Служитель египетских богов - Челси Ярбро

По мере того как мое положение улучшалось, с Черной Землей происходило обратное. Соседние с ней государства все крепли, претендуя на первенство. Расцвет Иудеи, Тира и Ассирии во многом способствовал перераспределению сил, что отразилось и на Европе. Разрозненные потомки моих пращуров переселились на запад, что вряд ли отмечено в текстах, какие ты изучаешь, ибо скитания варваров не интересовали цивилизованных египтян.

К тому времени жизнь моя стала почти стабильной. У меня была крыша над головой, было занятие, да и голод мне не грозил. В общем и целом я зажил неплохо, не мучимый даже вспышками чувственности, ибо, во-первых, не видел в ней проку, а во-вторых, мужчины меня в этом смысле практически не волновали. То, что мне требовалось, я всегда получал, никому не причиняя вреда, так как обращался к одному и тому же объекту лишь трижды.

Когда Давид пошел на Иерусалим, в Египет хлынули беженцы-иудеи. Тех, кто мог заплатить, наделяли землей. Со временем эти люди стали стучаться и в двери нашего храма, а верховный жрец в зависимости от своего настроения то позволял помогать им, то нет».

Одежда его была расшита кистями, что выдавало в нем знатного среди своих соплеменников человека. Он стоял у входа в Дом Жизни, а рядом застыли рабы с подношениями и носилками, на которых кто-то лежал.

— Умоляю, — говорил взволнованно иудей, — помогите моей дочке. Верховный жрец велел мне обратиться к вам, поскольку вы, как и я, чужеземец. — В его глазах промелькнуло сомнение, но он тут же продолжил: — Никто из моих соотечественников не в силах что-либо сделать. Она угасает.

Санх Джерман Рагожски внимательно оглядел просящего.

— Когда она заболела? — наконец спросил он.

— Десять дней назад, добрый лекарь. — Иудей шумно вздохнул. — Все жаловалась на головную боль, потом пропал голос. Мать думала, что это связано с женскими недомоганиями, но начались обмороки. Боюсь ей не выжить.

Лицо человека в черном осталось бесстрастным.

— Как вы ее лечили?

Иудей пожал плечами.

— Насильно поили водой с медом. Ничто другое не шло ей впрок. — Он подался вперед. — Только взгляните, что от нее осталось. Кожа да кости. Если вы не возьметесь лечить ее, она точно умрет. Наш бог не счел нужным защитить девочку, хотя я возложил на его алтарь четырех коз.

— Я не могу вас обнадежить, — сказал Санх Джерман Рагожски. — Такой вид лихорадки практически неисцелим. И хотя эта болезнь для столь юного возраста не характерна, лечение, скорее всего, окажется бесполезным.

— Значит, надежды нет? — спросил иудей. Голос его был ровен, но глаза предательски заблестели.

Санх Джерман Рагожски помолчал, затем с большой неохотой сказал:

— Если даже я и сумею спасти ее, она потеряет способность двигаться. В таких случаях подчас милосерднее позволить больному уйти. Оставшись в живых, девочка проклянет свою долю.

— Я богат, — отвечал иудей. — Меня зовут Элкванах бен Иллах, я владею стадами быков и коз. У меня три наложницы, одна из которых хеттка Моя жена из рода царя Саула. У нас есть дома в Хевроне, Иудее и здесь, в Египте. Я уже сказал верховному жрецу, что мы будем приносить подношения в ваш храм за каждый день жизни моей дочери.

— Ладно, — согласно кивнул Санх Джерман Рагожски, хотя разумом понимал, что берется за непосильное. — Мой слуга покажет, куда отнести больную. — С этими словами он вошел в храм и дважды хлопнул в ладоши, призывая Аумтехотепа.

«Говоря честно, я был уверен, что ей не дотянуть до утра, но она выжила. С невероятным упорством Элоин боролась за жизнь, и очень скоро я присоединился к этой борьбе, заходя за границы, которые сам для себя обозначил».

— Ты уверена, что хочешь попробовать? — спросил он, глядя на ее исхудавшие ноги.

Элоин еще не могла четко говорить и даже дышала с трудом, но ответила, не колеблясь:

— Да. Я должна.

— Хорошо, — с сомнением произнес Санх Джерман Рагожски, заходя больной за спину. — Если так, я тебе помогу.

Улыбка девочки походила скорее на гримасу, но вызов, который она бросала болезни, делал ее прекрасной.

— Ты готов?

— Если хочешь, — повторил он, поднимая Элоин с кресла и понимая, какое горькое разочарование ее ждет.

Она вихлялась в его руках, стараясь держаться прямо. Взгляд ее был полон решимости.

— Я сделаю это, Санх Джерман. Клянусь кровью Хеврона, я сделаю это.

— Клятвы кровью ко многому обязывают, — заметил он глухо, надеясь, что голос не выдает его чувств.

— В таком случае тебе придется помочь мне сдержать клятву, — сказала девочка и рухнула в кресло. Ноги ее подвели, но взгляд оставался твердым. — Ты ведь поможешь, да?

— Если это будет в моих силах, — уклончиво пробормотал Санх Джерман Рагожски. — Ты такая… — Он взял ее за руку, подыскивая слова. — Такая хрупкая и в то же время в тебе столько силы. Ты удивляешь меня.

Она хотела ответить, потом тихонько вздохнула и ничего не сказала.

«Тогда-то я впервые и изготовил нечто вроде растяжек, дающих опору и в тоже время свободу непослушным ногам. Конструкция, правда, вышла громоздкой. Жрецы Имхотепа умели многое. Они могли складывать сломанные конечности, утишать боль, бороться с заразой, производить простейшие хирургические операции, обходясь при том без каких-либо мистических ритуалов, увлеченность которыми им ныне пытаются приписать. Иное дело — растяжки: они были ни на что не похожи, ни жрецы, ни лекари нашего храма никогда ничего подобного не видали. Я далеко не сразу решился предложить их Элоин, хотя мне безумно хотелось сделать для нее что-то полезное. Да, конечно, я готовил снадобья, смягчающие ей кожу, но массировал ее все-таки Аумтехотеп. Я мог бы заниматься этим и сам, однако с некоторых пор стал бояться выпустить свои чувства из-под контроля».

— Эту идею мне подали лучники, — сказал Санх Джерман, указывая на растяжки. — Луки гнутся, но формы своей не теряют. — Он запнулся. — С виду они неказистые, зато ты сможешь ходить.

Глаза Элоин дрогнули, но по лицу ее ничего нельзя было понять.

— Ты сам их сделал?

Гордость его была уязвлена.

— В Доме Жизни меня считают самым искусным. Конечно, я сам их сделал. Кто же еще?

Девочка недоверчиво усмехнулась.

— А от них будет прок? — Речь ее в последнее время улучшилась, всегдашняя слабость ушла.

— Не знаю, — признался Санх Джерман. — Но это лучше, чем ездить в детской тележке.

Она поморщилась.

— Да, ты прав. Смерть тоже лучше тележки.

— Не говори так. — Голос его звучал тихо и ровно.

Элоин долго смотрела на него немигающим взглядом.