Мария Каллас - Клод Дюфрен

Это замечание показывает, что недуг, которым страдала певица, имел и психологическое, и физическое происхождение. Общее состояние ее здоровья оставляло желать лучшего. К концу представлений «Полиевкта» у певицы упало давление, а боль в горле, когда она брала высокие ноты, становилась просто невыносимой. Она мечтала только об одном: поскорее уехать в Монте-Карло, куда Онассис заманивал ее райской жизнью, такой привлекательной, даже если она и была похожа на мираж…

И сама Мария строила иллюзии относительно своего профессионального будущего. Ей и в голову не приходила идея окончательного отказа от профессии, или же она старалась не думать об этом. И, чтобы отогнать от себя предательские мысли, Мария составляла списки опер, которые намеревалась петь, и театров, где собиралась выступать. С воодушевлением она строила воздушные замки. В итоге они рушились, как карточные домики… Ни один из ее мифических проектов на деле так и не осуществился. Она была похожа на проигравшегося в рулетку игрока, который в надежде отыграться удваивает и удваивает ставки до тех пор, пока у него не останется ни гроша за душой.

А пока «сладкая жизнь» шла своим чередом, хотя Онассис присоединялся к Марии значительно реже, чем в прошедшем году. Когда же он появлялся, она была не в силах отказаться от участия в шумных походах, которые он устраивал, чтобы лишний раз выставить напоказ свое богатство и власть. Время от времени она начинала бунтовать, конечно, не против миллиардера. Ее возмущало постоянное преследование со стороны газетных фотографов и репортеров, стерегущих каждый их выход. Мария всегда была скорой на расправу, что испытал на себе один папарацци, поджидавший парочку у выхода из ночного клуба и получивший удар в нос. На одной из фотографий мы можем видеть, с какой яростью она набросилась на фотографа в деревне Эр-е-Луар.

Неизвестно, нравился ли подобный образ жизни Марии, но она любила Онассиса, и этим все сказано. Для него она открыла в себе задатки деловой женщины. Артистка и примадонна, интересовавшаяся только своими контрактами, знакомая лишь с выдуманными оперными сюжетами и театральными дворцами из бумаги и картона, она вдруг начала говорить о финансах, нефтеналивных судах, вооружении… Аристотелю нравилось, что ради него она расширила круг своих интересов. С блаженной улыбкой он хвалился друзьям: «Мария — единственная из всех известных мне женщин, с которой можно говорить о делах».

Услышать от него подобный комплимент было равносильно признанию в любви. Каждый по-своему романтик! Еще немного и, как истинные греки, оперная дива и судовладелец стали бы партнерами в покупке танкера! Чудеса, да и только. Вот ведь какие неожиданные формы может приобрести страстное влечение, возникшее между людьми.

Мария вновь не выходила на сцены оперных театров. После последнего представления «Полиевкта» певица на зиму обосновалась в Монте-Карло. Она объявилась в Париже только 28 марта 1961 года. В зале «Ваграм» она записала свой первый диск на французском языке при помощи своего друга Мишеля Глотца, артистического директора фирмы ЭМИ во Франции, а также при участии молодого и талантливого дирижера Жоржа Претра. Между маэстро и певицей завязались самые добрые и дружеские отношения. Отныне все, что было связано с карьерой Каллас во Франции, происходило с участием Жоржа Претра. Он стоял за дирижерским пультом, когда певица одаривала публику последними искрами своего гения. Музыкант, так же как и многие другие, испытал на себе колдовские чары певицы. Вот что на следующий день после кончины своей подруги он с волнением поведал нам:

«Со мной случилась странная вещь. Это было на концерте в Германии. Мария выступала с оркестром. Я дирижировал. Вдруг на самой середине концерта со мной что-то произошло: я слышал Марию, но не мог пошевельнуться. Оркестр перестал играть, и нам пришлось начать сначала из-за меня… Я больше не дирижировал, я больше не знал, что нахожусь на дирижерском подиуме: я был где-то далеко-далеко, унесенный волшебным голосом…»

Певица записала оперные арии, не входившие до этого в ее репертуар. Тем не менее диск удался на славу. В особенности два отрывка из оперы «Кармен», хотя сама Мария утверждала, что ей не нравится это произведение. «Слишком задиристый и по-мужски твердый характер Кармен не соответствует моему», — сказала она, доказав тем самым, что человек не всегда знает самого себя…

Приезд оперной дивы в Париж не мог не вызвать привычного любопытства. Она не могла свободно передвигаться по городу, повсюду за ней следовал длинный шлейф наблюдателей. Газета «Journal du dimanche» не упустила ни малейшей подробности времяпрепровождения Каллас в Париже:

«10.45. Мария Каллас приводит себя в порядок и одевается.

12.30. Легкий завтрак. Мария всегда подкрепляется за три часа до своего выступления даже в случае, если она не голодна: жареное на гриле, почти сырое мясо с кровью, зеленые овощи, салат, фрукты и кофе.

От 15 до 18 часов сеанс звукозаписи. Она подъезжает к залу «Ваграм» на такси. Онассис никогда не сопровождает ее. Здесь Мария Каллас ведет себя, как ангел. Она замечает все свои ошибки, интересуется мнением своего артистического директора и дирижера оркестра Жоржа Претра. По окончании сеанса она прослушивает запись, а затем возвращается в свою гостиницу, где облачается в халат и лежит до обеда в постели.

19.30. В ее номер доставляют обед. То же меню, что и на завтрак.

20.30. Каллас болтает со своей горничной Бруной, читает газеты, слушает диски с танцевальной музыкой. Она обожает южноамериканские мелодии. Или же она часами говорит по телефону со своими друзьями и рассказывает им все, что происходит на экране телевизора.

23 часа. Она гасит свет и засыпает со спокойной совестью».

Столь праведный и здоровый образ жизни был возможен только в отсутствие Онассиса. Если бы тот был рядом, то водил бы ее по всем ночным увеселительным местам с целеустремленностью человека, опасавшегося остаться наедине с самим собой. Нетрудно понять, что такой образ жизни не проходил бесследно для того, кто его практиковал.

Порой среди множества новых знакомых, слетавшихся, словно бабочки, на огонь и кружившихся возле Марии, встречались настоящие и искренние друзья. Два представителя этого редкого вида сыграли важную роль в жизни оперной дивы: Маджи Ван Зайлен и Панагис Верготис. С ними ее познакомил Онассис. Верготис был судовладельцем, но обладал душевной тонкостью, чего у Онассиса не было и в помине. Во время кризисов в отношениях между Ари и Марией — а кризисы происходили все чаще и чаще — Верготис старался свести к минимуму печальные последствия ссор и взаимных упреков. Похожая роль отводилась и Маджи, поддержавшей певицу в период тяжких испытаний. В высшем обществе истинная дружба встречается очень редко. В эту портретную галерею входил и Франсуа Валери, не оставивший певицу, когда наступили другие времена, а также Мишель Глотц, которому Мария искренне доверяла, что с ее стороны случалось нечасто. В число ее друзей входил музыковед и любитель оперного искусства Жак Буржуа. Даже многие годы спустя после смерти Марии он с искренней теплотой вспоминал о ней, хотя порой слишком строго судил ее: «Она отдавала себе отчет в том, что волею судьбы оказалась на вершине, не утратив при этом глубокого смирения, бывшего неотъемлемой чертой ее характера. В последние годы мы из гордости отдалились друг от друга, но я всегда думал о ней».