Амелия - Генри Филдинг

Теперь мистер Беннет бесповоротно решил покинуть приход, и я желала этого ничуть не меньше; однако, когда он попытался найти викария, который согласился бы поменяться с ним местом, оказалось, что это намного труднее, нежели он предполагал: нрав нашего священника был слишком хорошо известен среди окрестного духовенства, и всех страшила мысль о том, чтобы проводить хотя бы три месяца в году под его началом.

После долгих бесплодных поисков мистер Беннет счел за лучшее перебраться в Лондон – это огромное торжище любых занятий, как церковных, так и мирских. Этот план пришелся ему чрезвычайно по душе, и он решил без дальнейших отлагательств расстаться со своим священником, что и сделал по возможности наиболее деликатным образом; во время его прощальной проповеди не было такого человека в церкви, который бы не прослезился, за исключением немногих недоброжелателей, которым моей тетке, остававшейся по-прежнему непреклонной, удалось внушить беспричинную ненависть к нам.

Первую ночь по прибытии в Лондон мы провели в той гостинице, у которой высадились из почтовой кареты, а на следующий день рано утром муж отправился по делам и вскоре возвратился с хорошими новостями: ему удалось узнать о свободном месте викария; кроме того, он снял нам квартиру по соседству с одним достойным вельможей, по его словам, его однокашником по колледжу; далее он добавил, что располагает возможностью занять сумму, отказанную мне по завещанию, и притом под весьма умеренные проценты.

Этому последнему обстоятельству я была особенно рада; мы уже разменяли свою последнюю гинею, не говоря уже о том, что священник одолжил моему мужу десять фунтов, чтобы он расплатился с должниками в приходе: крайняя раздражительность соседствовала в нем с великодушием и другими прекрасными качествами – и, узнав его поближе, я очень сокрушалась, (не только за себя, но и за него самого) – уж очень он был неуживчивого нрава.

В тот же день мы покинули гостиницу и переехали в наше новое, для меня, по словам мужа, безопасное жилище; затем он с полной уверенностью в успехе, пошел хлопотать насчет денег, полагавшихся мне по завещанию.

Вернулся он, окрыленный успехом, поскольку человек, к которому он обратился, изъявил согласие выплатить требуемую сумму авансом, как только будут наведены необходимые справки и составлены соответствующие документы.

На это понадобилось, однако, так много времени, что за неимением средств мы очутились в прямо-таки бедственном положении и нужде; мне пришлось даже прибегнуть к самому тягостному средству – заложить одно из моих платьев.

Мистер Беннет между тем нашел, наконец, место в одном из лондонских приходов и, казалось, наши дела приняли благоприятный оборот, но вот однажды утром он возвратился домой явно чем-то подавленный, бледный, как смерть, и попросил меня раздобыть ему хотя бы каплю спиртного, поскольку почувствовал неожиданно полный упадок сил.

Я ужасно перепугалась, но тотчас опрометью бросилась вниз и выпросила у хозяйки немного рома; до того дня мистер Беннет к спиртному даже не притрагивался. Придя в себя, он стал меня успокаивать и уверять, что совершенно здоров, а причина его внезапной слабости – случившаяся с ним неприятность, от которой он уже вполне оправился.

Он рассказал мне все, что с ним произошло. Дело в том, что мистер Беннет постоянно откладывал свой визит к лорду, своему однокашнику по университету, о котором я уже упоминала и с которым мы теперь жили по соседству, дожидаясь того дня, когда он сумеет одеться подобающим такому случаю образом. И вот теперь, купив себе новую рясу, шляпу и парик, он пошел засвидетельствовать свое уважение старому знакомому, который в годы их совместного учения не раз прибегал к его помощи, пользовался его услугами и обещал в будущем воздать ему за это сторицей.

Мистер Беннет не без труда добился, чтобы его провели в переднюю милорда. Здесь он прождал, или вернее сказать, протомился более часа, прежде чем ему удалось увидеть милорда, да и произошло это благодаря чистой случайности: муж остановил хозяина, когда тот направлялся к выходу, где его ожидала карета. Памятуя об их прежней близости, мистер Беннет, не чинясь, хотя и с подобающим почтением, подошел к нему с намерением поздороваться, однако милорд, оборвав его на полуслове, высокомерно бросил ему, что не имеет удовольствия быть с ним знакомым.

– Возможно ли, милорд, – пораженно заметил мой муж, – чтобы вы так быстро забыли своего старого знакомого Тома Беннета?

– Ах, так это вы, мистер Беннет? – протянул милорд без особого воодушевления. – Вы уж извините мою забывчивость. Весьма рад вас видеть, однако прошу меня простить, поскольку я сейчас чрезвычайно спешу.

С этими словами милорд повернулся и без дальнейших церемоний, даже не пригласив зайти в другой раз, направился к выходу. Столь холодный прием со стороны человека, к которому мой муж питал искренние дружеские чувства и от которого у него было немало оснований ожидать не менее теплой ответной привязанности, и поверг беднягу в уже описанное мной ужасное состояние.

Хотя этот случай не повлек за собой никаких существенных последствий, я все же должна была упомянуть о нем, потому что из всех несчастий, когда-либо выпавших на долю моего мужа, это событие потрясло его более всех других. Едва ли есть надобность пускаться в рассуждения по этому поводу – тем более перед такой хрупкой натурой, как вы, сударыня; увы, подобное поведение встречается чуть не на каждом шагу и, тем не менее, нельзя не считать его жестоким, низким и глубоко противным истинному благородству.

Стремясь помочь мужу избавиться от тягостных переживаний, вызванных вероломством друга, я уговорила его ходить со мной в театр, что мы и делали каждый вечер чуть не две недели кряду; он всерьез пристрастился к этому развлечению и отнюдь не считал его неподобающим для служителя церкви; и то сказать: было бы совсем неплохо, если бы у тех непреклонных особ, которые не преминули бы осудить его за это, не водилось бы за душой куда более тяжких прегрешений.

Целых три месяца мы жили, признаться, в свое удовольствие; быть может, даже слишком в свое удовольствие, учитывая все наши обстоятельства; хотя развлечения, которые мы себе позволяли и были самыми скромными, однако же они ввели нас в немалые расходы. Если вы, сударыня, примете в соображение, что место викария приносило мужу менее сорока фунтов в год, а также то, что после уплаты долга священнику из прежнего прихода и еще моей тетке (с присовокуплением судебных издержек, ибо она решила взыскать с меня деньги посредством тяжбы), от полученной мной по завещанию суммы осталось меньше семидесяти фунтов, то вы едва ли удивитесь тому, что расходы на развлечения, одежду и повседневные нужды истощили почти всю нашу наличность.

Что и говорить, мы вели себя в ту пору довольно-таки неблагоразумно, и вы, без сомнения, ожидаете от меня на сей счет каких-то оправданий, но мне, право же, нечего вам возразить. Однако как раз в то время произошли два события, которые заставили мистера Беннета не на шутку призадуматься: во-первых, я вот-вот должна была родить, а во-вторых, мы получили письмо из Оксфорда с требованием возвратить сорок фунтов, о которых я уже упоминала. Ожидаемое прибавление семейства послужило для мужа предлогом, чтобы добиться отсрочки платежа: он пообещал возвратить через два месяца половину долга и добился таким способом снисхождения.

Вскоре у меня родился сын, и хотя это событие должно было, в сущности, еще более нас озаботить, мы были так этим счастливы, что едва ли когда рождение богатого наследника вызывало большую радость: вот насколько мы были беззаботны и как мало задумывались над теми неисчислимыми бедами и несчастьями, на которые обрекли человеческое существо – и притом столь для нас дорогое. Обычно крестины – в любой семье – день праздничного ликования, однако, если бы мы хорошенько поразмыслили над участью несчастного младенца, виновника торжества, как мало было бы тогда даже у самых восторженных и жизнерадостных родителей поводов для веселья.

Хотя зрение наше было слишком слабым, чтобы заглянуть в будущее, однако ради нашего ребенка мы не могли закрывать глаза на опасности, угрожавшие нам непосредственно. По истечении двух месяцев Беннет получил второе письмо из Оксфорда; написанное в чрезвычайно категорическом тоне, оно содержало угрозу без всякого промедления вчинить иск. Мы были до крайности этим встревожены, и мужу посоветовали во избежание ареста укрыться на время в границах вольностей королевского двора.

А теперь, сударыня, я перехожу к тому событию, за которым последовали все мои несчастья.

Тут миссис Беннет прервала свой рассказ, утерла слезы – и, извинившись перед Амелией за то, что оставляет гостью одну, поспешно выбежала из комнаты: ей необходимо было подкрепить свои силы лекарством, чтобы обрести возможность рассказать то, о чем пойдет речь в следующей главе.