Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа - Понсон дю Террайль

– Поезжай домой, – сказала ему Дай Натха, – возвратись и жди. Помни, что для того, чтобы я могла предать в твои руки виновных, необходимо, чтобы они думали, что они находятся вне опасности.

– Но одно только… его имя?

– Какое имя?

– Имя этого человека?

– Теперь еще рано.

– Хорошо, – проговорил холодно маркиз, – я буду ждать до назначенного дня, и когда настанет этот день, если ты сказала правду, – я убью ее, если же ты солгала, то умрешь ты.

– Я не умру, – сказала она. – А ты будешь любить меня?

– Буду.

– А буду ли я твоей женой?

– Клянусь прахом наших отцов.

– Хорошо, Ван-Гоп, – сказала она. – Теперь до свиданья. Через семь дней мы увидимся.

И при этом она подняла упавший кинжал и подала его маркизу.

– Возьми, – добавила она, – и из любви ко мне убей ее этой игрушкой. Он был сделан для неё.

Жестокая, зверская улыбка мелькнула при этом на лице индианки.

– Прощай и уходи!

Она отворила дверь, противоположную той, через которую он вошел, и пихнула его в коридор, где его схватил за руку какой-то человек.

– Прощай! – крикнула еще раз Дай Натха. Маркиза повели по темному коридору и по узенькой лестнице, и, наконец, он очутился во дворе, откуда маркиз пошел, шатаясь как пьяный, как человек, перед которым исчезло и прошедшее, и будущее.

Дай Натха возвратилась в залу к виконту Камбольху. Рокамболь во время своего жительства в Нью-Йорке научился говорить по-английски довольно бегло. Индианка села подле него и сказала:

– Он ушел!

– Как кажется, убежденным.

– И ожидающим доказательств.

– Он их будет иметь, – заметил хладнокровно адъютант сэра Вильямса.

– Уверены ли вы?

– Вполне.

– Ведь от этого зависит моя жизнь, – заметила она спокойно.

– От этого зависит выигрыш пяти миллионов.

– Потому что, – добавила она, – если маркиза невиновна, я все-таки умру.

– Как?!

– Во-первых, он убьет меня.

– Но… если бы он не убил вас… вы не приняли яд… я думаю, что тогда?

– Нет, я приму его.

– Зачем?

– Потому что голубой камень, спасающий тех, кто выпил сок манценило, отравляет тех, кто не принимал никакого яда.

– Черт побери! – пробормотал Рокамболь.

– К тому же я решилась умереть, если он не будет любить меня и если мне нельзя будет сделаться его женой…

– Вы будете ей, – ответил решительно Рокамболь. Тогда индианка вынула флакон, из которого была отлита половина жидкости, и выпила остаток до последней капли.

– Теперь, – заметила она хладнокровно, поставив флакон на стол, – меня может возвратить к жизни только его любовь и голубой камень.

– Вы будете жить, – сказал Рокамболь, который глубоко верил в гений сэра Вильямса.

Баккара поместилась в своем прежнем отеле, причем ее первой заботой было отказать людям, служившим у Тюркуазы.

Она оставила только одну горничную, думая, что, как бы ни была хитра Тюркуаза, а, вероятно, она чем-нибудь да выдавала свои тайны и себя, а следовательно, оставя ее, можно будет посредством золота купить у нее эти тайны.

Баккара, однако, ошибалась.

Сэр Вильямс предвидел все это и принял свои меры. Тюркуаза отказала своей горничной накануне, так что та, которая осталась у Баккара, не знала ровно ничего.

Баккара провела ночь в ужасном волнении.

Она ожидала утра, считала минуты, часы и не могла дождаться, скоро ли наступит другой день.

В восемь часов она уже позвонила.

– Вероятно, – сказала она, – скоро придет сюда г. Роше и спросит вашу бывшую госпожу. Вы проводите его в залу и попросите подождать.

Она не ошиблась. Ровно в девять часов Фернан подошел к решетке сада.

Его попросили в залу.

– Барыня одевается и просит вас подождать, – сказала ему горничная.

Роше был очень бледен и сильно взволнован.

Он возвратился накануне домой с твердым намерением сознаться во всем перед женой, и мы видели, как он нагло лгал.

Эрмина поняла с этой минуты, что ее достоинство супруги и матери повелевает ей держать себя в совершенном отдалении, поэтому, когда Фернан пошел со двора, она уже не спрашивала его, куда он идет.

Роше пришел к Тюркуазе в сильном волнении, он решил не принимать жертвы, которую она хотела принести ему. Он составил план поведения. Он решил возвратить виконту де Камбольху все его подарки и сумму, заплаченную им за отель, после чего он хотел просить Тюркуазу принять этот отель в подарок.

В зале все было в прежнем порядке, как и накануне, так что ничто не могло возбудить его подозрений, и когда он услышал в соседней комнате шорох шелкового платья, то был вполне уверен, что это Тюркуаза.

Дверь отворилась. Фернан невольно отступил назад. Перед ним была не Тюркуаза, а госпожа Шармэ, или, вернее сказать, не госпожа Шармэ, не строгая женщина в чёрной одежде, не дама человеколюбивого общества, посвятившая свою жизнь на делание добра, но это была Баккара – да, Баккара, блистающая молодостью и красотой, Баккара, сделавшаяся прежней львицей, которую весь Париж привык встречать на Лоншанском гулянье в великолепной коляске, запряженной четверкой темно-серых лошадей. Баккара, казалось, помолодела лет на пять.

На ней было надето прелестное утреннее полуоткрытое платье, не скрывавшее белизны ее плеч.

– Здравствуйте, любезный, – сказала она развязным тоном.

Ее черные глаза приняли прежнее соблазнительное выражение, а на губах явилась та очаровательная улыбка, из-за которой люди рисковали своей жизнью.

Фернан молчал.

– Вы не хотите дать мне руку?

– Госпожа Шармэ! – прошептал потерявшийся Фернан.

– Ошибаетесь, мой прекрасный друг, жестоко ошибаетесь. Я не госпожа Шармэ. Госпожа Шармэ умерла, а теперь здесь Баккара.

И при этом молодая женщина подвинула ему стул.

– Вы очень любезны, – продолжала она, – что пришли раньше всех поздравить меня с этой метаморфозой. Быть первым – очень умно, а в особенности в любви, мой милый, старшинство принимается всегда в уважение.

– Вы сошли с ума! – проговорил Фернан.

– Merci за комплимент, мой друг, мне стыдно, что я была дружна с вами. Продолжайте же… если вы для этого пришли в десять часов утра.

Фернан находился в очень неловком положении.

– Прелестнейший друг, – продолжала Баккара, – может быть, вы не ожидали встретить меня здесь?

– Нет, – пробормотал Фернан.

– Вы хотите сказать, что вы пришли к Тюркуазе? Фернан вздрогнул.

– Может быть…

– Тюркуаза выехала отсюда.

– Что вы говорите?

– Гм! Я снова купила свой отель, следовательно, ведь ей нужно же было уехать отсюда.

Фернан опять вздрогнул.

– Вы… купили?

– Конечно! Да где же вы находитесь, что не знаете этого, мой любезный? Разве вы не знали, что этот отель принадлежал мне? Разве вы забыли, как гостили здесь у меня?