Я убил Степана Бандеру - Юрий Сушко

– А это ещё для кого?

– Ну, тут есть некоторые наши особенности. Дело в том, что у части населения есть разрешения на въезд-выезд. Например, четырнадцать тысяч человек, в основном интеллигенция, живёт на Западе, а работают у нас… Или дети, которые живут у нас, а школы посещают в Западном Берлине.

– Это никуда не годится, – хмыкнул Хрущёв.

– Конечно, Никита Сергеевич, мы их туда больше не пустим. Уже объявлена война насильственному вывозу людей. Но враг не дремлет, чует, что мы готовимся перекрыть границу. Вчера один английский журналист ко мне подкатился, спрашивает: «А правда ли, что вы сегодня собираетесь закрывать границу?» Представляете?

– И что ты ответил?

– Сказал, что это зависит от Запада.

– Молодец, товарищ Вальтер! Правильно мыслишь! [30]

Сразу после разговора с Хрущёвым «товарищ Вальтер» вызвал к себе министра госбезопасности ГДР Штази генерал-лейтенанта Эриха Мильке.

– Через несколько дней в Москве состоится совещание первых секретарей коммунистических партий стран Варшавского договора. Я намерен настаивать на закрытии границы в Берлине. Какова наша готовность?

– Не волнуйтесь, товарищ Ульбрихт. Ждём вашей команды.

– Если Москва нас поддержит (а в этом я не сомневаюсь), мы должны предпринять некоторые, скажем так, цивилизованные шаги. Прежде всего, надо будет принять соответствующее решение кабинета министров…

– Ко времени, которое вы определите, вся берлинская полиция будет приведена в состояние полной готовности. – Мильке, не дослушав, начал излагать план оперативных мероприятий. – Кроме того, линию границы с Западным Берлином займут двадцать пять тысяч членов «рабочих дружин» с предприятий – наших боевых групп. Их прикроют армейские части. Предварительно мы уже проговаривали некоторые детали взаимодействия с командованием Группы советских войск.

– Хорошо, – кивнул Ульбрихт. – Держите меня в курсе. Что с технической стороной вопроса?

– Министерство к разработке операции привлекло специалистов по самым разным направлениям, – генерал достал из папки карту города, – несмотря на то что Берлин поделён на четыре оккупационные зоны, город остаётся единым организмом. Вот смотрите…

Перед первым секретарем и председателем Госсовета ГДР развернулась удручающая картина, взглянув на которую он понял, как чувствовал себя в Сталинграде фельдмаршал Паулюс.

Городские улицы, не считаясь с режимами патрулирования, перетекали, как непокорные ручьи, из одной части Берлина в другую. Электропоезда SBann и Ubann также прошивали город насквозь, от окраины до окраины, сходясь в центре, у Бранденбургских ворот. Предстояло резать «по живому» все артерии и вены, останавливая все до единого кровотоки жизнеобеспечения огромного города.

– Стену, – продолжал Мильке, – мы сначала развернём из колючей проволоки. Но предварительно улицы будут перерыты и станут непроезжими. Линия раздела составит сорок три километра. По нашим расчётам, всю эту работу можно проделать за два дня. Далее, чуть отступив в глубь нашей территории, чтобы ни на сантиметр не отступить от Потсдамских соглашений и не вызвать упрёки из-за рубежа, мы займёмся собственно сооружением Стены. Уже из бетонных блоков. Это будет монолит.

– Высота?

– Чуть более трёх метров.

– Хорошо, – поощрительно кивнул Ульбрихт.

«Вот уж точно „шпицбарт”, – про себя ругнулся Мильке, глядя на „товарища Вальтера”, – борода козлиная. Да он хоть представляет себе, чего стоит перегородить десятки улиц, блокировать шесть веток метрополитета, восемь трамвайных линий, заварить газо-и водопроводные трубы, перерезать все телефонные и электрические кабели?!»

Но спокойно продолжил доклад:

– В перспективе, по нашим прикидкам, вдоль стены будут установлены две-три сотни вышек наблюдения, примерно столько же постов со сторожевыми собаками, пара десятков бункеров. Мышь не проскочит…

– Без нашего разрешения, – завершил фразу Ульбрихт. – Ты вот что, товарищ Мильке, всю эту хозяйственную математику мне изложи для доклада в Москве.

– Обязательно.

– Что говорят твои аналитики по поводу возможной реакции Запада?

– Всё проглотит Запад и не поморщится. Пошумят, конечно, но не более того. Не волнуйтесь. Как сообщили наши русские коллеги, у американцев даже зреет план предложить поменять свою зону Западного Берлина на Тюрингию и часть Саксонии и Мекленбурга.

– Посмотрим.

…Уже находящегося на пороге Мильке Ульбрихт остановил неожиданным вопросом:

– Эрих, а ты не знаешь, сколько строили Великую Китайскую стену?

– Около двух тысяч лет, товарищ Ульбрихт. Китайцы назвали её «долгая дорога в десять тысяч ли».

– А из чего они её строили? Кирпичей же тогда ещё не было…

– Сначала лепили её из глины и камня, – тотчас ответил Мильке, – а потом, в эпоху династии Минь, когда изобрели кирпич, дело пошло быстрее. Но всё равно, она была построена на костях трёх миллионов человек.

– Молодец, генерал. У тебя кто в школе Коминтерна историю-то преподавал?..

– Да нет, это просто мне на днях наши спецы справочку на всякий случай составили. У меня тоже кое-какие ассоциации возникли.

– Ну-ну, – улыбнулся Ульбрихт. – У китайцев была «долгая дорога», а у нас будет «антифашистский защитный вал»… В какой момент, по твоему мнению, мы можем начать операцию?

– Повторю: у нас уже всё готово. Начнём в любой момент. Но наилучший вариант – в одну из ночей с субботы на воскресенье.

– С 12-го на 13-е?.. Ну-ну. – Ульбрихт сделал пометку в календаре.

ГДР, Дальгов. 12 августа 1961

Прямо с аэродрома чекисты доставили Сташинского в дом родителей Инге. Их машины – «фольксваген» и «мерседес» с берлинскими номерами – остались дежурить на улице.

В семье продолжались печальные приготовления к похоронам. Усыпляя бдительность надсмотрщиков из Карлехорста, Богдан то и дело выходил в город – в универмаг купить траурные принадлежности, в аптеку за нитроглицерином, в мясную лавку, к цветочнику.

Во время обеда, когда за столом собрались все родственники и близкие, заплаканная Инге едва слышно сказала мужу:

– Петера ты так и не увидел. Он был похож на тебя. А теперь его уже не вернёшь, ты понимаешь?..

Он успокаивающе положил руку ей на плечо:

– Да, Инге. Потом поговорим. Пойдём к тебе.

В комнате Инге обняла мужа и, уткнувшись ему в грудь, заговорила жарким шёпотом:

– Нам надо бежать. Бежать ещё до похорон. Другой возможности не будет, я чувствую. Как только мы похороним сына, тебя тут же увезут в Москву. Решайся, родной, решайся. Мы молоды, мы должны жить…

Богдан кивал, соглашаясь, но ему было страшно. Страх обволакивал липким потом. Сердце билось, как заключённый в клетку зверёк, рвущийся на волю. Но всё-таки он постарался взвешенно оценить все обстоятельства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});