Величайшее благо - Оливия Мэннинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что им нужно? — спросила она.
— Ну как же, они предлагают себя, — сказал Кларенс. — Это шлюхи.
— Не может быть. Они же еще дети.
Кларенс пожал плечами. Опустив голову, выпятив губу, он исподлобья глядел на девочек, которые танцевали перед ним — разбегаясь, вновь собираясь в группу и не переставая хихикать.
— Они куда веселее большинства крестьян, — со смехом заметила Гарриет. Кларенс фыркнул.
— Они еще не узнали жизнь.
— Странно, что они решили подойти к вам при мне.
— Еще неопытные. Не знают, как себя вести.
Понимая, что их обсуждают, девочки расхохотались, но вместе с тем начали поглядывать в поисках более перспективных кандидатов. Увидев неподалеку группу мужчин, они побежали к ним, попискивая, словно стайка скворцов.
— Забавно, — сказала Гарриет, думая о другом.
— Вы так считаете? — мрачно спросил Кларенс.
Они отправились в небольшой открытый ресторан. В кронах деревьев сгущались сумерки. Наступило время самых восхитительных вечеров — по-летнему теплых, но ароматных и свежих. Здесь, вдали от домов, был виден весь небесный спектр красок — от ирисово-синей полосы у горизонта до густого виноградного оттенка в самом зените. Над ними блистало несколько огромных звезд.
В саду играл маленький оркестр. Когда он утих, стало слышно, что оркестры в округе завывают и всхлипывают в ответ, словно птицы. Где-то неподалеку Флорика добралась до самой высокой ноты. Но музыка не приносила утешения. Гости оглядывали соседние столики, понимая, что все они здесь совершенно беспомощны перед грядущей катастрофой. Только влюбленным за отдельными столиками удалось укрыться в своих собственных мирах, неподвластных течению времени.
Кларенс вздохнул:
— Что же с нами будет. Возможно, мы уже никогда не вернемся домой. Ваши родители должны волноваться.
— У меня нет родителей, — ответила Гарриет. — Заслуживающих упоминания, во всяком случае. Они развелись, когда я была еще маленькой, оба вступили во второй брак и не пожелали обременять себя ребенком. Меня вырастила моя тетушка Пенни. Для нее я тоже была обузой, и, когда я плохо себя вела, она говорила, мол, неудивительно, что мама с папой тебя не любят. На самом деле всё, что у меня есть, — здесь.
Она задумалась, что же у нее есть. Глядя на густо-синее небо между листьями, она досадовала на Гая, потому что его не было рядом. Его никогда не было рядом, когда я нуждалась в нем, сказала себе Гарриет. В такое время им следовало бы быть вместе. Любуясь цветущими каннами, вдыхая аромат эвкалипта, она думала, что должна была бы наслаждаться этой красотой, так обострявшей тревогу, вместе со своим мужем.
Они заказали еду. Когда подошел сомелье, Кларенс выбрал дорогое токайское вино и сказал:
— Что ж, если завтра мы погибнем, можно, по крайней мере, выпить.
Всё же она была не одна. Рядом кто-то был. Жаль, что она не могла почувствовать к Кларенсу чего-то большего. Это была игра в отношения, которой придавала дополнительное измерение неопределенность окружающего мира. Она заменяла то, чего ей недоставало в отношениях с Гаем. А понимал ли Гай, что ей чего-то недостает?
Она гадала, осознает ли он, что происходит вокруг. Тем утром Добсон позвонил им, чтобы сообщить, что всем британским подданным следует получить транзитные визы в сопредельные страны на случай непредвиденной эвакуации.
— Займись этим, — сказал Гай. — Я слишком занят постановкой.
Подобный отказ от реальности казался ей еще менее простительным, поскольку именно он когда-то ратовал за необходимость войны против фашистов, войны, которая — и он прекрасно это понимал — отрежет его от всех друзей в Англии. Он часто цитировал: «Но пока не стучат приклады у моего порога, я продолжу пить за твое здоровье»[70]. Что же, приклады уже стучали — и где же был Гай? Когда его поволокут в Бельзен, он скажет, что слишком занят и никак не может отлучиться.
Глядя на нее, Кларенс спросил, чему она улыбается.
— Я думаю про Гая, — ответила она. — Вы знали, что Гай когда-то подумывал жениться на Софи, чтобы ей выдали британский паспорт?
— Да вы что?
— Подумывал. Но я сомневаюсь, чтобы он на это пошел. Он, конечно, прирожденный учитель, но он бы не стал вступать в отношения учителя и ученика на постоянной основе. Нет, когда дело дошло до брака, он выбрал ту, которая не будет слишком много требовать. Возможно, беда в том, что я требую слишком мало.
Кларенс проницательно глядел на нее, но вместо ответа жалобно заметил:
— Гай находит удивительных людей. Взять хотя бы Якимова. Вот, конечно, моллюск на корабле жизни. Бесхозная земля среди людей. Интересно, удастся ли Гаю когда-нибудь от него избавиться. Он с вами теперь навсегда.
Гарриет не желала огорчаться.
— Думаю, Гай видит в нем возможность роста. Он может помочь Якимову вырасти — пусть даже как актеру. Вы же знаете Гая. Сами, помнится, называли его святым.
— Он в некотором роде святой, это правда, но также и глупец. Вы мне не верите? Потом поймете, что я прав. Он не разбирается в людях так, как вы. Не позволяйте ему ввести себя в заблуждение.
— Он не глупец, но умеет сносить глупцов, это верно. В этом его сила. Благодаря этому у него никогда не будет недостатка в друзьях.
— Есть в нем что-то эксгибиционистское. Ему нравится быть в центре внимания. Нравится обращаться к своим сторонникам.
— И у него есть сторонники.
— Сплошные глупцы.
— Только такие и бывают. Слишком разборчивые остаются в одиночестве. Посмотрите на меня. Когда Гай занят, у меня не остается никого, кроме вас.
Кларенс улыбнулся, восприняв эти слова как комплимент.
Скрипач бродил между гостями, останавливаясь возле каждого столика. Дойдя до Кларенса и Гарриет, он поклонился с многозначительной улыбкой, уверенный, что перед ним влюбленные. Он ударил смычком по струнам и в мгновение ока довел себя до исступления, извлекая из скрипки истошные вопли. Через мгновение наступила кульминация, и всё осталось позади, после чего он снова поклонился, и Кларенс угостил его бокалом вина. Скрипач отсалютовал бокалом Кларенсу, потом Гарриет, словно поздравляя их — с чем же? Возможно, с их несуществующей любовью.
Кларенс уставился в бокал, печально скривив свой красивый, нежный рот. Стоило ему выпить лишнего, как на место самокритике приходило попустительство. Теперь он любовался собственными страданиями.
— Жениться вам надо, — сказала Гарриет.
— Нельзя же жениться просто так, ради свадьбы.
— Есть же еще Бренда.
— До Бренды больше тысячи миль. Я не знаю, когда увижу ее снова, и не знаю, хочу ли. Не она мне нужна.
Гарриет не стала спрашивать, что же ему нужно, но он достаточно выпил, чтобы
