Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена

— Отвезите его к городским воротам и поручите кому-нибудь, чтоб доставили домой, — приказал Тось поэту и прозаику.

Те молча поклонились, подняли за руки и за ноги новообретенного сородича и потащили его прочь из комнаты.

— Что со мной не так? — спросил Тось спустя несколько минут у неподвижно сидящего на табуретке Фаравия. Пальцы некроманта отбивали нервную недовольную дробь. — Какого демона люди вечно считают меня монстром?

Фаравий поежился под взглядом хозяина.

— Ты тоже считаешь? — Тось резко поднялся и подошел к поднятому.

— Нет, что вы хозяин! — очень горячо запротестовал Фаравий, поняв, что отмолчаться не удастся. — Вы совсем не монстр! Ну разве что…

— Что???

— Разве что бледноваты немного после того ритуала, может, это их пугает….

— Дурак! — со злостью выдохнул Тось. — Пошел вон, идиот!

— Слушаюсь, хозяин, — Фаравий вылетел из комнаты с максимальной для зомби скоростью, оставив Тося размышлять о странностях человеческой психологии в одиночестве. 

Глава 18.

«…. После того злосчастного обеда наши отношения с дочерью испортились окончательно. Вернее, их просто не стало. Я отослал ей несколько записок с просьбой о встрече, но она ответила только на одну, где сухо уведомила меня, что чрезвычайно занята работой и не имеет времени на встречи.

Прекрасно осознавая, насколько глупо с моей стороны обижаться на ребенка (у нас дети в таком возрасте ведут себя сходным образом, временами заставляя родителей и воспитателей хвататься за голову, однако их никогда не наказывают, и уж тем более не обижаются на их выходки, считая всего лишь шаловливыми ребятишками и никем более), но я вынужден признаться, что после записки Миры мое сердце переполнила жесточайшая обида, и я даже, что греха таить, почувствовал себя преданным моей дочерью.

Слишком уж явно она продемонстрировала выбор в пользу своего темного брата и слишком открыто пренебрегла мною.

Это было больно. Очень больно. И, как ни стыдно мне в этом признаться, — по-настоящему обидно.

Наверное, в силу того, что я раньше не имел близких отношений с людьми, я не знал, как реагировать на происходящее. Моя душа словно замерла в оцепенении. Я ходил, о чем-то говорил, улыбался, вел занятия, но одновременно чувствовал себя так, будто я застыл на морозе. Люди, рассказывая об эльфах, всегда упоминают, что мы, якобы, не чувствуем холода и можем спать прямо на снегу. Отчасти это правда, физического холода мы действительно практически не ощущаем. Но в тяжелые моменты жизни, когда душа переполняется болью и растерянностью перед лицом жестокого мира, мы начинаем чувствовать особый, внутренний холод. И он гораздо, гораздо страшнее, чем внешний.

Разумеется, я не смог скрыть своего состояния от своих соплеменников — моего брата и его друзей. Вероятно, боги решили меня за что-то наказать, потому что их взгляды, преисполненные искреннего недоумения, поскольку повод для подобного моего поведения был с их точки зрения слишком ничтожен, и глубочайшего презрения за мою слабость только добавляли мне болезненных ощущений. Хотя, надо признать, что госпожа Нелиринавия проявила чудеса терпимости, несколько раз попытавшись утешить и ободрить меня. Не могу сказать, что это мне как-то помогло, но я все же начал относиться к ней с гораздо большей симпатией, нежели прежде.

Прошло около двух недель, прежде чем одно событий заставило меня несколько встряхнуться и обратить внимание на происходящее вокруг меня. Третьего дня, возвращаясь из университета к себе на квартиру, я проходил мимо недорогого кафе, располагавшегося неподалеку от моего дома. Надо сказать, что обычно я не хожу этой дорогой, и в тот день зашел на эту улицу случайно, задумавшись и пропустив нужный поворот. К моему огромному удивлению я увидел за одним из столиков, кои, благодаря хорошей погоде, еще были выставлены на улице рядом с самим заведением, моего брата, беседующего со светлым двойником проклятого некроманта.

Я остановился, слишком шокированный, чтобы к ним подойти, хотя и о том, чтобы просто пройти мимо, не могло быть и речи. Они заметили меня, и по лицу своего брата я понял, что случайная встреча со мной не доставила ему удовольствия. Мне ничего не оставалось делать, кроме как подойти и поздороваться. Двойник же некроманта явно обрадовался мне, хотя и очень смутился. По лицам людей вообще несложно читать их эмоции, а на лице конкретно этого молодого человека все его переживания были словно написаны крупными буквами.

Я задал ему несколько дежурных вежливых вопросов, о здоровье, о делах, он отвечал спокойно и гладко. Затем, будто меня кто-то подтолкнул, я спросил, с какой целью он приехал в Тирту. Каюсь, я надеялся услышать, что он привез мне весточку от Миры…. Но тут произошло нечто странное. Молодой человек вдруг явно почувствовал себя неловко и бросил вопросительный взгляд на моего брата. Потом, правда, быстро взял себя в руки и что-то пробормотал насчет необходимых покупок, но я уже понял, что дело здесь нечисто.

— Зайдите ко мне перед отъездом, — сказал я ему, — я хочу кое-что передать дочери.

Хотя еще за секунду до этого ни о чем подобном не помышлял. Мирин друг рассеянно кивнул, и я почел за лучшее немедленно откланяться. Он придет ко мне, и у меня будет возможность поговорить с ним наедине, без назойливого внимания моего многомудрого брата.

И молодой человек действительно заглянул ко мне через час или около того. Правда, держался чрезвычайно замкнуто, и был молчалив, походя на рыбу. Для меня было ясно, что здесь не обошлось без наставлений моего дорогого родственника, и никакой ценной информации получить не удастся. Однако это еще больше убедило меня в том, что брат что-то затевает. Интересно, что? У меня даже прошла хандра, настолько взбудоражил меня этот вопрос. Я передал молодому человеку пакет с домашними сладостями для Миры и отпустил его восвояси….»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

После того разговора с эльфами в Мире будто что-то сломалось. Или остановилось. Или заледенело. Мира точно не знала. Она вставала каждое утро, ходила за водой, делала обычные дела, лечила, когда к ней приходили за помощью, но какой-то частью своего существа постоянно слышала звенящую тишину, поселившуюся в ней после того неприятного дня.

Отношения с Росем тоже разладились. У Миры было ощущение, что эти отношения жили в той части, которая остановилась, и они, соответственно, остановились тоже. Рось сначала пытался их наладить, тормошил Миру, пытался с ней разговаривать, доказывал что-то, даже кричал, но она его не слышала. Не то, чтобы не слышала звуки, которые он издавал. Их она слышала отлично, он говорил очень громко, но смысл сказанного она почему-то не воспринимала.

Рось постепенно оставил попытки донести до нее свою правду и начал отдаляться, все чаще и чаще пропадая в городе. Он уходил в Тирту рано утром и возвращался поздно вечером, часто уже заполночь. Мира не знала, что он там делал, да и не желала знать. Ей становилось легче, когда он уходил. Она как будто сбрасывала какую-то тяжесть с плеч, энергично принималась за домашние дела или перебирала травы и готовила лечебные настои, чего в последнее время делать при Росе ей не хотелось. Правда все чаще даже во время этих дел, которые Мира любила и обычно делала с удовольствием, она ловила себя на том, что иногда замирает, застывает, словно погружается в тишину в поисках чего-то важного для себя. Первое время она встряхивалась, заставляла себя очнуться и вернуться к работе, но потом перестала и иногда сидела неподвижно по целому часу, молча уставившись в одну точку.

Однажды, недели через две после памятного дня общения с эльфами, в ясный осенний полдень в окно Миры постучали. Очнувшись от своей обычной в последнее время задумчивости, она открыла дверь и увидела на пороге двоих мужчин с абсолютно черной кожей. Мира даже сморгнула пару раз, прежде чем сообразила, что это всего лишь представители кочевого племени гарро, о которых ходило много легенд, но с которыми ей пока не доводилось сталкиваться.