулся и сухо заметил, что сейчас положение сильно изменилось. Лорд вновь попросил разрешения приехать в Советский Союз и сослался на родственные связи с Николаем. Он рассчитывал произвести на Сталина впечатление. «Все получилось с точностью наоборот, – заметил Ланги, переводчик Маунтбеттена. – Беседа проходила в неловкой обстановке, потому что на Сталина родство с царем не произвело никакого впечатления. Он так и не пригласил Маунтбеттена в Россию. Адмирал ушел, поджав хвост».

Внешне Потсдам закончился во вполне дружеской атмосфере, но реальных результатов конференция не принесла. У Сталина сейчас была Восточная Европа, у Трумэна – атомная бомба. Перед отъездом в Москву, 2 августа, вождь снял с ядерной программы Молотова и поручил ее Берии.

Серго Берия обратил внимание на то, что отец делает какие-то пометки на листе бумаги. Он уже составлял список будущей Комиссии по ядерной программе. В него попали Георгий Маленков и другие аппаратчики.

– Зачем ты включил этих людей? – удивился Серго.

– Пусть лучше входят в комиссию, – объяснил Лаврентий Павлович. – Если их не включить, они будут только мешать.

Это был кульминационный момент в карьере Берии.

Берия. Вождь, муж, отец, любовник, убийца, насильник

6 августа американский бомбардировщик сбросил на Хиросиму первую атомную бомбу. Сталин не хотел лишиться плодов победы над дальневосточным союзником Германии. Поэтому он послал армию против Японии. Но разрушение Хиросимы имело куда более грозное последствие, чем предупреждение Гарри Трумэна в Потсдаме.

В тот день в Кунцево приехала Светлана. «Все были очень заняты, – ворчала она. – Никто не обращал на меня внимания».

– Война – варварская штука, – размышлял Сталин, – но использование атомной бомбы – это сверхварварство! К тому же в этом не было необходимости. Япония и так уже обречена. – Генсек не сомневался, что Хиросима – это очередное предупреждение ему, а не японцам. – Американцы сделали шантаж атомной бомбой своей политикой, – считал он.

На следующий день он провел в Кунцеве несколько совещаний с Лаврентием Берией и учеными.

– Хиросима потрясла весь мир, – сказал им вождь. – Баланс сил теперь нарушен. Это недопустимо.

Сейчас Сталин понимал, что работа по созданию советской атомной бомбы должна занимать приоритетное место. Неудивительно, что программа получила название «Задача номер 1». Руководить созданием атомной бомбы должен был Особый комитет Берии, своего рода атомное политбюро. Сталин велел применить к физикам политику кнута и пряника. Следовало задабривать ученых и одновременно угрожать им.

Сталину ядерная физика, как и остальные точные науки, казалась скучной, но с Курчатовым он старался быть вежливым и внимательным.

– Если ребенок не плачет, мать не знает, чего он хочет, – говорил он ему. – Просите чего хотите. Вы ни в чем не должны отказывать себе.

Лаврентий Павлович взялся за «Задачу номер 1» с таким энтузиазмом и энергией, словно от ее успешного выполнения зависела собственная жизнь Берии. Ядерная программа осуществлялась с поистине советским размахом. В распоряжении наркома было около 330–460 тысяч рабочих и 10 тысяч технического персонала. Берия олицетворял террор и репрессии.

– Вы хороший работник, – сказал он однажды одному из своих помощников, – но если бы вы отсидели шесть лет в лагерях, то работали бы еще лучше.

Для ученых и техников были созданы специальные тюрьмы, так называемые шарашки. Александр Солженицын ярко описал их в романе «В круге первом». Когда один из ученых сказал, что продуктивнее работал бы на свободе, Лаврентий Павлович только усмехнулся.

– Конечно, – согласился он. – Но это было бы слишком рискованно. На улицах безумное движение, и вы могли бы попасть под машину.

Берия чередовал угрозы с ласковым обращением.

– Вы ничего не хотите у меня попросить? – поинтересовался он у физика Андрея Сахарова.

Пожатие его руки, «полной, влажной и смертельно холодной», напоминало Сахарову о смерти.

«Задача номер 1», как и все другие поручения Берии, выполнялась без сбоев, надежно, как швейцарские часы. Курчатов считал, что Берия так и брызжет энергией. Лаврентий иногда завоевывал уважение ученых, защищая их. Он обращался к Сталину, и тот соглашался: «Оставьте их в покое. Мы сможем расстрелять их позже в любой момент».

Берия и его главный помощник Борис Ванников, бывший руководитель наркомата вооружений, «тонули в научных терминах и проблемах». «Они говорят, а я только сижу и моргаю, – признавался Ванников. – Все слова звучат по-русски, но я слышу их в первый раз». Что касается Берии, то решение большинства проблем он искал в высокомерии и угрозах: «Если вы ошибаетесь, я посажу вас в тюрьму».

В ноябре 1945 года Петр Капица, один из самых выдающихся советских ученых, пожаловался Сталину, что Берия ведет себя слишком заносчиво. Капица написал, что как-то поспорил с Лаврентием Павловичем. «Я прямо ему сказал: „Вы не разбираетесь в физике“, – сообщал Капица он. – Берия мне ответил, что я не разбираюсь в людях». Поскольку Лаврентий Берия ничего не понимал в физике, Капица предложил ему заняться изучением предмета. «Хотелось бы, чтобы товарищ Берия прочитал это письмо. Это не обвинение и не донос, а полезная критика. Конечно, я мог бы все это рассказать ему лично, но попасть к нему на прием крайне сложно», – закончил Петр Капица.