Большая восьмерка: цена вхождения - Анатолий Уткин

Американцы ожесточаются

1 января 1991 г. страны — члены Совета экономической взаимопомощи решили осуществлять взаиморасчет в твердой валюте мирового рынка, и через несколько дней Исполком СЭВ решил распустить эту экономическую организацию. Восточноевропейские страны повернули на запад. У СССР не осталось союзников. А Горбачев думал только о встрече с американским президентом. Ему и в голову не приходило, что это будет последний его саммит с американским президентом.

Отдав все американскому партнеру, Москва уже не могла рассчитывать на прежнее внимание остающейся в одиночестве американской сверхдержавы. Кто-то говорил об этом прямо, кто-то (как Мэтлок) предлагал вести себя сдержанно.

23 января 1991 года президент Буш-старший прислал Горбачеву детальное послание, в котором объяснял, что он будет делать, если Горбачев не примет смиренно падение своей державы. Посол Мэтлок немедленно запросил аудиенцию. Горбачев назначил встречу на 1 час дня. Мэтлок выехал на бронированном посольском «Кадиллаке» сквозь толпу иракцев и палестинцев, протестовавших против американской политики на Ближнем Востоке.

Теперь президент СССР занимал в Кремле прежнее здание Совета министров. Посол пришел один — содержание письма не терпело чужих глаз и ушей. Горбачев встретил посла традиционной улыбкой, хотя и казался несколько утомленным. Они сидели друг против друга в уютных креслах, несколько слева сидел Черняев. После стандартных приветствий Мэтлок достал письмо, оно было на английском языке, и посол перевел его предложение за предложением. Буш писал, что находится под давлением внутри США и обязан что-то сделать для Литвы. «Он помнил данные в 1990-м году уверения Горбачева о неприменении силы и сделал немалое для оказания экономической помощи Советскому Союзу. Но продолжение этих программ невозможно в свете событий в Прибалтике».

Горбачев обратился к Мэтлоку: «Джек, как вы оцениваете текущую ситуацию?» Мэтлок ответил, что замечает изменения в политике Горбачева. Военное вмешательство поляризовало ситуацию и увеличило потенциал насилия. Интересам всех послужил бы референдум в отношении сецессии. Горбачев выслушал посла и сказал: «Постарайтесь помочь вашему президенту понять, что мы находимся на грани гражданской войны. Как президент, я обязан предотвратить ее. Впереди лежит период зигзагов. Многие вопросы имеют взрывной характер и очень трудны для контроля. Мы страдаем из-за низкой политической культуры, в стране нет традиции компромисса». Горбачев пообещал «своему другу Джорджу», что он поддержит его в войне против Ирака, в отношении Германии, соглашения по обычным вооружениям в Европе. Этой политике он будет следовать при любых обстоятельствах. Мэтлок решил не пугать его санкциями.

Но американцы решили все же нажать в том месте, которое для Горбачева всегда было чувствительным: встреча в верхах в феврале 1991 года не состоится. Официальным объяснением была Война в Заливе.

В Российской Федерации Ельцин воспользовался референдумом. Он добился внесения в вопросник положения о посте президента Российской Федерации. Теперь, если он выигрывал, то, по мнению, в частности, американского поста, «вопрос о рсзссийском президентстве имел большое значение. Если это вело к конституционной поправке и голосованию за российского президента, то Борис Ельцин выигрывал многое. Его власть по сравнению с властью Михаила Горбачева — неизбранного президента качающейся государственной машины — возрастала»344. В телевизионной передаче, транслировавшейся на всю страну, Ельцин 19 февраля 1991 года сказал, что Горбачев «ведет страну к собственной диктатуре». Теперь стало ясно, что союз Горбачева и Ельцина невозможен, и американцам следует выбирать.

Американцев же на данном этапе раздражала тактика Горбачева в Войне в Заливе. Горбачев, видимо, полагал, что ему удастся «уговорить» Саддама Хусейна отойти из Кувейта и таким образом не допустить наземной войны. Американцы полагали, что «победа ведомой американцами коалиции в войне, где противник коалиции был вооружен преимущественно советским оружием, затронет советский престиж и военную гордость». Американцев немыслимо раздражали жалобы горбачевских дипломатов на «жестокие бомбардировки» гражданских объектов в Ираке (представитель СССР в ООН Белоногов — послу Мэтлоку 12 февраля 1991 года).

Именно здесь умирает поддержка американцев политику, сделавшему Америку единственной сверхдержавой. Мэтлок выговаривает: «Американцы не могут терпеть подобных комментариев. Соединенные Штаты взяли на себя основное бремя осуществления резолюций Совета Безопасности ООН, хотя это было делом всего мирового сообщества. Мы пожертвовали жизнями наших молодых людей в этом деле… Наше общество никогда не понимало неучастия, обвинений в неправильных действиях, попыток преуменьшить значимость наших потерь»345. С быстрой победой американцев в наземной войне против Ирака у Горбачева исчез и без того не очень весомый рычаг воздействия на Буша-старшего.

Горбачев расслабляет кулак

Разумеется, это вызвало вихрь эйфории и самоутверждения. 9 февраля Литва проголосовала за независимость, а 3 марта это сделали Латвия и Эстония. Горбачев не признал результатов, но он позволил провести плебисциты.

Горбачев ощущал необходимость ослабить строго проамериканскую линию Шеварднадзе. В день, когда американская авиация нанесла самый суровый удар по Багдаду (12 февраля 1991 г.), туда прилетел Примаков. Телевизионные камеры зафиксировали его объятия с Саддамом. Центральный Комитет КПСС выступал за введение перемирия, рядом раздавалась критика в адрес шеварднадзевской линии. Журнал «Вопросы военной истории» утверждал, что при «другой внешней политике» и при «другом министре иностранных дел» Войны в Заливе можно было бы избежать. Газета «Советская Россия» утверждала, что решение советского правительства в 1990 г. поддержать коалицию ООН «прекратило существование СССР как сверхдержавы», Уильям Сэфайр написал в «Нью-Йорк таймс», что «холодная война № 2 началась». В Восточной Европе прозападные круги забили тревогу относительно «возврата» Советского Союза. Андрей Козырев внутри страны дублировал те же мысли: «Если силы тьмы возобладают в Советском Союзе, Центральная Европа будет следующей жертвой».

Когда 23 февраля операция «Буря в пустыне» началась, Горбачев поддержал ее. Еще до рассвета вокруг овального стола в кабинете Горбачева собрались члены Совета национальной безопасности: вице-президент Янаев, министр иностранных дел Бессмертных, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, заведующий международным отделом ЦК Фалин, советники Примаков, Черняев и пресс-атташе Игнатенко.

Язов разложил карты и указал на расположение основных американских сил. Особенностью Горбачева было то, что его моральный дух в условиях кризиса поднимался. Он рассуждал просто безостановочно. Поставленная им задача — избежать полного уничтожения Ирака. Советские войска на юге были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Саддаму Горбачев сообщил, что пытался остановить начало атаки, но не смог. В Министерстве обороны СССР все смотрели передаваемую CNN картинку и неведомый майор переводил американский комментарий.

11 марта 1991 г. Горбачев написал главам всех стран-членов Организации Варшавского Договора, что структура ОВД будет распущена к 1 апреля текущего года.

Тарик Азиз в Москве объявил, что Ирак готов выполнить резолюцию № 660 и вывести все войска из Кувейта. Но американцы 24 февраля начали активную наземную войну. Маршал Язов писал о превышении полномочий ООН. Генерал Моисеев писал в «Красной звезде», что американцы в Ираке опробуют оружие, которое будет передано НАТО и направлено против СССР. 26 февраля Горбачев, выступая в Минске, сказал, что советско-американские отношения «очень хрупки». Растущее насилие меняет к худшему атмосферу на планете.

В Вашингтоне к середине марта стало ясно, что Горбачев не собирается вводить президентское правление346. Прочнее всего американцы убедились в этом после визита в Москву государственного секретаря Бейкера 14–17 марта 1991 г. и встречи Бейкер-Бессмертных в Кисловодске 24–25 апреля 1991 г.

Не события в Прибалтике, а попытка Горбачева в последний момент остановить армаду, нависшую над Ираком, вызвала самое большое раздражение в Вашингтоне. Здесь эти маневры восприняли почти как предательство. Представлявший Американский предпринимательский институт Патрик Глин сказал, что «гораздо легче иметь дело с тем миром, где Советский Союз является Советским Союзом»347.

В начале года Советский Союз выставил на экспозиции в США компактный ядерный реактор для исследования космоса «Топаз-2», а Комиссия по ядерной регуляции США абсурдно запретила экспорт подобной техники в СССР.