Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

Фангер сказал язвительно:

— Тогда почему не самим?

— Предпочитаю минимальный риск, — ответил господин с бледным лицом. — Зато не мешаю рисковать и хорошо зарабатывать на этом другим.

— Хорошо сказано, — одобрил Раберс, — господин Иронгейт.

Я слушал-слушал, наконец заерзал на стуле, тот протестующе завизжал, как попавший под колесо кот. На меня оглянулись с негодованием.

Я поднялся и улыбнулся как можно обаятельнее, умею, среди таких акул жил, теперь страшно вспомнить, а тогда все было нормой, другой жизни не знал…

На меня смотрели враждебно и с немалой долей бессильной ненависти. Я заговорил медленно и величаво, подпустив в голос побольше восторга:

— Я просто счастлив попасть в общество людей, где так радеют за развитие экономики!.. Что значит умы, великие умы. Знающие люди собрались, что так важно для любой страны.

Многие заулыбались, хотя Фангер и Сарканл смотрят с возрастающим подозрением, если варвар мягко стелет, то спать вообще не придется.

Раберс сказал угрюмо:

— Спасибо, спасибо!.. Еще раз спасибо. А теперь, пожалуйста, сядьте и не прерывайте.

— Сейчас сяду, — заверил я. — Я еще и усидчивый!

Я это не сказал? Да, я усидчивый. Вот сколько усидел!.. Хотя у нас говорят, что если не можешь усидеть на двух стульях — возьми третий. Но это не намек, не поймите меня как-то не так… Но сейчас хочу выразить осторожнейшее опасение, что конунг Бадия… речь о нем, верно?., этим удовольствуется.

Раберс вообще-то должен бы настоять, чтобы я сел или покинул зал, но, как истинный демократ, не смог устоять перед напором тоталитаризма и невольно возразил:

— Почему нет? Это его последний шаг!

Я изумился:

— Последний?

За нами следит весь зал, и он сказал раздраженно:

— Ну да. Конунг долго к этому шел, сейчас ему остался только этот шаг. Когда в его руках окажется вся власть, он ощутит, что уже безопасно начинать большое строительство.

Сарканл вставил:

— А нам, собственно, все равно, кто на троне. Лишь бы правитель заботился о своей стране, о ее развитии.

— А король Жильзак Третий не заботится? — спросил я. — Как я заметил, проезжая через королевства, ваше и самое крупное, и самое богатое.

Раберс кивнул, сказал терпеливо:

— Король Жильзак Третий хорош, но он не прыгнет выше головы. Стены городов, увы, его границы. А у конунга границы шире, намного шире… Все земли, по которым кочует его племя, будут отныне в королевстве! Это огромный добавочный рынок сбыта товаров, это дешевая рабочая сила, это возможность привлекать массы народа на грандиозные проекты…

— Это здорово, — сказал я, — просто здорово. Я был бы всеми конечностями «за», но только…

Я умолк, быстро сканируя выражения их лиц, а Раберс спросил нетерпеливо:

— Что вам, степному человеку, не нравится?

— Я степной человек, — согласился я, — и как степной, я лучше понимаю другого степного. Степняк степняка… Почему вы решили, что все люди одинаковые? Разве не видите, что у нас, степных людей, другая мораль, другие идеалы, другие ценности?… Вы на месте конунга сочли бы, что достигли цели, и на этом успокоились бы, начали бы эти свои грандиозные проекты! А конунг?… Даже если он сам такое восхотел… в смысле воссоединение с глиноедами, его тут же убьют патриотично настроенные полководцы и старейшины — хранители вечных и так далее ценностей! Это предательство национальных интересов племени!..

Раберс не успел ответить, его опередил рассерженный моим бесцеремонным вмешательством господин Сарканл:

— А ваш господин Растенгерк и его брат Элькреф?

Я покачал головой.

— Это у вас такие шуточки? Элькреф сразу потерял власть, как только с вожделением посмотрел на женщину из города! Пусть даже принцессу, для нас вы все — глиноеды и низшая раса. Как бы ни жили богато. Защищаясь от тлетворного влияния этого самого богатства, мы выработали философию и даже мировоззрение, простите за грубость, что богатство — зло. И учим этому молодежь. Я вам тут с ходу могу привести сто пословиц и поговорок, что богатство — зло, а бедность — добро. Хотите?

Раберс сказал поспешно:

— Нет-нет. Иронгейт поддержал:

— Не надо!

А Фангер пропищал:

— Кое-какие мы уже слышали…

— Ну вот, — сказал я, — верите, значит. То же самое и с братом Растенгерка, ярлом Элькрефом. Он жив только потому, что умчался далеко и давно не представляет интереса для племени. Он изгой. Его даже догнать и срубить ему голову — слишком велика честь для изгнанника. А вы думаете, конунг пойдет на то, чтобы его вытолкали из племени или прибили, как Юлиана Отступника?

ГЛАВА 2

В огромном зале стало тихо, но доводы мои, кажется, ни при чем. Я видел, как морщатся и явно страстно желают, чтобы я провалился сквозь пол на этаж пониже, а там через подвал еще дальше, на глубину до самого ада.

Раберс наконец проговорил надменно:

— Конунг — очень неглупый человек. Он сумел вокруг своего крохотного племени объединить еще с десяток. В его власти союз племен!

— Эти союзы как возникают, — отпарировал я, — так и рассыпаются. По десять раз на день. Может быть, вам сказать, что будет дальше, когда вы поможете конунгу взять власть в королевстве?

Раберс сказал полупрезрительно:

— Ну, мы можем изволить послушать.

— Спасибо, — сказал я вежливо. — Очень рад. Как человек степи, как родной ее сын, вскормленный газелями и акынами, я романтик до мозга костей, и для меня самое важное — жить красиво и умереть красиво. Это у всех у нас в крови, так нас воспитывают с колыбели. Для нас цель — погибнуть в жаркой схватке, а самый большой позор — умереть в постели.

Раберс под одобрительный гул сказал нетерпеливо:

— Это мы знаем. Дальше! И покороче.

Я изумился:

— Знаете? В самом деле?… Так что дает вам идею, что конунг и все его люди вот так разом превратятся в торговцев? И будут жить богато и сыто, чтобы в конце концов умереть от старости в постели, окруженными слезливыми женщинами и гадя под себя в постель? И второе, кто из гордых сынов степи… вот посмотрите на меня!., позволит, что бы его вождь, которому мы клялись служить верно и доблестно, пал так низко и опозорил наше гордое и непокоренное племя, у которого свой собственный путь к светлому будущему? И которому никто не указ! Тем более — глиноеды.

Похоже, мои слова здорово поколебали их уверенность, но перспектива неимоверного роста и могущества королевства, а заодно и баснословные прибыли тех, кто у кормушки, явно перевешивает разумные доводы, это уже не экономика, а психология примитивных организмов, знаем, проходили, вроде бы тропизм, если ничего не путаю, как у всех экономически ориентированных.