Утопия - Марина Дяченко

Окончательное решение стоило ей бессонных ночей. Но вот все-таки свершилось.

В разгар банкета Лидка спустилась в недавно отремонтированный туалет. Долго смотрела в большое зеркало; ей пятьдесят четыре года, и выглядит она на пятьдесят четыре. Конечно, тонкий шерстяной костюм пошит неплохо, косметика скрадывает морщины и круги под глазами, но, Боже мой, каким юнцом казался бы рядом с ней Андрей Игоревич! Она звала бы его, как сына – Андрюшкой…

Поднимаясь по лестнице в зал, она едва не столкнулась со спускающимся навстречу стариком. Старик держался за перила, как трамвай за единственный провод, видать, спускаться без опоры было для него слишком большим испытанием. Лидка отступила, освобождая дорогу и место у перил; старик был Славкой Зарудным.

Непременное приглашение Славки было ложкой дегтя в радостном для Лидки мероприятии. Обойтись без Зарудного-сына никак не удавалось; в глубине души Лидка надеялась, что измученный артритом Славка поблагодарит за приглашение и откажется.

Не тут-то было. Потребовал для себя специальную машину. Прибыл. Выглядит скверно. И они с Лидкой делают вид, что не замечают друг друга. Со стороны это очень заметно, тем более что сидели-то в президиуме рядом, бок о бок…

Он прошел в полуметре от нее. От него пахло крепким дешевым одеколоном; топорщилась редкая седоватая бородка, дополнительно старившая его на десять лет. И глаза. Впервые за весь вечер Зарудный-младший посмотрел прямо на бывшую жену, и от этого взгляда Лидку внутренне передернуло.

Он не был похож на отца – ни черточкой. Злобная Лидкина свекровь жила в этом взгляде, но не она занимала его полностью. Лидке вспомнился угрюмый парень, которому она когда-то сказала, что хочет выйти за него замуж. Из-за фамилии.

Славка, Славка, что они с тобой сделали…

Кто «они»?

Чувство вины было маленькое, мучительное и, по счастью, коротко живущее.

Тяжелые Славкины шаги удалились по коридору. Войдя в столовую, превращенную на время в банкетный зал, Лидка сразу же нашла глазами сына.

Андрей ел. Сосредоточенно, будто только что вернулся из голодного края. На его тарелке черной траурной горкой лежали обглоданные косточки маслин.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, мам, все в порядке.

– Тогда почему ты такой кислый?

– Я кислый? Я?!

Метаморфоза случилась через несколько дней после банкета. Никогда прежде у Андрея не было от Лидки тайн, тем более таких. Отравляющих парню и дни, и ночи.

Однажды она до четырех часов утра слушала, как он ворочается на своем диване и сдавленно вздыхает. Потом не выдержала, встала, подошла:

– У тебя зуб болит?

– Нет…

– Ты влюбился?

Смешок:

– Вот еще…

– Тебя кто-то обидел? В лицее? Угрожали? Требовали денег? Обещали выгнать?

– Нет.

– Андрюшка, что бы ни случилось, я тебе помогу.

– Ты не сможешь.

Она потеряла дар речи.

– Мам, ну я сам разберусь… Ничего страшного. Никто меня не бил, не угрожал, не выгонял…

Она закрыла глаза.

Курица. Всполошенная курица внутри Лидки требовала сейчас схватить этого мальчишку и любыми силами выпытать у него, что происходит. И чуть что не так – забрать из лицея. Бросить все и уехать из города. Забиться куда-нибудь в глухое село, пить по утрам козье молоко и жить так, чтобы ни на мгновение не терять его из виду.

Глупая курица. Но на борьбу с ней уходит черт знает сколько душевных сил.

Лидка глубоко вдохнула. Подняла веки:

– Ладно…

Глаза слипаются. Завтра в лицей, на работу…

Вернулась в постель, которая успела остыть. Накрыла голову подушкой.

Она все равно узнает. Не прямо, так косвенными путями. Ничего. Она не завидует тому, кто мешает жить ее сыну. Если это девчонка – горе ей! Если это учитель или какой-нибудь хулиган… Ой-ей-ей. Ей заранее жаль их. Бедняжки.

Все это ерунда. Все, кроме апокалипсиса. Время еще есть, Андрей будет жить любой ценой. Андрей окажется в «условленных» списках, даже если немолодой матери придется ради этого отрезать себе руку. Или, к примеру, пойти на панель…

Она криво улыбнулась.

В октябре светает поздно.

У писателя Беликова вот уже четыре года был собственный фан-клуб. Возникший совершенно без его участия. Восторженные почитатели, мальчишки четырнадцати-пятнадцати лет, иногда дежурили возле Беликовского подъезда в ожидании автографа или просто приветствия, или, если повезет, разговора; самых отчаянных Беликов иногда приглашал к себе на чай. Лидка шутила, что после рукопожатия мэтра ребятки неделями не моют рук.

Андрей был в фан-клубе чем-то средним между талисманом и почетным председателем. Он делился с поклонниками информацией: когда Беликов собирается быть дома, куда и зачем он пошел, когда он уехал в командировку и когда собирается вернуться, что пишет и сколько страниц уже написал, и какие новые идеи вынашивает… Разумеется, все это с одобрения самого «дяди Виталика» – Беликов давно и всерьез назначил Андрея «ответственным за связи с общественностью».

– …Короче говоря, Лидочка, в детстве этот парень слышал сказку о том, как маленькая девочка привлекала дальфинов, играя на губной гармошке… И как потом во время мрыги она этой же гармошкой загипнотизировала здоровенную глефу. Сказка, разумеется, ложь… Но вот наш герой занимается исследованиями музыкальных склонностей дальфинов. Он идет на берег, но не с губной гармошкой, нет… он придумал такое устройство, «подводный оркестр». То есть в воду опускается такая здоровенная металлическая мембрана и начинает передавать звуки музыки через колебания воды. И вот… Андрюшка, плесни мне еще кофе… И вот у него начинаются взаимоотношения с дальфинами, странные такие, неоднозначные… А тем временем близится мрыга, а он дальфинам передает все одну и ту же мелодию, он заметил, что она им понравилась… Что ты смеешься, Лида? И вот из моря вылезают, сами понимаете, глефы…

– А он играет на губной гармошке, и они гуськом идут за ним, – давясь хохотом, предположила Лидка. – Очень зрелищно… Кинематографично… Как, кстати, твое кино?

Беликов поморщился:

– Малобюджетка, Лидочка, она и есть малобюджетка. Ты будешь смеяться, но хроники апокалипсиса – настоящие хроникальные ленты! – выглядят убого и бледненько и никак не могут соперничать с постановочными трюками… Но через полгодика выйдем на экраны… Тьфу-тьфу. Андрей, это ты сахар запрятал?

– Ты и так толстый, дядя Виталик.

– Я? Я – толстый?!

Смех и возня; в присутствии Беликова Андрей заметно расслабился. Как будто тяжесть на его душе стала легче.

Лидка была рада приятельским отношениям, давно и прочно связавшим Андрея и Беликова. Суррогат отцовской любви – мужская дружба со взрослым человеком, да еще оригиналом и знаменитостью. Пусть так.

Потом, когда Андрей с превеликим скрипом отправился готовить уроки, Лидка включила телевизор и под завывания какой-то эстрадной певички изложила Беликову историю Андреевой депрессии.

– В лицее была? – сразу же поинтересовался гость.

Лидка кивнула:

– В первую очередь… Как шпионка. Чтобы никто, упаси Боже, не заподозрил истинной цели. Я там, по счастью, часто бываю, так что никто особо не удивился, даже Андрей…

– Что разведала?

Лидка пожала плечами:

– Ничего. Все спокойно. Если было бы ЧТО-ТО – я бы учуяла.

– Игры? Товарищи?

– Не шпионить же мне за ним…

– Телефонные звонки?

Лидка растерялась:

– Звонки?

– Да. Приходишь – и спрашивай вроде невзначай: «Никто не звонил?» И наблюдай реакцию…

– Ты думаешь, его достают по телефону?!

– Ничего не думаю. Просто предполагаю… Детектив – не совсем мой жанр. Но кое-какие элементарные вещи я же должен придумывать?

Лидка помедлила. Предложила, пряча глаза:

– Виталик, может быть, ты с ним поговоришь?

– Получится, что ты мне на него настучала, – заметил Беликов.

Лидка сдержала себя, хотя курица, глупая наседка, опять взметнулась и захлопала крыльями.

– Не бери в голову, – мягко посоветовал Беликов. – Может быть, само рассосется. Подожди…

Целую неделю Лидка верила, что Беликов оказался прав. Андрей, кажется, повеселел и вернулся к жизни.

Лидка тихо радовалась семь дней, до следующей пятницы.

В пятницу среди извлеченной из ящика свежей почты обнаружилась странная газета. «Пикант». Такой бульварщины они с Андреем сроду не выписывали…

И она совсем уже собралась положить чужую газету на крышку ящика – кому надо, тот найдет, – когда глаза ее наткнулись на собственную фамилию среди анонсов-заголовков.

Она отодвинула газету подальше от глаз. Проклятая дальнозоркость.

«Сентиментальный жест престарелой нимфетки. (Знаменитому институту кризисной генетики присвоено имя Андрея Зарудного – многие удивлены таким решением, но мало кто знает, что еще будучи школьницей, профессор Сотова делила с Зарудным и девичьи мечты, и постель)».