Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

Очевидцы клялись, что за штурвалами вертолетов сидели русские. Правда, лагеря они толком не задели и из повстанцев погибли в той бомбежке всего два человека. Зато пару соседних деревень сровняли с землей вместе со всеми жителями.

Оставшихся бедолаг-геологов мы отдали бесплатно посредникам из ЮНЕСКО, отвезли в Преторию. После чего Далама распорядился советских больше не трогать – толку чуть, один вред. Этот приказ какое-то время спустя странным образом отразился и на моей судьбе. Но об этом позже.

– Нет ничего проще, ничего проще! – восклицает Каспар, а я поверить не могу своим ушам.

Этот сельский учитель, по недоразумению лишь ставший сельским полицейским и сельским астрономом по совместительству, вполне себе спокойно рисует в блокноте план, как бы он убил Президента. Если Каспар сейчас жив, он бы смог сделать себе имя на этом чертеже. А, может быть, и деньги. А я бы засвидетельствовал подлинность.

Хотя вряд ли – это упражнение для Каспара было сродни расчету орбиты какой-нибудь кометы. Он просто поупражнялся лишний раз в астрономии.

Мы болтали о том, о сем. Каспар вел себя очень тактично, ни разу не спросив меня о том, что именно я собираюсь делать в буше по ту сторону границы. Он, конечно, понимал, что я не на сафари собрался. К тому же его очень беспокоил поток беженцев с той стороны.

– Видно, дела у режима совсем плохи, – сказал он. – И жалко их, бредут сюда, словно обреченные овцы. А всех жальче женщин. Вы только представьте – худые, с обвисшими бесплодными грудями, обвешанные рыдающими детьми…

Я слышал о том, что такое африканский голод, видел жуткие картины в журналах и в телевизоре, но не представлял себе, насколько это страшное зрелище. Я увидел это воочию много позже. Каспар сталкивался с этим каждые сутки.

Вот я и ляпнул, что, по-моему, самый простой способ – убить Президента, тогда коммунистический режим развалится и иди, бери власть голыми руками.

Кому-то это покажется явным противоречием с моей стороны – пытаться валить коммунистический режим во имя режима прозападного (ведь Запад же давал Даламе деньги), это самый Запад ненавидя не меньше Советов. Но, господа, берите пример с Ленина – вот величайший революционер в истории: гибкой и точной тактикой он в сложнейшей ситуации добился всего, чего хотел. Он даже и умер очень точно, вовремя. А что ему еще оставалось делать? Наблюдать, как система начнет костенеть и агонизировать?

– Убить и дело с концом! – резюмировал я. – Только охраны у него – не подберешься. Это раньше он по митингам разъезжал, теперь – прячется.

Вот тогда Каспар и воскликнул: «Нет ничего проще!» – и раскрыл блокнот на чистой странице.

– Мы вырастим из них «Молодую гвардию» – сказал я Даламе, отдавая честь. Последние два слова я произнес по-русски и тихо, чтобы никто не расслышал – мое происхождение, повторю, было тайной.

Я только что привел компанию мальчишек в лагерь. Они понуро стояли, глаза долу, в лохмотьях, босые, двое из них надрывно кашляли. Поглазеть на это зрелище вышел весь лагерь.

– Молодую – что? – переспросил команданте по-русски, тоже тихо.

– Потом объясню, – произнес я уже по-английски.

Далама распорядился выделить мальчикам палатку и по возможности приодеть их – хотя, конечно, тяжело было подыскать им что-нибудь подходящее из взрослой формы.

Мы с Даламой направились в штабную палатку, стоявшую поодаль от остальных. Там уже сидели за складным столом другие командиры – Макунзе, Мбота, Маквакуа и кто-то еще, пока я знал не всех.

Настроение у меня было самое что ни на есть бодрое, боевое – по темпераменту я холерик.

Из командиров старшим считался Мбота: приземистый, с круглым мощным лицом на короткой толстой шее. Иссиня-черное лицо испещрено татуировками. Такое привидится во сне – со страху околеешь. Неподвижный взгляд огромных темно-карих глаз, белки тоже темные, почти сливаются в неразличимость. Он из киконде – северного племени, с танзанийской границы. Бывший соратник и даже, поговаривают, друг Президента. Они вместе оттуда, с севера, и начали «освобождение», но по мере того как продвигались с боями к югу, дружба их скукоживалась. То ли по причине конкуренции, то ли по причине патологической жестокости Мботы, о которой ходили легенды. Одну деревню, которая не оказала партизанам-освободителям должного «уважения», он просто вырезал. Всю, до последнего ребенка.

Мбота хрипло рассмеялся, одним ртом – губы не по-негритянски почти тонкие, злые. Такие люди вызывают во мне ужас хтонический.

– Дети – хороший материал.

– Материал? – спросил я.

– Главное – сделать это вовремя. Я сам займусь.

И что-то еще добавил на своем наречии. Они не слишком-то со мной церемонились – когда хотели, переходили на свои диалекты или на португальский, который я понимал с трудом.

Я очень хорошо усвоил в первый день, что мой революционный идеализм, с которым я летел сюда из Америки, не имеет ничего общего с этой жизнью. Что мне предстоит доказывать свою состоятельность в абсолютно для меня инопланетной среде. Что мои теперешние «враги» стократ ближе мне по ментальности, чем мои теперешние «братья по оружию». Я понял точно: влип!

– Вот и хорошо, – сказал Далама (он в полтора раза моложе Мботы). – Займитесь, господин полковник. Но потом, а теперь нам нужно заняться планом на ближайшие две недели.

И Далама развернул на столе карту.

Моему так называемому «батальону», а попросту – отрядцу из сотни разношерстного вида бойцов – было поручено контролировать шоссе, шедшее на север из столицы вдоль океана. Двести пятьдесят километров примерно. В нашу задачу входило минирование дорог, подрыв линий электропередачи, мелкие диверсии, сбор данных о передислокации правительственных войск – все это, чтобы держать район под постоянным прицелом. Причем средства передвижения и, разумеется, продовольствие мы должны были добыть себе сами, проще сказать – экспроприировать. У нас же на весь отряд были три базуки на три десятка выстрелов, сотня «Калашниковых», пять снайперских винтовок Драгунова и десятка два противопехотных мин – как видите, почти все советского производства. Только рация была американской. Патрулировали мы неделю, а затем нас менял другой, свежий «батальон».

Вообще же наши бытовые условия облегчал тот факт, что в столице, в Генеральном штабе и на военной авиабазе работали наши информаторы, которые давали более или менее точные сведения: куда и когда состоится следующая поставка продовольствия. Обычно тюки со снедью – рис, макароны, консервы, печенье, чай, соль и сахар – в местные деревни сбрасывали с транспортных самолетов или с вертолетов. Мы приходили на место назначения и попросту изымали излишки у населения. Причем изымали корректно, почти ласково, уверяя, что вернем сторицей, как только дойдем до столицы.

Нам не резон было портить отношения с мирными крестьянами, хотя в повстанческой армии имелись на этот счет и большие разногласия.

К примеру, «батальон» Макунзе, гораздо более многочисленный, чем мой – продвигался к столице с северо-запада, медленно, рубеж за рубежом преодолевая небольшое в принципе расстояние от границы – в сотню километров. Так вот, капитан Макунзе, в противоположность мне, своих бойцов не сдерживал – любой занятый с боем городок, любую деревню отдавал им в полное распоряжение.

Еще меньшим милосердием отличался «полковник» Мбота. Здесь, правда, многое объяснялось его происхождением. Вообще же родоплеменные связи – это я понял очень быстро – в Африке в целом и в нашей «освободительной» борьбе играли чуть ли не главную роль. Стоит вспомнить лишь глобальную резню с миллионами жертв, что учинили в Руанде то ли аристократы тутси, то ли быдло хуту.

Какая тут демократия – если даже в суперлиберальной Америке тлеет племенная вражда?! А уж в Африке!.. Разумеется, мне приходилось учитывать правила игры.

– Команданте! Команданте! – размахивал руками Лигорио, добрейшей души сержант, мой ординарец, денщик и шофер, когда выпадал нам в добычу какой-нибудь автомобиль.

Его кучерявая голова мелькала в высокой траве.

– Что такое?

Я сидел на складном стуле, зашивая свою куртку, – порвал, продираясь вчера вечером сквозь цепкие кусты буша.

– Две «уаза» на дороге, – Лигорио вынырнул из травы.

– Куда едут?

– В столицу.

– Что, совсем одни?

– Одни, команданте! – глазки у Лигорио светились, в белках нещадно отражалось полуденное солнце.

Впрочем, было не слишком жарко: середина октября – еще не лето.

Советских мы не трогали. Но тут ситуация была несколько необычной – мы уже пять дней слонялись вдоль дороги впустую, за эти дни там проходили только колонны под охраной неплохо обученных правительственных подразделений. Пару раз мы их обстреляли издалека, но получили в ответ такой шквал огня, что едва унесли ноги. Тем более что в небо, словно ниоткуда, выпархивали «черные акулы», от них скрыться было почти невозможно не то что в саванне, но и в редком буше. А тут сразу две беззащитные машины шли к нам в руки.