Ночной администратор - Ле Карре Джон

– Хорошо.

Последовала еще одна пауза, прежде чем оба положили трубки.

«У меня своя жизнь, – убеждал себя Джонатан, пока бежал вниз с холма. – Я не марионетка. Я не чей-то слуга».

18

Мысль осуществить запрещенный рейд в личные апартаменты Роупера пришла, когда Джонатан узнал, что тот скоро отправится продать еще несколько ферм, Лэнгборн будет его сопровождать, а Коркоран по делам корпорации отлучится в Нассау. Его решение окрепло, когда он услышал от конюха Клода, что на следующее утро после отъезда мужчин Джед и Кэролайн собираются покатать детей на пони вдоль берега и выедут для этого в шесть, а вернутся в Кристалл к позднему завтраку, чтобы успеть искупаться перед полуденной жарой.

С этого момента он начал тактическую подготовку. За день до предполагаемого рейда совершил вместе с Дэниэлом первое для мальчика серьезное восхождение на Мисс Мейбл по ее северному откосу, а если быть более точным, по срезу большого карьера, вырубленного в самом крутом склоне холма. Это путешествие, потребовавшее специальных приспособлений в виде трех крюков с кольцами и страхующих траверс, триумфально завершилось у восточного края летного поля. На вершине он нарвал букет сладко пахнущих желтых фрезий, которые местные жители называли корабельными цветами.

– Для кого они? – спросил Дэниэл, жуя шоколад, но Джонатан умудрился ускользнуть от ответа.

На следующее утро он, как всегда, поднялся рано и совершил пробежку вдоль берега, чтобы убедиться, что намеченная экспедиция состоялась. На крутом повороте Джонатан столкнулся лицом к лицу с Джед, Кэролайн, Клодом и теснившимися сзади детьми.

– О, Томас, возможно, вы случайно будете потом на Кристалле, – спросила Джед, наклоняясь, чтобы похлопать по шее арабскую кобылу, и будто бы позируя для рекламы «Мальборо». – Великолепно. Тогда скажите, пожалуйста, Эсмеральде, что Каро из-за диеты не может ничего есть с жирным молоком.

Эсмеральда была в курсе, что Кэролайн не пьет жирного молока, потому что Джед предупреждала ее об этом в присутствии Джонатана, но Джонатан усвоил, что в эти дни Джед может вести себя непредсказуемо. Ее улыбки были рассеянны, поведение более чем когда-либо наигранно, болтовня вымученна.

Джонатан продолжал свою пробежку, пока не достиг тайника. Но сегодня он не стал доставать передатчик, потому что решил действовать в соответствии с собственной волей. Вместо этого он вооружился сверхминиатюрной камерой, замаскированной под зажигалку, связкой отмычек, ни подо что не замаскированных, которую зажал в кулаке, чтобы она не звякала во время бега, и со всем этим возвратился в домик Вуди. Здесь он переоделся и отправился через туннель к Кристаллу, чувствуя легкое познабливание в спине, как перед сражением.

– Какого черта вы собираетесь делать с этими корабельными цветами, мистер Томас? – добродушно спросил охранник у ворот. – Вы их отобрали у бедняжки Мисс Мейбл? О, черт побери! Доувер, иди сюда, сунь нос в эти корабельные цветы. Ты когда-нибудь нюхал что-нибудь подобное? Как же, ты, кроме вишневого пирога своей женушки, ничего толком и не нюхал.

Дойдя до большого дома, Джонатан испытал странное ощущение, будто снова оказался у Майстера. У дверей его встретил не Исаак, а герр Каспар. На высокой алюминиевой лестнице стоял, меняя лампы в светильниках, вовсе не Паркер, а старина Бобби. И, конечно, юная племянница герра Каспара, а не дочь Исаака, медленно вливала инсектицид в цветочную смесь. Потом иллюзия рассеялась, он снова был на Кристалле. В кухне Эсмеральда обсуждала положение дел в мире с лодочным мастером Талботом и прачкой Квини.

– Эсмеральда, найди мне, пожалуйста, для них вазу. Это сюрприз для Дэна. Да, еще мисс Джед просила напомнить, что леди Лэнгборн совсем не может есть никаких молочных продуктов.

Он с таким лукавством произнес это, что окружающие разразились безудержным хохотом, который Джонатан все еще слышал, пока с вазой в руках поднимался по мраморной лестнице в бельэтаж, якобы направляясь к комнатам Дэниэла. У дверей Роуперовых апартаментов замер и прислушался. Снизу доносилась веселая болтовня. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее и ступил в зеркальный холл. Дверь в спальню была закрыта. Он повернул ручку, вспоминая Ирландию и мини-ловушки. Но никакого взрыва не последовало. Войдя, он закрыл за собой дверь и огляделся, стыдясь своего возбуждения.

Солнечный свет, пробивающийся сквозь тюлевые шторы золотым туманом лежал на белом ковре. Роуперовская сторона широченной кровати была нетронута. Подушки так и остались несмятыми. Рядом на тумбочке лежали последние номера журналов «Форчн», «Форбз», «Экономист», каталоги аукционов всего мира, бумага для записей, карандаши, диктофон. Переведя взгляд на другую половину кровати, Джонатан увидел вмятину от ее тела, скомканные, будто в бессоннице, подушки, черный шелк ночного одеяния, ее уводящие в мир фантазий журналы, стопку карманных изданий о мебели, виллах, садах, лошадях, снова лошадях (арабские племенные жеребцы и английские кобылы) и самоучитель «Итальянский язык за восемь дней». Пахло детской: тальком и мылом. На шезлонге были небрежно брошены роскошные наряды, которые она вчера надевала; сквозь открытую дверь ванной Джонатан разглядел сохнувший на плечиках вчерашний купальный костюм.

Он торопился, стараясь схватить всю картину сразу: туалетный столик, заваленный всевозможными напоминаниями о ночных клубах, встречах, ресторанах, лошадях; фотографии каких-то смеющихся людей, Роупера в плавках, подчеркивавших его мужские достоинства, гоночной яхты, Роупера рядом с «феррари», Роупера в белом кепи и парусиновых брюках на капитанском мостике яхты «Железный паша» и «Паши» собственной персоной, великолепно убранной, в нью-йоркской гавани, на фоне очертаний Манхэттена; коробки картонных спичек, письма подружек, торчащие из открытого ящика, детская записная книжка с фотографией трогательных породистых щенков на обложке; записочки для памяти, написанные на кусочках желтой бумаги и прилепленные в углу зеркала: «Водолазные часы ко дню рождения Дэна?», «Позвонить Мари по поводу сухожилия Сары!», «С. Дж. Филлипс: запонки для Р.!!!»

Казалось, в комнате не стало воздуха. «Я жалкий грабитель могил, но она жива. Я в погребке Майстера, только свет включен. Нужно удирать, пока меня не замуровали». Нет, он не собирается бежать, он знает, на что идет. Он пришел, чтобы узнать их секреты. Не только Роупера, но и ее тоже. Он хочет знать о том, что привело ее к Роуперу, о ее нелепом позерстве и почему она так на него смотрит. Поставив вазу с цветами на столик рядом с софой, он взял в руки одну из подушек, прижал ее к лицу и вдохнул древесный дым очага поющей тетушки Энни. «Да, конечно. Вот что ты делала прошлой ночью. Ты сидела с Кэролайн перед камином и разговаривала, пока дети спали. Много говорила и много слушала. Что же ты сказала и что услышала? А на твоем лице тень. В последние дни ты сама стала наблюдателем, глаза подолгу задерживаются на чем-то одном, в том числе и на мне. Ты снова ребенок и видишь все как бы впервые. Нет ничего родного и близкого вокруг, и не на кого положиться».

Он толкнул зеркальную дверь в гардеробную Роупера и попал в детство, но на этот раз не ее, а свое собственное. Не было ли у его отца точно такого военного сундука с медными ручками, за которые его тащили по оливковым рощам Кипра? И такого же складного походного столика, запятнанного чернилами и вином? И пары турецких сабель в ножнах, крест-накрест укрепленных на стене? И не похожа ли вышитая золотая монограмма на шлепанцах на военные знаки отличия? Даже ряды сшитых у портного костюмов и смокингов от виннокрасного до белого, заказные ботинки, укрепленные на деревянных распорках, белые лосины, лакированные вечерние туфли явно смахивали на униформу, ждущую сигнала к действию.

Став опять солдатом, Джонатан проверил, нет ли каких-либо опасных признаков: подозрительных проводков, сенсоров, хитроумных ловушек, которые могли бы препроводить его в мир иной. Ничего не было. Только в рамочках школьные фотографии тридцатилетней давности, моментальные снимки Дэниэла, кучка мелких монет, карта вин ресторана «Братья Берри и Радд», годовые отчеты его лондонского клуба.