Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

— Вы послушайте и, честное слово, не пожалеете: проект весьма оригинален, товарищи!

Это был эксперт из Института азота, инженер Васильев.

Не успел Мордвинов начать доклад, как дверь распахнулась от толчка — совсем как в прошлый раз — и на пороге показалась массивная фигура академика, — только ввел его Русаковский. Лахтин от порога сказал высоким голоском:

— Виноват, незваным явился. Да вот высвободилось время, и решил заехать.

Смущенный Колокольников кинулся встречать академика. Здороваясь со знакомыми, профессор Русаковский через комнату обратился к Олесову:

— Извините за опоздание, Федор Гордеич просил заехать за ним.

— И почему мне проекта не прислали? — ворчал Лахтин. — То шлют и шлют всякие вариации, а то и позвать недосуг!

Колокольников бледнел и краснел попеременно. Он не сообщил академику о сегодняшнем заседании, сказав, что не стоит беспокоить старика по пустякам; на самом деле он боялся, что Лахтин захочет поддержать своего аспиранта. Теперь он не понимал, что произошло, — Мордвинов ли упросил своего шефа приехать? Или Рачко, непрошеный адвокат «вихрастых гениев», самовольно позвонил академику? Или Русаковский?..

Заседание возобновилось. Равнодушных уже не было, и все ощутимее делились собравшиеся на сторонников и противников проекта. Только Катенин не знал, с кем он. Смятение — вот что он чувствовал. И в этом смятении у него не было союзников.

То, что говорил Мордвинов, рисовалось Катенину совершенно несбыточным и простым до нелепости, до неприличия. Простое до неприличия решение откидывало все, что казалось несомненным и Катенину, и Арону, и большинству ученых, годами занимавшихся процессами газогенерации. Получалось так, что Катенин долго мучился, изобретал, находил сложные и остроумные решения подземного генератора, а потом пришли три вихрастых парня и сказали: «Ничего этого не нужно, чиркнем спичкой и получим газ! Зачем нам ваша механика, когда есть химия — царица наук!» Нет, и простота была не проста, вокруг нее роились сложнейшие проблемы, и Мордвинов докладывал о них, но выходило, что авторы все-таки одолели сложнейшие проблемы… Что же это такое? Господи, что это такое? Невежественный бред самоуверенных недоучек или то новое слово, что сразу перечеркивает привычные понятия?..

— Совершенная чепуха! — раздался рядом голос Арона.

— Чепуха? Ну конечно же чепуха!

Катенин помнил восторженный рассказ Феди Голь о появлении молодых химиков, будто бы нашедших способ избежать подземного труда. Он тогда же посмеялся над Федей — какая бы ни была химия, все знают, что уголь нужно дробить и шуровать, иначе равномерного горения не получится; но сердце его тоскливо сжалось — ведь Менделеев был химиком, вероятно, он мыслил будущую подземную газификацию как процесс, основанный на законах химии, а не механики… Узнав о предстоящем обсуждении диковинного проекта молодежи, Катенин примчался в Москву. Арон успокоил его — бред! Колокольников издевался — в двадцать два года кто не хочет перевернуть мир, но зачем на юношеские бредни тратить время стольких серьезных людей! Олесов сконфуженно объяснял — вмешалось начальство, находятся и сторонники, придется обсудить…

Вот они — сторонники: симпатичный инженер Васильев, солидный, уважаемый всеми профессор Русаковский… и академик Лахтин? Нет, не похоже. Седые брови Лахтина то и дело удивленно поднимаются, на морщинистом лице можно прочитать: да что они говорят? Да видано ли это?..

Непроницаемо холоден и величественно спокоен Граб. Нервно ежится и передергивает плечами Вадецкий. Катенин наблюдает за обоими с ненавистью — консультировали, вникали во все детали его проекта, а сами тишком разрабатывали свои «вариации»! И все-таки оба — крупные авторитеты. Их слово — весомое слово. И хорошо, что новый проект их не убедил. Сейчас они скажут что-то неопровержимое, и кончится смятение перед непонятной, дерзкой выдумкой этих юнцов, все станет на свои места, и опять самым главным и желанным будет предстоящее испытание принятого и одобренного метода Катенина…

— Держись, автор! — громким шепотом сказал Бурмин, подмигивая Катенину. — Под тебя подкапываются, а?

Вадецкий хихикнул и пренебрежительно махнул рукой — эти, мол, не страшны!

После сдержанной, точной речи Мордвинова доклад Липатова звучал несолидно — он говорил сбивчиво, южным говорком, пересыпанным украинскими и шахтерскими словечками, и многие слова произносил неправильно. Когда он вторично произнес «средства́» с ударением на конце слова, профессор Граб тихо, но внятно поправил его:

— Сре́дства.

Потом Липатов сказал «наша мо́лодежь», и снова раздался голос профессора Граба:

— Молоде́жь, если позволите.

Липатов вспыхнул, но не растерялся, исподлобья глянул на Граба уже не хитрущим, а откровенно злым глазом.

— Не всегда истина там, где гладко, бывает она и там, где коряво, да дельно, — сказал он с простецкой улыбочкой.

Бурмин захохотал от удовольствия.

Вадецкий похлопал кончиками пальцев по ладони:

— Браво, браво!

— Давайте не перебивать по мелочам! — крикнул Стадник. — Ведь интереснейшие вещи слушаем!

И снова говорил Липатов, стараясь не ошибаться с ударениями и все-таки ошибаясь. Все собравшиеся имели дело с горными работами, но тем труднее было освоиться с тем, что проект отменял их почти все, кроме проходки первого небольшого ствола и бурения скважин.

— Здорово! Здорово! — счастливым голосом восклицал Васильев.

— На словах — здорово! — согласился Арон. — Но будет ли при этом нормальный процесс?

— Будет! — крикнул Светов. — Все проверено серией опытов и подтверждено протоколами!

Граб поднял руку, удерживая от продолжения спора.

— Нельзя ли соблюдать порядок? К тому же в лаборатории можно получить все что угодно, а под землей искусственных условий не создашь.

Светов проглотил новое возражение, но свой доклад начал с того, как проводились опыты и какие результаты получены. В окружении почтенных ученых он выглядел мальчишкой, настоящим «вихрастым», но срывающийся тенорок его излагал в стройном логическом порядке такие серьезные доказательства, что Катенин снова тоскливо сжался, почуяв за этими доказательствами странную, не совсем понятную, страшную для него правоту.

Он взглянул на Граба и сжался еще больше — ни следа обычного олимпийского спокойствия!

После докладов объявили перерыв, и в перерыве произошло то, чего тщетно ждал Катенин на обсуждении своего проекта, — члены комиссии потянулись к чертежам, и тут же, перед чертежами, разгорелись споры. Авторы отвечали на вопросы, огрызаясь на критику, доказывая и объясняя, — возбужденные, взъерошенные, с прилипшими ко лбу прядями волос.

Прикрыв глаза, академик Лахтин восседал в кресле, как монумент. К нему подскочил Вадецкий.

— Как вам нравится это ниспровержение науки?

Лахтин приоткрыл один глаз, будто его разбудили:

— А? Что?

Потом сказал:

— С интересом жду вашей критики. Но каковы петушки?!

Олесову с трудом удалось водворить членов комиссии на места; когда же все расселись, никто не хотел брать слово, и менее всех Вадецкий — его смущало присутствие академика. Выручил Арон Цильштейн — выступил первым и резко отверг проект, доказав на основе незыблемых положений науки, что процесс горения целика, если и произойдет, не даст равномерного выхода газа. Его доводы были серьезны и всем показались убедительными. После него охотно высказался и Вадецкий:

— Не скрою, я не без любопытства выслушал эту изящную утопию, изложенную с юношеским темпераментом. Но было бы наивно рассчитывать, что из утопии можно получить промышленный газ! Нас уверяют, что в лаборатории получили, хотя при этом чуть не взлетели на воздух. Но мало ли что можно получить в специально заданных лабораторных условиях! Я готов полюбоваться молодым увлечением наших авторов, но с трудом принимаю дерзость их настойчивого желания заставить стольких ученых тратить время на разбор их ошибок. Что это — неуважение к науке или просто безграмотность?

— Это надо доказать, — крикнул Стадник.

Вадецкий иронически развел руками:

— Казалось бы, теперь, после почти столетнего применения газогенераторов, нет нужды спорить об основных, элементарных принципах газификации. Казалось бы, тем более нечего спорить в среде, которая признает учение диалектического материализма! А диалектический материализм говорит, что критерием истины является практика. Для каждого газовика совершенно очевидно, что без наличия подготовленного слоя топлива получить генераторный газ невозможно. При первом же испытании практикой ваши красивые построения, молодые люди, развеются как дым, и только дым вам удастся получить!