Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну… на папу. И на меня тоже. Понимаешь, он хотел как лучше. Он иногда делает то, что считает нужным или там правильным…
Например, прогоняет те сны, которые меня беспокоят. Или воспоминания. Заставляет забыть ненужных людей.
— И что он сделал?
Гнев и Ромашка идут рядом, благо дорога достаточно широка. И почему-то я думаю о том, что вряд ли когда-нибудь снова увижу Ллойда.
Или Гарта.
— Он тебя немного успокоил. Ты сильно волновалась, а это могло повредить ребенку…
Я помню. Я много плакала. И даже когда слезы заканчивались, то мучилась от кошмаров наяву. Не могу теперь вспомнить, о чем они были.
— …а потом он просто не стал ничего менять. Тебе же было лучше. Ты не думай, он не копался в твоей голове, точнее, копался, но не так, как мог бы. Просто сделал некоторые вещи менее значимыми. А другие — наоборот. Ты училась. И не думала о плохом.
— И ты знал?
Конечно, знал. Какой идиотский вопрос! Если бы не знал, не чувствовал бы себя настолько виноватым.
— Это видно, — признался Гарт. — Оно такое… как полог, что ли? Я ему говорил, что так не надо. Неправильно. А он ответил, что надо и правильно. И если я хочу, то могу рассказать, но он тебя все равно не отпустил бы раньше времени. И к чему мучиться зря? Тебе ведь не было плохо.
Ну да, до этого момента. А сейчас как? Лучше? Хуже? Но сны вернулись. И я не могу выбросить из головы мысли о замке, городе и Кайя.
Меня тянет домой. И я не желаю сопротивляться этой тяге.
Наверное, в чем-то Ллойд милосерден, он избавил меня от необходимости бороться с собой, но откуда тогда ощущение, что это милосердие лишило меня чего-то важного?
Нет, научилась я многому, но почему тогда душа саднит?
— Иза, скажи что-нибудь.
Что именно? Что я прощаю? Мое прощение никому не нужно. Ллойд желал, чтобы я была спокойна и счастлива. Я и была.
Отворачиваюсь.
Пологие холмы, верно летом утопающие в зелени. Виноградники — местный виноград темно-зеленый, пряный и вяжущий, но вино получается легким. Его ценят, а виноградники берегут. На поля сгребают листву и ветви — если ударят морозы, то сигнал предупредит о том, что надо спасать виноградники. И запылают костры, даря земле крупицы тепла.
— Ты не была целой. — Гарт не собирался отступать и пришпорил лошадь. Ромашка пошла плавной рысью, а Гнев потянулся за ней.
— Я не злюсь. Ни на тебя, ни на Ллойда.
Он делает то, что считает нужным. Чтобы защитить молодняк.
Чтобы уберечь сына.
И этот треснувший мир, созданный кем-то, кто давно умер.
У Ллойда свой непростой выбор, и мне ли судить его. Мне ли вообще кого-нибудь судить?
Я просто забыла, что у меня есть семья.
Бывает.
Мы ехали, не глядя друг на друга, думая каждый о своем. В какой-то миг на дороге не осталось мыслей, да и вовсе исчезло все лишнее. Авангард. Свита. Карета, гремевшая где-то сзади. Экипажи сопровождения…
Остановились мы в небольшой деревеньке — белые дома, аккуратные заборы, собаки, куры, козы. Просторный двор трактира, где хватило места почти всем.
Внутри дымно и немного душно, и Гарт оглядывается, словно раздумывая, подходит ли это место для ночевки. Еще неделя, быть может, полторы, и мы расстанемся. Гарт слишком взрослый, чтобы соваться на территорию Дохерти, и на границе я встречу… кого?
Магнуса?
Урфина?
Того, о ком не помнила два чертовых года. Едим молча. Сосредоточенно.
— Некоторые вещи нельзя вычеркнуть совсем. — Гарт первым решается начать разговор. — Те, которые составляют суть человека. Ты ни при каких обстоятельствах не забудешь о дочери. Ты же не забыла о муже. Просто… чуть меньше боли. Знаешь, это очень тяжело — видеть, как кто-то страдает. Я вначале с ума сходил, стоило остаться в одиночестве. Правда, папа меня ни на шаг не отпускал. Тоже полог строил, только более плотный. Ему хотелось меня защитить, а я все равно слышал. Злость. Ненависть. Обиды… радость тоже, но ее меньше. Светлого вообще немного. И порой кажется, что вокруг ничего нет, кроме темноты.
— И запертых дверей.
Гарт кивнул.
За дверями — чудовища. И люди не всегда держат их на привязи.
Кайя остался один на один с людьми и чудовищами, не знаю, кто страшнее. А я училась хорошим манерам… балы… цветы… рукоделие… визиты и вежливые письма. Церемонии. Торжества чьи-то…
…столько важных дел было, что и не счесть.
— Теперь вот легче. Я научился это… контролировать. — Гарт разламывает лепешку пополам и макает в густую мясную подливу. Ест руками, роняя жирные капли на стол. — Приспособился как-то. А тут ты.
И посмотрел с таким упреком, словно я виновата, что я «тут».
Ну да. Тут. Сижу вот, медитирую над миской с куриным бульоном, пытаясь понять, хочется ли мне есть. Разум говорит, что хочется, потому что полдня в седле — достаточно веская причина для хорошего аппетита. Но в кои-то веки организм не соглашается с доводами разума.
— Ты не так поняла. — Гарт утопил остатки лепешки в соусе и, подвинув тарелку к себе, попытался выудить их. Пальцами. — Просто вот… я видел папу и маму. Они вместе и счастливы. Им хорошо, и… и я думал, что всегда только хорошо бывает. Нет, мама рассказывала, конечно, что не все у них ладилось, но это же когда было? Давно. Я думал, что если есть пара, то уже все, больше не будет темноты… даже искал. Гадал, вдруг вон та девушка — моя?
Совсем юная, темноволосая, явно попавшая в трактир случайно. Ей неудобно здесь, тесно и грязно, запахи смущают, и девушка кривит носик. Отворачивается. Дорожное платье из дорогой ткани. И зонт в руке — скорее дань моде, нежели необходимость, — подчеркивает статус куда ярче, нежели перстни, надетые поверх перчаток.
— Или та…
…селянка. Волосы разобраны на две косы, в косах — ленты разноцветные. И блуза на ней белая, с нарядной вышивкой. Просторная юбка. Украшенный бисером жилет. Она дочь богатых родителей и, вероятно, сопровождает хмурого бородатого мужика, который поглядывает на прочих посетителей трактира с плохо скрытым подозрением.
Отец? Муж?
— Я видел, как меняются люди. Любовь — это… очень ярко. И красиво. Только у людей она гаснет часто, а у нас — навсегда.
— И тебя не пугало, что твоя жизнь будет зависеть от кого-то?
— Раньше — нет. — Гарт обратил взгляд к тарелке. — Я думал, что всегда сумею защитить того, кто мне дорог… будет дорог.
Но встретил меня, и уверенность разбилась вдребезги.
— Со стороны это… жутко. Очень. Как будто… ты не совсем живая.
Живая. Сердце бьется. Дышу. И если ущипнуть за руку, почувствую боль. Ущипнула. Почувствовала. Я воспринимаю запахи и цвета, вкус остывшего бульона, шершавую поверхность стола.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});