Адская рулетка - Леонид Влодавец

Самое занятное, что перебежал я за бочку, еще не сняв автомат с предохранителя. Хорошо, что тому, кто лупил в меня от ворот, дым ел глаза и он не достал меня с двадцати метров. Очередь пришлась куда-то в изъязвленные осколками гранаты бревна. Петрович в это время успел перемахнуть за поленницу, от которой тут же полетели щепки и куски коры, потому что сразу два автомата лупанули по ней со стороны ворот. Обе створки валялись на земле, и поверх одной из них ничком лежал труп с вырванным затылком. Маскхалат на спине был весь в багровых пятнах. Это я только краем глаза увидел, потому что особо из-за бочки не высовывался.

Бочка была заполнена льдом почти на две трети и неплохо защищала от пуль. Я сумел тут пару-другую секунд передохнуть. Заодно снял автомат с предохранителя и проверил его, дав короткую очередь в сторону разбитых ворот. За дымом я ни черта не видел, поэтому ни в кого конкретно не целился, но очередь позволила Лисову перескочить под защиту крыльца. Сарториус сменил магазин и, выставив из-за косяка только ствол автомата, высадил половину патронов в направлении ворот. Хотя и он не целился, но те, кто долбил оттуда в нашу сторону, на несколько секунд заткнулись, и я, по примеру Петровича, перебрался за поленницу. После этого два автомата от ворот с опозданием на пять секунд принялись молотить по поленнице. На меня, прижавшегося к настилу, посыпались щепки и куски коры. Карабин Лисова разразился пятью-шестью выстрелами подряд, я тоже пустил очередь в сторону ворот, и Сорокин в два прыжка очутился за бочкой. Сергей Николаевич вовремя выскочил из мастерской, потому что буквально через десять секунд после того, как он сменил позицию, внутри сверкнуло, грохнул взрыв и бревна частью разметало, частью перекосило. Из-под обломков строения повалил желтовато-белый дым, зашипел тающий и выкипающий от жара снег. А из пролома в бревенчатой стене полоснула трассирующая очередь. Бочка, за которой спрятался Сарториус, зазвенела и загудела от ударов пуль, но выдержала. Я стеганул туда, по пролому, длинной, больше чем в пол-рожка, очередью. Само собой, держа автомат за пистолетную рукоять и глаз не показывая из-за спасительных дров.

Тем удивительнее было услыхать шепот Сорокина, который под прикрытием моего огня заскочил за поленницу.

— Во сработал! — Он поощрительно поднял вверх большой палец. — Двоих завалил!

Как эти двое подвернулись под шальные пули — хрен его знает. Наверно, не вовремя сунулись в пролом. Но Сарториуса это, прямо скажем, спасло. Если б тем двоим повезло больше, то они успели бы его изрешетить.

— Сюда! — хрипло крикнул от крыльца Петрович. — Сюда давай! Прикрою!

— Давай первый! — приказал мне Сарториус, указывая в сторону Петровича.

Прыг-скок! Вжик! Вж-жик! Этот свист, точнее, шорох пуль, впившихся в стену избы на уровне моей головы, я услышал уже у крыльца в компании Лисова.

— В подклет ползи! — скомандовал Петрович. — Втроем тут не укрыться. Вон дверца, туда лезь.

Убравшись в подклет, то есть в пространство между уровнем почвы и полом избы, я поскорее откатился вбок от дверцы и правильно сделал. Кто-то засветил в нее короткую очередь. Три пули просверлили старую посеревшую сороковку, из которой была сколочена дверь, выломали из досок на выходе длинные острые щепки и наискось вонзились в пол. Примерно в метре от меня.

Подклет занимал все пространство под избой и был разделен на несколько отсеков, над каждым из которых располагалась комната. Свет сюда поступал из нескольких отдушин. На высоте примерно полутора метров над землей были проложены лаги из солидных бревен, отесанных на четыре канта, а поверх них настлан пол, который тут служил потолком. Подклет, как и положено, был заполнен разным хламом. Валялись какие-то сети — звероловные или рыболовные, я не понял. Ящики, сундуки, бочки, бутыли, лавки, самодельный шкаф с отломанными дверцами, ручной ткацкий станок, плетенные из коры корзинки и заплечные пестери — одним словом, целый музей крестьянского быта начала XIX

— конца XX века.

Справа от меня в стене была прорублена отдушина, через которую можно былопострелять, но и получить пулю тоже, поэтому я постарался отодвинуться от нее подальше. Снаружи грохнуло несколько одиночных выстрелов из «сайги», потом автоматная очередь, выпущенная Сорокиным, а затем, с интервалом в десять секунд, в подклете очутились Лисов и Сорокин.

— Теза! — позвал Петрович. — Дай-кося брус, заложим дверь. Брус пропихнули между коваными стальными скобами, вбитыми в косяки дверцы. Сарториус в это время поливал из автомата через отдушины.

Сверху, откуда-то из избы, затарахтел пулемет. Очереди были уж слишком длинные, да и тарахтело погромче.

— Дверь-то в избу мужики закрыли, додумались! — сказал Лисов. — Там бы не пройти. Надо через горницу лезть, там люк есть наверх.

Пригибаясь, чтоб не чиркать головами по доскам пола-потолка, мы добрались до короткой приставной лестницы, упиравшейся в квадратную деревянную крышку, обитую войлоком, чтоб не поддувало в щели. Наверху по-прежнему стреляли, поэтому вылезали мы из-под пола с осторожностью. Прежде чем сунуться на лестницу, Сорокин вытащил рацию.

— Фрол, Ахмед! Я — «Чижик», отзовитесь! — позвал он.

— Я — Фрол, слышу тебя. Ты где?

— Сначала сам скажи, где находишься.

— В доме, где ж еще? Мы все тут собрались. Во дворе не удержаться.

— Ахмед где?

— Тут, в трехсотом состоянии.

— Еще кто?

— Жора. Ближе к двести, уловил?

— А окончательно двухсотые есть?

— Наших нет. Из московских — Борис.

— Русаков и Соловьев в порядке?

— Работают. Первый валит, второй лечит. Так где ты сам?

— У тебя под полом. Будем проходить через люк в горнице. Как понял?

— Нормально понял, ДЛ подключаю. Береженого Бог бережет.

— Правильно. Короче, выходим.

Вылезли мы в очень удобном месте — в промежутке между глухой стеной и печкой. Там стоял один из мужиков в белом, с нацеленным на люк автоматом, а другой наводил на нас прибор, похожий на фотоаппарат. Я уже несколько раз слышал аббревиатуру ДЛ и догадывался, что это означает что-нибудь вроде «дешифратор Лопухина». То есть прибор, предназначенный для того, чтобы распознавать всякие имитации, которые может создавать гвэп.

— Все нормально, — сказал мужик, опуская ДЛ.

— Слава Богу, — устало пробормотал Сарториус. Стрельба была уже не столь интенсивной. Не чаще, чем через минуту, кто-то обменивался короткими очередями.

— Мы у них уже с десяток завалили, — доложил Фрол. — Осталось четыре точки, с которых они ведут огонь. Вообще-то впечатление, что они выдохлись. По-моему, уже поняли, что обломали зубы, и собираются драпать, только боятся, ждут, пока стемнеет…

— Или пока пурга не начнется, — заметил Лисов. — За окнами-то уже снежок пошел, видишь? И задувает в окна… Небось все стекла побили? Хлебнете холодку!

— Зато пожар притух, — сказал Фрол. — А то бы вообще сейчас на угольках сидели.

В комнатах все было перевернуто, переломано и перекалечено. Окна с двойными рамами изрешечены пулями, и стекол в них действительно почти не осталось. Их заложили ящиками, подушками, поставленными на попа лавками и кроватями. Это только укрывало от прицела, но не спасало от пули. А потому, мимо окон следовало проскакивать побыстрее и желательно на карачках.

Меня больше беспокоило наше оборудование. Но Богдан, оказывается, сумел перенести все хозяйство в очень удобную и относительно безопасную кладовку. Конечно, все было перетащено наспех, положено навалом, и связь пришлось бы налаживать долго, но видимых повреждений на аппаратуре не наблюдалось.

Раненым в кладовке места не нашлось. Их устроили на лежанке, за печной трубой. Шансов, что их там добьют, было не много. Ахмед и Женька Лисов не подвергались и опасности замерзнуть, потому что печка не торопилась остывать. Хотя из-за выбитых окон температура в доме не намного отличалась от той, что была во дворе.

Борис был уже не единственным мертвым. Жора, который передал нам цинк, тоже не дышал. Ваня аккуратно оттащил оба трупа в угол, чтобы они не мешались под ногами. Валет, то есть Валерка Русаков, скромно сидел в этом же углу со снайперской винтовкой. Глеб возился с ГВЭПом, пытался в нем разобраться.

Бойцы Сорокина наблюдали за внешним миром и через окна, и через перископы типа «трубы разведчика», чтоб не выставляться лишний раз.

— Что ж вы тут наворочали! — горестно вздохнул Петрович. Да, не хотелось бы мне когда-нибудь увидеть свою родную хату в таком уделанном состоянии. Даже заклятому врагу не пожелаешь. Бессмысленно объяснять все эти материальные и моральные издержки «суровыми законами войны» или «производственной необходимостью». И уж тем более не станешь утверждать, что ради защиты дома надо было его разорить. Слишком это сложно для человеческого понимания.