Коллекция геолога Картье - Яков Рыкачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стамп бросился к телефонной будке и набрал секретный номер, по которому в случае настоятельной необходимости имел право звонить Хеллсу.
— Дайте двадцать восьмую!
— В двадцать восьмой никого нет.
— Неправда, сейчас же дайте мне двадцать восьмую!
Короткий щелк: на том конце положили трубку. Стамп снова набрал тот же номер.
— Я требую двадцать восьмую, дело большой важности и срочности!
— Там никого нет!
— Ложь! — бешено заорал Стамп. — Там незаконно допрашивают некую Клод Жильбер, и если вы тотчас же не дадите мне…
Стамп знал, что грубо нарушает строжайшие правила общения со своим секретным начальством, но ему было сейчас не до того. Впрочем, с таким же успехом мог он кричать в пустоту: на том конце провода снова послышался щелк. Однако он не в силах был остановиться, признать свое бессилие и продолжал звонить раз за разом.
Наконец он бросил трубку на рычаг и поехал к себе в гостиницу. Если бы не Клод, ему следовало бы сейчас просто удрать куда глаза глядят, пока Хеллс не захлопнул капкан. А, будь что будет!..
Войдя в свою комнату, Стамп проглотил огромную дозу снотворного и, как был, в одежде завалился на диван. Главное сейчас — забыться до утра, а там, быть может, все обернется к лучшему…
Вероятно, он хватил слишком большую дозу, и она плохо сработала. Во всяком случае, он проспал не более трех часов и проснулся внезапно, словно от внешнего толчка. За окнами уже белеет рассвет: пять, шесть часов утра. Не вставая с дивана, Стамп безотчетно поворачивает голову к двери: там стоит Клод. Он вскакивает с дивана, хочет шагнуть к ней, но что-то удерживает его. Это совсем другая Клод. Клод, которая все знает.
— Скажите, это правда? — произносит она тихо, без всякой интонации.
— Что, Клод?
— Вы понимаете, о чем я спрашиваю.
— Ну, правда! — развязно говорит Стамп, все равно в том состоянии, в каком находится Клод, она мгновенно отличит ложь от правды. — Что ж тут такого? Ты должна гордиться, что ты дочь женщины, удостоенной личной благодарности рейхсфюрера Гиммлера, а твой отец — заслуженный генерал СС, кавалер рыцарского креста. Сейчас, когда в нашей Германии снова…
— Значит, правда.
Клод отворачивается от него, открывает дверь, выходит из комнаты.
— Клод, Клод!
Стамп бросается вслед за ней, но она быстро уходит по коридору к лифту. Следовать за Клод в таком растерзанном виде ему не к лицу, да в этом нет и надобности. Теперь, когда ей стало известно, что он приходится ей родным отцом, она, конечно, быстро утешится, перестанет ломаться и сегодня же вернется к нему.
«Может, так и лучше, — решает Стамп. — Эти ложные отношения уже давно тяготили меня».
Он снова ложится спать, видимо, действие снотворного еще не кончилось. Будит его телефонный звонок.
— Хелло!
— Мистер Стамп? — спрашивает медленный, немолодой женский голос.
— Да, это я.
— С вами говорит миссис Джесси Вуд.
— Да, да, я слушаю вас, миссис Вуд!
Это хозяйка пансиона, где живет Клод.
— Мистер Стамп, большое несчастье… — в трубке слышится всхлип.
— Говорите, ну, говорите же!
— Мисс Клод… отравилась… умерла… Бога ради приезжайте скорее… я в отчаянии…
12. ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР
Когда Парсонс вошел в его кабинет, Хеллс сразу решил, что предстоит важный разговор: тот работал в другом конце города и, как старший по положению, мог вызвать Хеллса к себе. Если же не сделал этого, значит имел в виду своего рода «тонкость»: подчеркнуть важность поручения и одновременно особое доверие, оказываемое подчиненному.
— Ну, Хеллс, как наша красотка? — игриво начал Парсонс. — Какая же разведка вдохновила ее на романтическое приключение с нашим юным Фредом Коллинсом? Или я утратил всякое чутье, и тут всего лишь банальная интрижка, не имеющая ни малейшего отношения к девяносто второму элементу менделеевской таблицы?
— Ваше чутье не обмануло вас, Парсонс: разведка.
— Да ну? Советская?
— Нет, Парсонс, боюсь, они не нуждаются в этом. Немецкая. Боннская. И если бы не мои парни, нашего Коллинса уволокли бы вчера силой в Европу…
И Хеллс рассказал Парсонсу о неудавшейся попытке Клод заманить Фреда Коллинса на готовое к отплытию судно «Граф Отто Бисмарк» и о той роли, какую играл в этом замысле Стамп.
— Ого, я вижу, боннская разведка здорово оперилась, если пустилась в такой рискованный полет! Надо дать им слегка по рукам, мы вовсе не намерены делиться с ними нашим Атомным Бизнесом, пусть довольствуются готовой продукцией… Но Стамп! Что предлагаете вы делать с этим негодяем, Хеллс?
— Поскольку его постигла горькая неудача, — Хеллс усмехнулся, — он, мне кажется, заслуживает снисхождения. К тому же в качестве двойника он еще может оказать нам немало услуг. Словом, будем держать его на короткой сворке и строгом ошейнике!
— Не возражаю. Ну, а простачок Коллинс не усомнился после этой истории в своей красотке?
— Ничуть. Мои парни так ловко обделали дельце, что он ровным счетом ничего не заподозрил.
— Значит, по-прежнему пылает любовью… к боннской разведке? Так?
— Так.
— Что же, пригласите красотку к себе и внушите ей, что отныне она должна представлять при особе Коллинса не организацию Гелена, а наше скромное учреждение. Если удастся — выдайте ее за него замуж. А Стампа отошлите поскорее в Париж…
— Я восхищен вашей изобретательностью, — растроганным голосом сказал Хеллс, хотя в словах Парсонса не было для него ничего нового. — Но, увы, ваше предложение неосуществимо.
— Это почему же? — строго спросил Парсонс.
— Красотки уже нет в живых.
— Что-о?
— Видите ли, Парсонс, с ней случилось примерно то же, что и с профессором Хантером…
Это был ловкий ход: Хеллс одним ударом выбил оружие из рук разгневанного начальника.
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурился Парсонс.
— Я хочу сказать, что с людьми становится все труднее работать. Они утратили — как бы это выразиться? — всякую прочность.
— Да, да, — поспешно согласился Парсонс, — в этом есть доля истины!
— В моем распоряжении, — продолжал Хеллс эпическим тоном, — имелся серьезный материал, с помощью которого я рассчитывал связать красотку по рукам и ногам. Так бы оно и вышло, но средство, как и в случае с Хантером, оказалось слишком сильным: сегодня на рассвете красотка приняла летальную дозу веронала и умерла. Таким образом, единственный мост, по которому мы могли проникнуть в сердце Коллинса, а через сердце — в его мозг, оказался разрушенным…