Тайна старой знахарки - Сандра Лессманн

— Что нужно было от тебя этому человеку?

— Хотел убить меня! А потом вдруг до него дошло, что и сам смертен, вот и убежал.

Грей опустился на стоящий рядом табурет, Иеремия попросил его приглядеть за Аленом на время своего отсутствия, и за это квакеру пришлось выложить тюремщикам деньги за пропуск на «господскую сторону».

— Твой друг очень о тебе беспокоится, — сказал Джордж Грей. — Он добрый человек. Жаль только, что католик.

Иеремия, который как раз вернулся, расслышал последнюю фразу квакера.

— А не слишком ли узко вы на все смотрите? — спросил иезуит.

Квакер чуть виновато улыбнулся.

— Я не желал оскорбить тебя, — стал оправдываться он.

Пока Иеремия осматривал Алена, Грей вдруг воскликнул:

— Вспомнил! Когда два года назад я впервые попал сюда, ты здесь отправлял мессу вместе с соратниками по вере. Значит, ты пастор. Что же, это меня не удивляет.

Взгляд Иеремии был красноречивее слов, и квакер, словно обороняясь, выставил руки вперед.

— Можешь не опасаться — обещаю сохранить это в тайне. Хотя вообще-то тебе нечего бояться — король взял под защиту тебя и твоих братьев по вере, а вот нас подвергает жестоким преследованиям.

— А что, среди инакомыслящих, вступивших в сговор с голландцами и подстрекающих к восстанию против короля, тоже встречаются члены Общества друзей? — осведомился Иеремия.

— Увы, это так. Но их мало, и все они безумцы, обратившие взоры к дьяволу. Свет Христов пронизывает всякого человека, и поэтому всякая жизнь — священна и неприкосновенна, а всякое насилие есть грех.

— В этом мы с вами едины.

— И все же вероучения наши весьма различны. В твоем слишком уж много уделено обрядам. А мы не признаем ни причастия, ни крещения, поскольку веруем в то, что всякая часть жизни священна. Ее не поделишь на святую и мирскую. И воскресенье для нас — не Воскресение Христово, поскольку каждый день принадлежит ему. И мы не празднуем Рождество Христово в декабре по примеру вас и англиканцев, потому как Христос ежедневно рождается в наших сердцах. И как можем мы выделять Тайную вечерю, отмечать ее ритуалами, ежели всякая трапеза, разделяемая нами с нашими братьями и сестрами, есть напоминание нам о ней?

Иеремия с интересом прислушивался к доводам квакера. Какими бы еретическими ни казались ему они, все-таки в них имелось рациональное зерно. Хоть они и не вели прямиком в рай, однако те, кто им следовал, по крайней мере не способны были на насилие в отношении ближнего своего.

Ален тронул друга за локоть. Даже сквозь одежду Иеремия чувствовал исходивший от Риджуэя жар.

— Прошу вас, Иеремия, исповедуйте меня, — попросил он пастора.

— Ален, говорю вам, вы выкарабкаетесь! — ответил ему на это Иеремия.

— Прошу вас!

Иеремия, не в силах противостоять желанию друга, согласился, и Джордж Грей вышел, оставив их одних.

Брендан после непродолжительной встречи с лордом Арлингтоном уже направлялся в конюшни, и тут в коридоре Уайтхолла его остановила дама. Ирландец был поражен, узнав ее — лицо было хорошо знакомо по миниатюрам.

— Миледи Каслмейн! — поклонился он в знак приветствия.

Барбара, наградив Брендана улыбкой, оглядела его с головы до ног.

— Вполне понимаю миледи Сен-Клер, которая по уши влюблена в вас, — сообщила она, поигрывая веером. — Вы излучаете обаяние, мистер Макмагон.

Ирландец и бровью не повел. Его ничуть не удивило, что эта придворная дама знает, кто он такой. При дворе все обязаны были знать всех.

— Судя по всему, вы не из ревнивцев, сэр, если ваша возлюбленная делит ложе с королем, а вам хоть бы что, — с явной иронией продолжала леди Каслмейн.

Брендан ответил ей недоверчивым взглядом. Ему стало ясно, чего от него хочет собеседница.

— В каком-то смысле, вероятно, даже почетно иметь в соперниках короля, но не лекаря же… — помедлив, продолжила рассуждения леди Каслмейн.

Брендан невольно вздрогнул при этих словах.

— Простите, миледи, вы о чем?

— Может быть, это все сплетни, не более того, — принялась вкрадчиво объяснять Барбара Каслмейн. — Но этот лекарь был пару раз замечен входящим в дом миледи Сен-Клер. И даже оставался там на ночь…

Брендан застыл словно громом пораженный. Растерянность быстро сменялась яростью. Деревянно поклонившись, он поторопился распроститься с собеседницей:

— Прошу простить, миледи.

Та со злорадной усмешкой смотрела ему вслед.

Добравшись до конюшен, Брендан вскочил на лошадь, но не поехал, а некоторое время просто сидел, поглаживая упругий конский бок, чтобы хоть немного успокоиться. Он не знал, что и думать. Лекарь, ночевавший в доме Аморе? Мастер Риджуэй? Но откуда это известно придворной даме? Или она на ходу сочинила эту историю, чтобы возбудить в нем ревность? Да, но к чему? Вероятно, захотела уколоть Аморе — неудивительно, обе ведь соперницы, обе сражаются не на жизнь, а на смерть за монаршую благосклонность. И теперь леди Каслмейн решила использовать в качестве орудия против Аморе его, Брендана Макмагона! Мысль о том, что его используют, бесила ирландца, но услышанное не давало покоя. С другой стороны, каким образом могла знать придворная леди о каком-то там лекаришке с Патерностер-роу, если тот на самом деле не посещал дом миледи Сен-Клер? Но что его туда привело? Брендан вспомнил, что Аморе всегда симпатизировала лекарю. И вполне возможно, что за время его отсутствия в Лондоне симпатия миледи Сен-Клер перешла в пламенный роман. Вот они и сошлись. А может, они и… Нет, необходимо разузнать все!

По мере того как пылкое воображение ирландца живописало ему сцены любви, его охватило такое бешенство, что даже руки затряслись. Почувствовав, что хозяин взвинчен до предела, жеребец беспокойно завертел головой. Ирландец ласково провел ладонью по белой звездочке на лбу коня.

— Успокойся, Лепрекон, все хорошо.

Торговец лошадьми со Смитфилдского рынка утверждал, что этот жеребец годен разве что как производитель, но уж никак не на роль скакуна — мол, слишком своенравен и злобен. Но Брендан быстро освоился с ним, поняв, что лошадь просто была в плохих руках, отсюда и недоверие к людям. Он заплатил за жеребца хорошую цену и нарек его именем ирландского сказочного существа. И вскоре Лепрекон полюбил своего хозяина и спокойно ел из его рук.

Некоторое время Брендан стоял рядом с жеребцом, не зная, что делать. Мастер Риджуэй всегда был с ним любезен и добр. Он предоставил ему кров над головой, кроме того, всячески способствовал тому, чтобы встречи с Аморе продолжались даже вопреки воле пастора Блэкшо. Брендан не мог отрицать, что очень многим обязан лекарю. Но как бы то ни было, он вполне допускал, что за месяцы его отсутствия у них с миледи Сен-Клер мог завязаться роман. И выяснить это можно было лишь одним способом — в лоб спросить самого Риджуэя!

Оседлав Лепрекона, Брендан отправился в Ньюгейт. Увидев перед собой закопченные ворота, он остановил жеребца и спешился. Поблизости находились общественные конюшни, там он и оставил коня. Хотя Брендан сгорал от желания призвать Риджуэя к ответу, он не торопился переступать порог тюрьмы. Воспоминания, которые в нем пробудили стены Ньюгейта, были еще слишком свежи и ужасны. Не так давно ирландцу пришлось на собственной шкуре испытать всю мерзость застенков Ньюгейта. Там его посадили на цепь словно пса в самом глубоком из тюремных подвалов, ибо у него не было ни пенни за душой. Дважды Брендану пришлось прошагать к Тайберну:[17] в первый раз, чтобы подвергнуться наказанию плетью как заурядному воришке, во второй — уже как убийце, которому полагалась виселица. Тогда Брендан стал жертвой оговора, но отцу Блэкшо удалось избавить его от верной гибели, и он никогда не забудет этого. Да и мастер Риджуэй тогда здорово помог ему, и сейчас Брендану приходилось разрываться между благодарностью к лекарю и испепеляющей душу ревностью.

За мзду дежуривший у ворот тюремщик сообщил ему, где именно находится арестант по имени Риджуэй. Брендану, знавшему это узилище как свои пять пальцев, не составило труда отыскать лекаря. Он обнаружил Алена пластом лежащим на койке. Казалось, он спит. Кроме него, в камере не было никого — остальные лежанки так и стояли незанятыми. А может, его собратья по камере торчат, как водится, в тюремном кабаке? Брендан подошел ближе.

«Я выясню, выясню, как все было, — думал он. — Мне он лгать не станет. Не осмелится!»

Решительным движением Брендан выхватил из-за пояса кинжал, склонился над Аленом, приставив ему к горлу клинок. Он не собирался перерезать ему глотку, а хотел лишь напугать, развязать язычок.

— Риджуэй! — угрожающе прошипел ирландец. — Просыпайся!

Тот даже не пошевелился. Брендан был в явном замешательстве. Прислушавшись, он понял, что так спящий человек не дышит. Так дышит тяжелобольной.