Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– И что это должно означать?

– Это означает, что наш преступник, скорее всего, действительно получил образование в области искусствоведения. Или же просто является в некотором роде художником.

Робби взглянул на Карен.

– Ты уже и так вычислила это.

– Что вы, что вы, не стоит говорить ей такие вещи, – с комическим испугом в голосе воскликнул Рудник, – не то Карен совсем зазнается!

Она поднялась на ноги.

– Всегда приятно получить подтверждение тому, что ты была права. Судя по тому, как развиваются события, неплохо иметь такого эксперта, как Уэйн, который может прикрыть мне спину.

– Я бы предпочел прикрыть тебе другую часть тела, – Он озорно подмигнул ей. – Ох, прошу прощения. Я не должен произносить такие вещи вслух. Правила этикета на рабочем месте. Закон о сексуальных домогательствах и все такое.

– Твой эксперт ничего не сказала о том, что эти кровавые рисунки говорят о самом преступнике?

– Он болен, раз рисует кровью.

– Да-а, Уэйн… Это наблюдение нам здорово поможет.

Лицо Рудника внезапно окаменело, как если бы он вдруг осознал всю важность вопроса.

– Мы сошлись с ней на том, что кровь возбуждает его. Это вполне согласуется с его пристрастием уродовать тела своих жертв.

Он проводит прямо-таки невероятное количество времени с каждой погибшей. Сначала он вспарывает им животы, затем разукрашивает их в соответствии со своими извращенными представлениями о том, как должна выглядеть женщина, заставляя их выглядеть уродливыми, почти отталкивающими. После этого он берет их кровь и начинает рисовать на стенах. Причем в весьма определенной манере. У него, несомненно, наличествует талант художника, но он носит абстрактный характер. Никто из тех, кому я показывал фотографии, не смог сказать ничего конкретного о форме и содержании его рисунков. И, несмотря на некий общий «внутренний порядок», все-таки они разнятся от одного места преступления к другому. Итак, чтобы он ни рисовал, это последовательная и логически цельная картина, и это подсказывает мне, что она – отнюдь не порождение безумной и буйной фантазии. Собственно, сам акт рисования на стене может быть таковым, но вот что именно он рисует… этого понять не смог никто. – Рудник взял со стола свой гелевый мячик и принялся сжимать его в ладони. – Подводя итог, можно с уверенностью утверждать, что ваш парень вполне вписывается в представление о том, чего следует ожидать от преступника такого типа. Характерными его чертами являются доминирование, месть, жестокость, сила, власть, контроль, унижение… Все они здесь присутствуют.

Карен несколько секунд обдумывала услышанное, потом согласно кивнула.

– Большое спасибо за помощь, Уэйн. Береги рассудок!

Лицо Рудника просветлело, губы изогнулись в озорной усмешке.

– Да уж, это не так легко, как кажется. Иногда мне приходит в голову, что нас похоронили здесь не просто так, что тому имелась веская причина. Типа устройства тайного прибежища для умалишенных. Вроде того, что все мы здесь – заключенные, но, говоря нам, что мы работаем на ФБР, они подавляют наши смертоубийственные инстинкты.

– Угу. Ладно, Уэйн, береги себя. Еще раз спасибо!

И Карен направилась к выходу. Робби поспешил за ней. Когда за ними щелкнула, закрываясь, дверь, он спросил:

– Береги рассудок? Такое пожелание означает, что он изначально пребывал в здравом уме.

Карен задумчиво кивнула.

– Пожалуй, ты прав. Здесь, внизу, подобное предположение иногда кажется притянутым за уши.

Когда двери лифта распахнулись в главном вестибюле Академия, Карен вручила Робби ключи и попросила подождать ее в машине. Она сказала, что забыла спросить кое-что относительно одного из своих прежних дел, и сбежала вниз. Она появилась в дверях кабинета Рудника пару минут спустя, и перед нею снова предстал лохматый аналитик, вольготно развалившийся в кресле и подбрасывающий к потолку наполненный гелем мячик.

Карен кашлянула, и мячик, выскользнув у него из пальцев, покатился по полу.

Рудник поднял на нее взгляд.

– Это что, дежа вю, или ты вернулась, потому что тебе что-то от меня нужно?

– Да, я вернулась, – сказала Карен.

– Тебе нравится, как я говорю по-французски? Этот народ чванлив и высокомерен, но слова прямо-таки скатываются с языка, без малейших затруднений.

Карен вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Рудник выпрямился в кресле.

– Ого! Это серьезно. Ты или собираешься взяться за меня прямо здесь, или хочешь избежать лишних ушей.

– Мне нужен твой совет, – призналась Карен.

– Охотно. Правда, я не практикую психологию уже которую сотню лет, но для тебя…

– Я серьезно, Уэйн.

– Хорошо. Поговорим серьезно. Итак, что тебе нужно?

Карен посмотрела себе под ноги, затем подняла голову, обвела взглядом кабинет, стены, приборы, избегая при этом смотреть на Рудника.

В конце концов он не выдержал и сказал:

– Знаешь, твой язык тела позволяет предположить, что тебе не доставляет удовольствия то, о чем ты собираешься спросить меня.

Карен кивнула и взглянула ему в глаза.

– Мне снятся сны. Очень странные сны. – И она вкратце пересказала ему содержание своих ночных кошмаров, оставив, впрочем, самое страшное на потом. – И тогда убийца садится женщине на грудь, взмахивает ножом и втыкает его ей в глазницы, а потом поднимает голову и смотрит в зеркало.

Рудник задумчиво кивнул головой. Он был весь внимание, сидел на краешке кресла и не пропускал ни слова.

– И тогда ты видишь в зеркале собственное отражение.

Карен почувствовала, как вздрогнула и помимо воли шагнула вперед.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Потому что, моя дорогая, ты смотришь на изуродованные и обезображенные тела дни и ночи напролет. Ты проживаешь каждое серийное убийство. И такой ритм жизни не может не оказывать на тебя влияния, даже когда ты отключаешь мозг и ложишься спать.

– Но раньше мне никогда не снилось ничего подобного.

– Слушай, не морочь мне голову ничего не значащими подробностями.

Карен вздохнула.

– А я-то надеялась, что ты сможешь мне помочь.

– Послушай, Карен, ты что, боишься, что можешь оказаться убийцей?

Она с трудом рассмеялась.

– Конечно, нет. – И снова неуверенно хихикнула. – Да. То есть я не знаю. Но ведь я не могу им оказаться, верно?

– Да, ты не можешь оказаться серийным убийцей. Ты круглые сутки общаешься с людьми, которые анализируют чужое поведение. Тебе не кажется, что кто-нибудь из них наверняка обратил бы на тебя внимание, будь такое возможно хотя бы в принципе?

– Бывший агент, входящий в состав оперативной группы, считает, что я – Окулист.

– Бывший агент, говоришь? Должно быть, в этом и заключается причина того, почему он перешел в разряд бывших. Карен, дело в том, что тебе досталось очень непростое дело. Вероятно, самое сложное из всех, которые тебе когда-либо приходилось расследовать. Знаешь почему? Потому что в него оказались вовлеченными твои родственные чувства и связи. По большей части ты ведь не выезжаешь первой на место преступления, не говоря уже о том, чтобы начинать собственное частное расследование. У тебя в отделе есть один парень, Марк Сафарик. Какая у него любимая поговорка на этот счет?

– Марк называет это «брести по колено в крови и дерьме».

– Да-да. именно так. А на этот раз ты бредешь в крови по пояс. Это дело захватило тебя целиком, ты не можешь забыть о нем ни на минуту. На тебя давит жуткая ответственность и необходимость раскрыть его. И как можно скорее. А когда у тебя что-то не получается, твое подсознание прибегает к ночным кошмарам. «Разве ты не видишь? Это же так просто! Думай! Изучай материалы! вычисли его!» То есть даже во сне ты говоришь себе, что обязательно должна найти ответы на все вопросы. Постарайся подумать об этом объективно, хотя бы минуту. Я понимаю, это трудно, ведь ты находишься в самой гуще событий. Но все-таки подумай об этом.

Карен стояла и молча смотрела на него. Голова у нее кружилась от самых неожиданных мыслей, как вдруг на поверхность пробилась одна, самая главная и важная, и слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела осознать их, – подобно пилоту, выброшенному катапультой из кокпита сбитого истребителя.

– Я не могу увидеть убийцу, потому что тоже слепа» как и остальные жертвы.

– Вот так-то лучше, – заметил Рудник. – Что ж, начало положено. – Он прищурился и задумчиво покачал головой, олицетворяя собой вселенскую жалость. – Тебя учили сопереживать жертвам и думать так, как думает убийца, Карев. Какой ужас! Мало того, это совершенно невозможно, а ты до сих пор пытаешься совместить несовместимое. Неудивительно, что ты пребываешь в конфликте сама с собой. Твое подсознание перегружено.

Карен до боли закусила губу.