Воспоминания о службе - Борис Шапошников

Никто ничего не ждал…

НАЧАЛО МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Наступило 13 июля. С утра все предвещало хорошую погоду. Скачки должны были начаться в 4 часа дня. За полчаса до начала от начальника дивизии я получил приглашение ехать на скачки вместе с ним. Но у меня на столе лежала только что доставленная из штаба 14-го корпуса телеграмма. Ее нужно было расшифровать. Поэтому я велел передать начальнику дивизии, что приеду позже, и сел за расшифровку телеграммы.

В штабе дивизии особых шифровальщиков не полагалось. Этим занимались или начальник штаба, или я — старший адъютант Генерального штаба. Шифры хранились в сейфе начальника штаба. В данном случае они были у меня, как замещающего начальника штаба. Телеграмма из штаба корпуса была короткой, и через 20 минут передо мной лежал ее текст. Экипаж стоял у ворот моей избы, и я, проверив еще раз правильность расшифрованного текста, отправился на скаковое поле, приказав ехать рысью, чтобы скорее попасть туда. Телеграмма действительно оказалась короткой по числу слов, но содержание ее было чрезвычайно важно: она гласила, что по высочайшему повелению 13 июля объявляется первым днем подготовительного к войне периода. Войскам приказывалось немедленно следовать на свои зимние квартиры. Когда я вначале пятого приехал на скачки и поднялся на судейскую вышку, где находился Новиков и все командиры полков, первый заезд уже стоял на старте. Первым моим желанием было остановить скачки, но потом я решил дать проскакать первому заезду, чтобы не создавать паники. Так и сделал. Зрители и не подозревали, что это последние скачки, что в том же 1914 году на этом поле будет литься кровь, а не греметь музыка и веселье.

Когда закончился первый заезд, я подошел к начальнику дивизии и попросил его спуститься со мной с вышки, чтобы доложить ему очень важную телеграмму. Прочитав Новикову полученную телеграмму, я высказал соображение, что надо закончить скачки, собрать командиров полков и передать им содержание телеграммы с тем, чтобы сегодня же, 13 июля, в ночь полки выступили на свои постоянные квартиры. Полкам предстояло сделать около 140 километров. Необходимо было торопиться, чтобы вовремя прибыть на границу. Возбужденный полученным известием, начальник дивизии громогласно с судейской вышки объявил о подготовительном к войне периоде, хотя здесь присутствовали и семьи офицеров, и приглашённые гражданские лица. Новиков в обычном в таких случаях тоне произнес речь о защите веры, царя и отечества. Мне была наука на будущее, как нужно сохранять секреты даже от своего начальства. Загремело «ура», музыка заиграла гимн, и поле быстро опустело. Командиры полков тут же собрались, и в присутствии Новикова я условился с ними о часе выступления, маршруте движения, поддержании связи во время похода, напомнил им о необходимости скорейшего ознакомления с боевой задачей дивизии.

Опыт Русско-японской войны нас кое-чему научил. Не верилось, что война начнется с дипломатических тонкостей, а поэтому было приказано полкам двигаться с мерами охранения. Отдав распоряжения, мы разъехались по своим местам.

Хотя присланные ранее указания о мерах, проводимых во время подготовительного к войне периода, были общи, командир корпуса обещал выслать подробные указания дополнительно.

Одно было несомненно: нужно эвакуировать семьи офицеров в глубь страны. Доложив об этом начальнику дивизии и получив его согласие, я тотчас же разослал распоряжения полкам, а из штаба дивизии командировал в Ченстохов второго старшего адъютанта с пассажирским поездом, чтобы вывезти семьи офицеров. Штаб дивизии начал укладываться для возвращения в Ченстохов.

На рассвете 14 июля я получил донесения от всех полков и 23-й конной батареи о выступлении. Предполагалось, что, делая ускоренные переходы, к вечеру 16 июля все части будут на своих местах, а 2-я бригада дивизии, за исключением одной сотни казаков, в районе Ченстохова. Из-за задержки с подачей вагонов штаб дивизии смог лишь в ночь на 15 июля тронуться по железной дороге от Скерпевиц на Ченстохов, куда и прибыл к вечеру 15 июля.

Зная, что Ченстохов остался на лето без войск, я предложил начальнику дивизии ускорить марш 2-й бригады дивизии к Ченстохову с тем, чтобы последние 100 верст были пройдены в одни сутки. Новиков согласился и послал соответствующее распоряжение командиру 2-й бригады.

Вечером 15 июля штаб 14-й кавалерийской дивизии прибыл в Ченстохов. Город не чувствовал, что над ним сгущаются тучи. В наиболее осведомленных банкирских кругах не допускали даже мысли о возникновении войны. На худой конец, предполагали они, если даже дойдет до мобилизации, то стороны постоят одна против другой, и все закончится соглашением, как это было в 1912 году. Я не разделял этой точки зрения и считал, что дело идет к войне. В Ченстохове оставалась лишь небольшая команда в 100 человек при офицере, которая несла караулы по охране казарм полка. Реальной силой в руках штаба дивизии была только конно-саперная команда, прибывшая с ним. Поэтому из нее, впредь до прибытия 2-й бригады, я выслал два унтер-офицерских разъезда: один к станции Гербы, а второй к югу, к деревне Конописка, чтобы вовремя получить сведения о неожиданном нападении немцев на пограничников.

Из города постепенно уезжали русские гражданские чиновники с семьями, банк вывозил ценности, эвакуировались офицерские семьи 14-й дивизии, 7-го стрелкового полка и пограничников. Поэтому странно ныне читать в воспоминаниях бывшего начальника штаба германского ландверного корпуса Гайе, который после Секта был даже командующим рейхсвером, что когда штаб германского корпуса 31 июля вошел в Ченстохов и разместился в отделении Государственного банка, то нашел там брошенные чернила, карандаши, бумагу и даже стенной календарь, обозначавший дату 11 июля 1914 года. Вот эта дата и должна бы навести Гайе на мысль, что еще 11 июля банк увозил ценности, т. е. ранее фактически объявленного подготовительного к войне периода. Но ничего не поделаешь, германские историки твердо усвоили правило Мольтке: в исторических трудах «писать правду, но не всю правду». Этому и следовал Гайе.

Сделав последний переход в 100 километров, 2-я бригада с 23-й конной батареей утром 16 июля подошла к Ченстохову.

В отношении казаков нужно отметить, что они появились в трех местах: в Бендзине команды грузили имущество и отправляли в Ченстохов; в Ченстохове стояло пять сотен казаков, а шестая сотня еще до выхода на специальный кавалерийский сбор была выделена в помощь полиции в Серадзе для поимки уголовной банды. Поэтому у германской агентуры создавалось впечатление об увеличении казачьих частей на левом берегу Вислы; германское командование ожидало налета русской конницы на Силезию и Познань, чтобы расстроить мобилизацию германской армии. Сотне казаков, отправленной в Серадзь, было послано приказание идти на присоединение к полку. Начальник штаба округа предупредил начальника 14-й дивизии о необходимости принять меры предосторожности на случай внезапного нападения противника. Это фактически уже было сделано. В тот же день были получены и дополнительные указания из штаба 14-го корпуса о мероприятиях, проводимых в подготовительный к войне период. Но дальше указаний о пополнении возимых запасов, перековке лошадей и подмазывания обоза они не шли.