Ночной администратор - Ле Карре Джон

Дальнейшие события сменяли одно другое с методической последовательностью.

Он принял ванну. Одна мысль пришла ему в голову: «Ты сейчас как раз принимаешь душ, и некому подать тебе полотенце».

Он сварил себе куриный суп из остатков, подаренных Эсмеральдой, и подумал: «А теперь вы с Кэролайн сидите во внутреннем дворике, поедаете морского окуня в лимонном соусе, приготовленного Эсмеральдой, и ты слушаешь очередную главу из жизни Кэролайн, а ее дети в это время поглощают чипсы, „кока-колу“ и мороженое и смотрят „Нового Франкенштейна“ в игровой Дэниэла, а Дэниэл читает, лежа в своей спальне, закрыв дверь и ненавидя эту свору».

Потом он лег в постель, где уже ничто не мешало ему думать о ней, и пролежал до полпервого. У дверей послышались крадущиеся шаги. Совершенно голый, он соскользнул бесшумно на пол и схватил металлическую кочергу, которую предусмотрительно положил под кровать. «Пришли за мной. Она свистнула Роуперу, и они собираются проиграть со мной вариант Вуди».

Но что-то в нем возражало против такого поворота событий, что-то проснувшееся в нем с того момента, когда Джед обнаружила его в своей спальне. И он успел убрать кочергу и завязать саронг, прежде чем она постучала в дверь.

Она тоже оделась для своей роли: пришла в длинной темной юбке и такой же накидке, и он не удивился бы, если б она накинула на голову капюшон, как заправский Дед Мороз. Но капюшон просто болтался сзади, что было ей очень к лицу. В руках она держала фонарик, и пока он закрывал дверь на цепочку, она положила его на коврик и еще плотнее закуталась в накидку. Она стояла к нему лицом, драматически скрестив руки у горла.

– Тебе нельзя было приходить. – Он быстрым движением задернул шторы. – Кто тебя видел? Кэролайн? Дэниэл? Ночная охрана?

– Никто.

– Не может такого быть. А парни в сторожке?

– Я шла на цыпочках. Никто не слышал.

Он недоверчиво посмотрел на нее. Не то чтобы не верил, просто уж слишком безрассудно она себя вела.

– И что тебе предложить? – спросил он тоном, означавшим: раз уж ты здесь.

– Кофе. Кофе, пожалуйста. Но специально варить не надо.

«Чашечку кофе. По-египетски», – вспомнил он.

– Они смотрели телевизор, – сказала Джед. – Парни в сторожке. Я видела их в окно.

– Конечно.

Он поставил чайник, зажег камин, а она, дрожа, хмуро смотрела на шипящие в огне поленья. Потом окинула взглядом комнату, знакомясь с его жилищем и с ним самим, подмечая книги на полке, с безупречным вкусом расставленные цветы, акварель бухты над камином рядом с птеродактилем Дэниэла.

– Дэн нарисовал Сару, – сказала она. – В качестве компенсации.

– Знаю. Я шел мимо твоей комнаты, когда ты говорила с Роупером по телефону. Что ты еще ему рассказала?

– Ничего.

– Это точно?

Она вспыхнула:

– А что, ты думаешь, я должна ему рассказать? Томас, мол, думает, я глупая шлюшка без единой мысли в голове?

– Я так не говорил.

– Ты сказал еще хуже. Ты сказал, что я тупица, а он – убийца.

Он поставил перед ней кофе. Черный. Без сахара. Она отхлебнула, взяв кружку обеими руками.

– Какого хрена я влезла во все это? – спросила она. – Я не о тебе. О нем. Об этом доме. О Кристалле. Все это дерьмо.

– Корки сказал, что купил тебя на лошадином аукционе.

– Меня подобрали в Париже.

– Что ты делала в Париже?

– Трахалась с двумя типами. Всю жизнь. Трахаюсь с теми, с кем не надо, и упускаю тех, с кем хотела бы. – Она еще глотнула кофе. – У них была хата на улице Риволи. Они запугали меня. Наркотики, мальчики, выпивка, девочки, я, всего помаленьку. Однажды утром я проснулась, а все в отключке. – Она кивнула сама себе, как бы подтверждая, что все так и было. – О'кей, Джемайма, сказала я себе, черт с ними, с двумястами фунтами, бросай все и уходи. Я перешагнула через тела и пошла на этот проклятый аукцион в «Мэзон Лафитт», о котором читала в «Трибюн». Хотела посмотреть лошадей. Я еще была здорово не в себе и могла думать только о лошадях. Это единственное, чем мы занимались, пока моему отцу не пришлось их всех продать. Катались и молились. Мы шрошпирские католики, – пояснила она мрачно, словно признаваясь в семейном проклятии. – Наверно, я улыбалась. Потому что этот хитрец сказал: «Какую ты хочешь?» И я ответила: «Эту большую, в окне». – Мне было... легко. Свободно. Я была в фильме. Такое чувство. Забавно. И он купил ее, Сару. Все произошло так быстро, что я даже не следила за торгами. С ним было несколько пакистанцев, и они вроде бы тоже участвовали в торге. Потом он просто повернулся ко мне и сказал: «Она твоя. Куда ее отвести?» Я перепугалась до смерти, но решила доиграть до конца. Он повел меня в магазин на Елисейских полях, и, кроме нас, там никого не было. Он велел очистить помещение к нашему прибытию. Обслуживали только нас. Он купил мне шмоток на десять тысяч фунтов и сводил в оперу. Потом пригласил поужинать и рассказал про остров Кристалл. Потом повел к себе в гостиницу и трахнул. И я подумала: яму перепрыгивают в один прыжок. Он, Томас, вовсе не плохой человек. Он просто плохо поступает. Как шофер Арчи.

– Кто такой шофер Арчи?

Она уже забыла о шофере, глядя на огонь и потягивай кофе. Дрожь прошла. Один раз только она вздрогнула, но ее беспокоили воспоминания, а не холод.

– Боже мой, – прошептала она. – Томас, что я делаю?

– Кто такой шофер Арчи? – повторил он.

– В нашей деревне. Шофер «скорой помощи». Все любили Арчи. Устраиваются ли скачки, он уже тут как тут, готов осматривать травмы и ушибы. В детских спортзалах он свой человек – разминает малышам сведенные мышцы. Милый Арчи. Потом случилась забастовка. В «Скорой помощи». Арчи пикетировал ворота больницы и не пускал больных, потому что, как он сказал, шоферы все штрейкбрехеры. И миссис Лаксом, которая прибирала у настоятеля, умерла, потому что он не пустил ее. – Она опять содрогнулась. – У тебя всегда огонь? Глупо – огонь в тропическом климате.

– У вас тоже огонь. Везде на Кристалле.

– Он тебя действительно любит. Знаешь это?

– Да.

– Ты как сын ему или что-то вроде. Я все время говорила, чтобы он избавился от тебя. Чувствовала, что ты приближаешься, а я не могу остановить. В тебе есть такая способность – просачиваться. Кажется, он не замечает. Может быть, не хочет замечать. Думаю, это из-за Дэна. Ты спас Дэна. Тем не менее это ведь не будет вечно продолжаться? – Она немного отпила. – Ну, думаешь, и ладно, хрен с ним. Если он не видит, что происходит у него под носом, это его трудности. Корки предупреждал его. И Сэнди тоже. Он не слушает их.

– Зачем ты залезла в его бумаги?

– Каро мне много всего порассказала. Ужасные вещи. Это несправедливо. Я кое-что уже знала. Старалась не вникать, но этого не скроешь. Люди болтливы. Особенно когда выпьют. Что-то слышал Дэн. Эти противные банкиры с их хвастовством. Не мне судить людей. Я всегда думаю, что это я удобно устроилась, а не они. Вся беда в том, что мы такие жутко честные. Таков мой отец. Он скорей умрет, чем не заплатит налог. Всегда оплачивал все счета в тот же день. Поэтому и разорился. Другие, конечно, ему не платили. Но он этого не замечал. – Джед взглянула на него. И не отвела глаз, а продолжала смотреть. – Боже мой, – прошептала она опять.

– Ты что-нибудь нашла?

Она покачала головой.

– И не могла, правда же? Я не знала, что искать. И решила, хрен с ним, спросила у него самого.

– Что ты сделала?

– Я прижала его к стенке. Однажды после ужина. Я спросила: «Это правда, что ты аферист? Скажи мне. От девочки тайн нет».

Джонатан глубоко вздохнул.

– Ну ладно, это было по крайней мере достойно, – сказал он, осторожно улыбаясь. – Как Роупер это воспринял? Во всем покаялся, поклялся впредь не делать ничего дурного, сказал, что виной всему его несчастливое детство?

– Окаменел.

– И сказал...

– И сказал, чтобы я не лезла не в свои дела.

Джонатан вдруг припомнил рассказ Софи о ее разговоре с Фрэдди Хамидом на кладбище в Каире.