Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики - Мартин Гринберг

В угнетенном состоянии духа я спустился на Плаку, расположенную по соседству, чтобы перекусить. Человеческие тела нуждаются все в новой и новой подпитке, и так целый день. Рыба-меч на вертеле с луком и помидорами; еще рецина; фрукты и сыр. Ладно. Это неплохо. Затем в Национальный музей, двухчасовая прогулка, струйки пота, пыль. Посмотрел на разбитые статуи и купил путеводитель, рассказавший мне кое-что о богах, которых эти статуи изображали. Ни одна из них не имела ничего общего с оригиналом. Неужели они серьезно полагают, что этот бурый мужик с бородой — Посейдон? А эта тетка с жестянкой на голове — Афина? Или этот борец — Зевс? Не смешите меня. Пожалуйста. Мой смех разрушает города.

В музее вообще не было изображений Титанов. Только Зевс, Аполлон, Афродита, Посейдон и остальные, команда юниоров, снова и снова. Можно подумать, исторические хроники совсем не обратили на нас внимания.

Меня это задело. Я покинул музей в чертовски кислом настроении.

В городе еще был храм Зевса Олимпийского, сообщал путеводитель, где-то в пределах видимости Акрополя. Я все еще продолжал надеяться, что найду хоть что-то, указывающее на настоящее место пребывания Зевса, в одном из мест, которые когда-то были для него священны. Какой-то намек, еле уловимое дуновение божественного присутствия.

Но храм Зевса Олимпийского представлял собой не более чем набор разрушенных колонн, и единственное, чем на меня повеяло, — смертью и тленом. А между тем уже темнело, и тело, в котором я обитал, вновь просило есть. Назад на Плаку; мясо на гриле, вино, сладкий пудинг.

Когда я, подкрепившись, бесцельно слонялся по узким улицам, ведущим в новую часть города, из узкого проулка донесся слабый голос, кричавший на родном языке моего позаимствованного тела: «Помогите! О, пожалуйста, помогите!»

Меня привели в этот мир не за тем, чтобы я кому-то помогал. Но тело, которое скопировал с целью беспрепятственного передвижения по современной Греции, очевидно, было телом доброго и ответственного человека, ибо рефлексы взяли верх, и я оказался в проулке с явным намерением оказать помощь столь жалобно кричавшему человеку.

В глубокой тени я увидел женщину, как я понял, лежащую на земле в чем-то, напоминавшем лужу крови. Приблизившись, я опустился на колени, и она принялась что-то бессвязно бормотать о том, как на нее напали и ограбили.

— Вы можете сесть? — спросил я, просовывая руку ей под спину. — Так мне будет легче нести вас, если вы…

И тут пара рук схватила меня за плечи, отнюдь не ласково, и что-то острое уперлось мне в спину. Якобы окровавленная и избитая женщина ловко увернулась от моих объятий, оказавшись целой и невредимой, и отбежала в сторону, а хмурый хриплый голос тихо прошипел мне в левое ухо: «Отдай часы и бумажник и останешься жив».

На секунду я растерялся. Я еще не совсем освоился в человеческом обществе, и мне часто приходилось забираться в закрома памяти моего тела, чтобы выяснить, что происходит.

Я, однако, быстро пришел к понимаю того, что в вашем мире существует такая вещь, как преступление, и что одно из подобных деяний пытаются применить по отношению ко мне. Женщина в проулке была приманкой; я — добычей; двое сообщников попросту прятались в тени.

Полагаю, мне следовало безропотно отдать им часы и бумажник и дать спокойно уйти. Что для меня значили какие-то часы? Я мог создать тысячу таких бумажников, как тот, что покоился в моем кармане, да и его я тоже создал, в конце концов. Что касается вреда, то что они могли сделать мне своим маленьким ножичком? Меня не убили даже молнии Зевса. Возможно, мне следовало среагировать на их жалкую попытку ограбить меня с божественной невозмутимостью.

Но у меня был долгий изматывающий день, полный разочарований. Было душно, и в воздухе пахло помойкой. А может, я дал своему телу выпить слишком много рецины за обедом. В любом случае то, что я продемонстрировал им, было далеко от божественной невозмутимости. Скорее это можно назвать тривиальной раздражительностью смертного.

— Смотрите на меня, глупцы, — изрек я.

И явился им в моей истинной форме.

И вот я оказался перед ними, выросшая до небес гигантская фигура с сотней голов и двумя сотнями разъяренных глаз, покрытая густой черной щетиной и извивающимися змеевидными отростками; зрелище, от которого трепетали боги.

Конечно, в силу того, что я выше самого высокого дерева и соответственно широк в плечах, демонстрация моих пропорций в столь узком переулке могла вызвать определенные операционные проблемы. Но у меня есть доступ к измерениям, недоступным для вас, я обеспечил себе пространство с помощью необходимых проникающих конфигураций. Впрочем, на троих грабителей это уже не произвело никакого впечатления, ибо они скончались от шока в тот момент, когда увидели, как я вырастаю до небес.

Я поднял ногу и раздавил их на асфальте, как вредных гусениц.

Затем, в мгновение ока, я вновь оказался худощавым американцем среднего возраста с редеющими волосами и добродушной улыбкой, а на асфальте переулка темнели три темных пятна.

Признаю, я несколько погорячился.

Но у меня был тяжелый день. Строго говоря, у меня были тяжелые пятьдесят тысяч лет.

Афины оказались таким адским местечком, что я невольно вспомнил о настоящем царстве Аида и решил отправиться прямиком туда, надеясь найти ответы на свои вопросы среди мертвых. Путь туда недалек, во всяком случае не для меня. Я просто открыл для себя пространственный вихрь и скользнул вниз. И вот передо мной черные тополя и ивы Рощи Персефоны, а за ними виднеются Врата Аида.

— Цербер? — позвал я. — Сюда, песик, песик, песик! Хороший Цербер! Иди, поздоровайся с папочкой!

Где он, мой чудесный песик, мой собственный любимый ребенок? Ибо я сам стал прародителем трехголового стража врат Ада, сошедшись с собственной сестрой, чешуехвостой дочерью Тартара и Геи Ехидной. Мы также произвели на свет Гарпий, Химеру, Сциллу, а еще Гидру и целый выводок неповторимых монстров. Но из всех своих детей я больше всех любил Цербера за его верность. Как я любил, когда он бежал на мой зов! Какое удовольствие доставлял мне звук его голоса, подобный звону бронзы, вид его змеино-блестящего тела, его сокрушительных челюстей, из которых капала черная пена!

В тот день, однако, я бродил по Подземному миру без собаки. Нигде не было и следа Цербера. Врата Ада стояли раскрытые, вокруг ни души. Я не встретил ни Харона, перевозившего души через Стикс, ни Аида, ни царицы Персефоны, ни членов их свиты, ни душ мертвых, которым полагалось здесь находиться. Заброшенный склад, пыльный и опустошенный. Я быстро взлетел назад, к солнцу.