Эгоист - Джордж Мередит

Все это так, но чем объяснить странную перемену в обращении Клары с ним, Верноном? Он и не подумал, что прежде всего ему следовало разобраться в себе самом и понять, как могло случиться, что на основании одной этой перемены он был готов заподозрить ее в самых черных грехах? Де Крей оповестил обитателей Большого дома о своем намерении вскорости его покинуть, рассуждал Вернон. Следовательно, де Крей и Клара в стачке! Мысль эта обдала Вернона холодом, словно к его сердцу и в самом деле прикоснулись озябшие ножки Клары.

Пусть он не видел ничего дурного в том, что она доверилась ему, но то, что она открылась другому, не заслуживало никакого снисхождения, и Вернон был готов предположить что угодно — вплоть до того, что встретит на станции де Крея.

Мысль эта заставила его задуматься над ролью, которая в таком случае выпала бы ему самому. Он даже на мгновение остановился. И в ту же минуту с ним поравнялась пролетка доктора Корни, державшего путь в Рендон. Кругленький доктор окликнул Вернона и — что было равносильно крепкому ирландскому объятию — предложил ему сухое место под зонтом и непромокаемым фартуком.

— Впрочем, от этого мало толку, если вы не зайдете в «Дельфин» завершить лечение небольшой дозой коньяка с горячей водой, — сказал доктор. — Смотрите же, выполните мое предписание в точности! Я направляюсь в Рендон помочь одной душе покинуть бренное тело. Чем очевиднее бесполезность лекарств, тем суевернее за них цепляются бедняги. Пилюлька и священник — под этим конвоем они безбоязненно пускаются в свой последний путь. «Скажи, Пат, что у тебя на душе?» — «Ах, ваше преподобие, я все думаю, как бы вы не отказали мне в благословении, если я выпью еще одну каплю?» — «Не откажу, сын мой, запрягай телегу и поезжай с богом!» Вы, кажется, сказали, что вам надо на станцию? Ну, что же, коли вам так некогда, предъявите мой рецепт в привокзальной гостинице. Но вы, я вижу, чем-то встревожены. Я не могу вам помочь?

— Нет. И пожалуйста, не расспрашивайте меня ни о чем.

— Как сказал ирландский гренадер, получив пулю в место, о котором он не хотел распространяться. Вот, однако, и Рендон. Сейчас мы лихо загремим по его булыжнику. Доктор Корни несется на всех парах в своей тележке, ибо кто нынче отважится помереть без него? Несчастных терзает на смертном одре раскаяние в том, что они не обратились ко мне вовремя. Добрая доза самообмана никому не повредит. И обращаться с нею надо бережно, — особенно когда имеешь дело с дамой. И вот, пожалуйста, ваш доктор несется метеором в своей колымаге, а к окнам коттеджей, следя за его полетом, прилипли носы и носишки! Кстати, как поживает прелестнейшая из девиц, какую мне когда-либо довелось видеть, а также — счастливейший из смертных? Когда она отправляется за своими свадебными нарядами? И когда нити их судеб сплетутся воедино? Я не стану говорить, что она совершенство, ибо совершенство — нечто неподвижное, как столб. Она же — развевающаяся веточка на дереве, которое растет где-то совсем рядом, в двух шагах or совершенства. О ней можно говорить только стихами. Вы скажете, что у меня легко воспламеняющееся ирландское сердце, но, право же, я впервые вижу девушку, при взгляде на которую всякому вдруг откроется значение священного слова «восхитительная». Ну, да разве она для нашего брата? Миг — и ее подхватили. Но — ни звука больше! А все же, дружище Вернон, — на вас ведь почиет дух античности, — скажите по чести: когда вы на нее глядите, у вас не возникает мысль, что перед вами дочь одной из богинь Олимпа, согрешившей со смертным?

— Черт бы вас побрал, Корни, остановитесь же здесь, а то я опоздаю к поезду! — воскликнул Вернон, дергая его за рукав, хоть они еще не подъехали к станции.

Достойный потомок кельтов, доктор Корни понял, что за этим нелогичным возгласом кроется какой-то другой смысл.

— Ну что ж, вам не вредно пробежаться, — сказал он, натягивая вожжи.

Несмотря на то что Вернон на прощание крепко пожал руку доктору Корни, у того осталось смутное опасение — не обидел ли он чем своего старого приятеля.

Если говорить начистоту, все дело было в том, что Вернон в эту минуту меньше всего был расположен смаковать ирландское красноречие доктора Корни. Оно как бы оправдывало предпочтение, которое Клара Мидлтон оказывала соотечественнику доктора, полковнику де Крею.

Глава двадцать седьмая

Клара стояла в зале для ожидания и смотрела в окно на побелевшие от дождя рельсы. Завидев Вернона, она от изумления приоткрыла рот.

— Вы уже взяли билет? — спросил он.

Она кивнула и стала дышать ровнее. Деловитый тон его вопроса успокоил ее.

— Вы промокли, — продолжал он.

Этого она отрицать не могла.

— Немного, — сказала она. — Но я этого не чувствую.

— Привокзальная гостиница совсем рядом. Мы по семафору узнаем о приближении вашего поезда. Вам там будет лучше. Идемте.

Властный тон Вернона несколько удивил Клару, но она не могла не признать его правоты: она порядком вымокла и — поскольку он как будто не собирался покушаться на ее независимость — была готова внять голосу рассудка. Итак, подчинившись ему внешне, она продолжала сопротивляться в душе, готовясь пресечь малейшее посягательство на ее свободу.

— Вы уверены, что мы увидим семафор, мистер Уитфорд?

— Ручаюсь.

Сказав несколько слов дежурному по станции, он вместе с Кларой перешел дорогу.

— Мисс Мидлтон, вы одни?

— Да. Я не взяла с собой камеристку.

— Вам надо сейчас же снять туфли и чулки и высушить их. Я поручу вас заботам хозяйки.

— А я не опоздаю?

— У вас целых пятнадцать минут впереди, не говоря уже о том, что поезд, скорее всего, придет с опозданием.

Слова Вернона были разумны, в тоне его не слышалось ничего враждебного, а некоторая его категоричность была скорее приятна, ибо говорила о сочувствии. Клара последовала за хозяйкой гостиницы, ноги ее и в самом деле промокли и прозябли, а полы платья были забрызганы грязью. Взглянув в зеркало, она мысленно себя поздравила с тем, что Вернон не обратил внимания на ее плачевный вид.

Вернон заказал лекарство доктора Корни и проследовал за слугой наверх, в комнату, увешанную портретами родни и предков трактирщика. Распластанные на стене, как растения в гербарии, несмотря на полноту мужчин и на округлые формы дам, все они дышали британской энергией, преодолевающей любое препятствие для достижения своего идеала. И все глядели на гостя в упор. «Пейте, — казалось, призывали они, — и станете, как мы!» Вернон попал в своего рода фамильную Валгаллу{42}, где целая плеяда его соотечественников пользовалась заслуженным бессмертием. В самом центре, свежераспластанный и довольный, красовался ныне здравствующий хозяин, который, очевидно, решил занять свое место заблаговременно, еще в расцвете сил. С годами сын заставит его потесниться; пока же, верный энергичной традиции предков, он сдвинул своего родителя в угол.

Впрочем, человек, промокший до мозга костей, — плохой ценитель живописи. Оторвав взор от портретной галереи, Вернон принялся разглядывать чучело щуки, выставленное в стеклянном ящике. Рыба вызывала у него гораздо больше сочувствия, нежели экспонаты человеческого гербария, размещенные на стенах.

Вскоре к нему присоединилась Клара.

— Но вы сами, наверное, ужасно промокли! — воскликнула она. — У вас даже зонта нет! Вы, должно быть, промокли до нитки, мистер Уитфорд!

— Мы все сегодня промокли до нитки, — сказал Вернон. — И Кросджей промок, и бродяга, что с ним.

— Ах, этот противный человек! Но я велела Кросджею идти домой. А вам хозяин гостиницы ничем не может помочь? Вы ведь не связаны временем. Я умоляла Кросджея вернуться, как только начался дождь. Когда же полило как из ведра, я его наконец заставила уйти. Итак, вы встретили бедняжку Кросджея?

— Он вас не предавал, будьте покойны. Выдал бродяга. Я совершенно случайно набрел на ваш след. Простите, что я позволяю себе вами командовать. Не опасайтесь меня, мисс Мидлтон, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Но только я не могу допустить, чтобы вы рисковали своим здоровьем. По дороге сюда я встретил доктора Корни, и он прописал мне коньяк с горячей водой. Вот это снадобье на столе. Вы, вероятно, уже почувствовали странный запах. Пожалуйста, отпейте немного — как лекарство, просто чтобы согреться!

— Невозможно, мистер Уитфорд! Не могу! А вы следуйте предписанию доктора Корни, раз он так велел.

— Я не стану без вас.

— Хорошо. Я попробую.

Она поднесла стакан ко рту и тут же отпрянула: запах был ужасен.

— Сделайте усилие! Ведь для вас нет ничего невозможного, — сказал Вернон.

— Вы вправе так говорить, мистер Уитфорд, после того как застали меня здесь! Я способна на что угодно, это верно — но только, как оказывается, ради собственного спасения; увы, для спасения друга я, выходит, ни на что не способна. Впрочем, попробую.