Последняя империя. Падение Советского Союза - Сергей Плохий

Президент СССР не арестовал непримиримого противника, но не оставил и попыток удержаться у власти. Он не верил в легитимность Содружества и надеялся, что оно вскоре канет в Лету, а Советский Союз, напротив, устоит. Поэтому в середине декабря 1991 года Москва на две недели стала ареной самой напряженной политической борьбы после путча – поединка Горбачева и Ельцина за лояльность глав республик, депутатов республиканских парламентов, высшего военного командования и международного сообщества. От исхода этой борьбы зависело будущее не только одной из мировых держав, но и всего мирового порядка. В столице нашелся только один человек, чье мнение принимали во внимание оба не знавших покоя президента – госсекретарь США Джеймс Бейкер, который наезжал в Москву время от времени. Проблема заключалась в том, что ни Бейкер, ни Буш в первые дни не понимали, протянуть ли руку только что образованному СНГ – или помочь Горбачеву избавиться от него.

Горбачев верил, что ему под силу собрать воедино обломки советского государства. Начал он с попытки усовестить министра обороны СССР, маршала авиации Евгения Шапошникова, хотя менее чем за сутки до того велел ему не вмешиваться в политику. “Возможно, – сказал он военачальнику после рандеву с Ельциным и Назарбаевым, – соберем еще одну встречу в Ново-Огареве и предложим подписать Союзный договор тем, кто этого желает”. Девятого декабря президент успел принять и гостей из Средней Азии: президента Таджикистана и туркменского сановника. Зато первые лица Узбекистана и Киргизии отмахнулись от вызова в Москву и передали Назарбаеву, что, по их мнению, тому стоило бы вернуться в Алма-Ату. Ходили слухи о возможном образовании мусульманской или среднеазиатской конфедерации в противовес СНГ5.

Вечером того же дня теледикторы зачитали обращение Горбачева по поводу договора от 8 декабря. Это был плод долгой и болезненной дискуссии с советниками. Все они пришли к единому мнению: президенту СССР следует не отмалчиваться, а донести свою позицию до страны. Оставался вопрос: с чем конкретно обратиться к людям? Кремлевские советники, которые в тот вечер заглянули на прием в Спасо-хаус, отзывались о Беловежском соглашении как о новом путче – однако заявление Горбачева, озвученное в эфире, оказалось неожиданно мирным, непротивленческим. Глава Советского Союза приветствовал возвращение нового руководства Украины за стол переговоров и хвалил документ за статьи, гарантирующие сохранение общего экономического, оборонного и культурного пространства. С другой стороны, подчеркивал он, хотя каждая республика и обладала правом на выход из состава СССР, три восточнославянских лидера не имели полномочий выносить приговор всему Союзу. Горбачев доказывал, что Беловежское соглашение необходимо обсудить в союзном и республиканских парламентах, и предлагал вынести вопрос о судьбе государства на референдум6.

Черняев, которого 9 декабря к Горбачеву не вызывали, услышал обращение по телевизору. Инициативу шефа он принял без энтузиазма: “Даже если народные депутаты соберут [необходимые для проведения референдума] 1/5 подписей – все равно ничего не выйдет. Николай II имел мужество отречься от престола после трехсот лет правления династии. М[ихаил] С[ергеевич] никак не поймет, что его дело сделано. Давно надо было уходить., беречь достоинство и уважение к сделанному им в истории”7.

Джордж Буш и его подчиненные с тревогой следили за пьесой, которую разыгрывали в Москве. Николас Бернс признается: “Нас застали отчасти врасплох события 8 декабря – встреча Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Мы никак не ожидали заявления о твердом намерении выйти из состава Советского Союза… Нас это удивило, но мы предположили, что такой поворот событий похоронит его – если эти три республики решительно настроились на отделение, шансов на то, что Союз выживет, почти не было. Думаю, тогда впервые стало абсолютно очевидно, что Советский Союз начнет разваливаться, причем довольно скоро”. Больше всего волновала президента Соединенных Штатов возможность участия военных в конфликте Горбачева с одной стороны и Ельцина и его союзников из числа республиканских лидеров – с другой.

Вечером 9 декабря Буш надиктовал: “Теперь Горбачев заявляет, что эти выходки Ельцина незаконны. ‘Необходим референдум, надо дать людям высказаться’. А мне этим вечером, в понедельник, не дают покоя силовые структуры. Что делали их военные? Хранили молчание. Чего нам ждать? Не допустят ли там кровопролитие? Уйдет ли Горбачев в отставку? Попытается ли дать сдачи? Продумал ли Ельцин свою тактику? Ситуация сложная, крайне сложная”. В последний раз Буш так переживал из-за августовского путча. В те дни он не мог связаться с президентом СССР и некоторое время казалось, что президент России пропал. Теперь он мог легко позвонить обоим – но что это дало бы?8

Вопрос о возможном вмешательстве армии не был праздным. Одним из преимуществ положения Горбачева – из тех, что не успели еще утратить смысл – оставался пост верховного главнокомандующего. Михаил Сергеевич был не прочь пустить в дело этот козырь и побить им карты Бориса Николаевича. Утром 9 декабря он звонил Шапошникову, чтобы сгладить впечатление от взбучки, которую задал накануне. Десятого декабря, во вторник, президент СССР вызвал командующих военными округами на совещание в Министерство обороны. Горбачев выступил в присутствии Шапошникова и призвал военных остаться на его, верховного главнокомандующего, стороне и помочь удержать Советский Союз от распада. Михаил Сергеевич не удержался от нотации о необходимости лелеять советский патриотизм. Ничего не вышло. Министр Шапошников и его сторонники медленно, но верно подминали под себя военную машину. В тот же день Евгений Иванович снял с должностей двух заместителей. Верховный главнокомандующий покинул совещание разочарованным: надежды на военных было мало. Помощники Горбачева позднее сетовали, что генералы даже не посчитали нужным скрыть свою неприязнь9.

Беда не приходит одна: 10 декабря Горбачев узнал, что не только строптивый украинский парламент, но и куда более осмотрительный белорусский ратифицировали соглашение об СНГ. Верховная Рада при этом внесла в текст поправки – всего двенадцать, – нивелировавшие содержание тех немногих направленных на “интеграцию” статей, которые удалось отстоять в Вискулях “младореформаторам” Ельцина. Кравчук сумел убедить депутатов проголосовать за ратификацию, но всякое предложение, которое вело к возвращению Украины в сферу российского влияния, встречало отпор. Беловежский договор вызвал неприятие даже у правительства. (Против выступил, например, министр обороны Константин Морозов10.) В Минске документ критиковали и с просоветских, и с антисоветских позиций – но довольно мягко. Большинство депутатов его одобрили – даже Александр Лукашенко, будущий белорусский президент и неутомимый хулитель Беловежского соглашения. Согласно воспоминаниям министра иностранных дел Белоруссии Петра Кравченко, Лукашенко восторгался происшедшим, поздравлял министра и жал ему руку со словами: “Хлопцы, вы молодцы… Ну, вы сделали там…”11

Горбачев, встретив в Министерстве обороны холодный прием, собрал приближенных из Политического консультативного совета – созданного им осенью 1991 года органа, на чью помощь в укреплении власти он рассчитывал. Силовое решение проблемы отпадало. Тем временем республиканские парламенты взялись за ратификацию договора об СНГ, так что шансы Горбачева удержаться в Кремле стремительно таяли. Начиная совещание, президент огорчил собравшихся: Ельцин, даже не думая спрашивать его мнения, переподчинил себе службу, ответственную за правительственную связь: “Они взяли власть, и все”.

На повестке дня стоял один, но головоломный вопрос: что делать? Евгений Примаков, директор только что выделенной из КГБ Центральной службы разведки СССР, описал ситуацию:

– У нас никаких силовых возможностей нет. На армию не опереться. Международные силы будут взаимодействовать с республиками.

Министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе произнес именно то, что Горбачев хотел услышать:

– Отставку воспримут как уход от ответственности.

Горбачев немедленно согласился:

– Скажут – сбежал.

Глава Советского Союза решил бороться12.

На следующий день, 11 декабря, положение Горбачева ухудшилось. Ельцин, встревоженный совещанием своего оппонента с командующими военными округами, сам пригласил генералов на разговор. Встреча прошла для президента России как нельзя лучше. Один из участников обоих мероприятий не скрывал, что поначалу он и его сослуживцы не знали, как ко всему этому отнестись, но Ельцин нашел нужные слова – в конце концов, за его плечами была победа на выборах. Борис Николаевич легко мог пообещать офицерам то, что уже было не под силу Михаилу Сергеевичу – существенную прибавку к жалованью, которое из-за инфляции за несколько предыдущих месяцев превратилось в гроши. Сверх того, Ельцин клялся, что выведет общество из трясины. В тот же день российское руководство подвело под Кремль мину и с другой стороны: Верховный Совет РСФСР утвердил резолюцию, которой отзывал депутатов из союзного парламента, лишив таким образом Горбачева возможности использовать последний для отмены Беловежского соглашения козырь. Михаил Сергеевич протестовал, но без толку13.