Слой - Евгений Прошкин

— В пределах общей стратегии, — вставил Петр.

— Финансовые вопросы тоже решаем сами, — продолжала Настя. — Захотим отколоться — никаких разборок, никаких отступных. Расходимся мирно. А, и вот еще: на домашние работы не подписывать. Все делаем по очереди. Мы тебе не женщины Востока.

— Заметно. Короче, вы остаетесь.

— Мы остаемся, — кивнула Людмила. Костя сходил в комнату и принес оттуда разобранный «ПМ».

— Помочь или справишься?

— Первый «ствол» родители мне подарили на шестнадцатилетие, — улыбнулась Людмила. — Вернее, это они думали, что он у меня первый.

— Родители, — развел руками Петр. — Они всегда отстают от детей. Господи, что же будет лет через сто!

— Это еще греки спрашивали, — сказал Костя. — Древние. Нам кажется, что мир меняется. На самом деле — нет.

Людмила в мгновение ока собрала пистолет и небрежно бросила его в сумочку.

— Меняются только декорации, — согласилась она.

Немаляев рассеянно повертел в руке бутылку «Карвуазье», но так и не налил.

— Ты уверен? Ты на все сто уверен?

— Штаб, раньше ты мне этого вопроса не задавал, — обиженно проворковала трубка. — На сто, не на сто... не было там никаких записей. Даже блокнотика паршивого не нашли.

— А хорошо искали?

— Ты сам сказал: они где-то на виду. Ну, мы пнули по верхам. Если базар о тайнике, надо специалистов посылать.

— А гаврики? Что у них — шведская семья? Они могли взять, как думаешь? По мордам ничего не заметил?

— Да какие морды? Один вообще не при делах Петя из него, кажется, бабки вышибает. Телка... с ней тоже не ясно. Каменная. «Ствол» увидела — и на пол. Но без нервов, строго так: раз-два. Жизнь похоже, знает. Я ее вроде встречал где-то... но не помню. Может, с братком, может — так, сам...

— Что ты мне своими козами голову забиваешь? — начал злиться Немаляев. — Не помнишь — хрен с ней. Как Петр себя вел? Не дергался?

— Тоже как скала. После разговора, когда стали шмонать, сник немного. Но мне ведь не до него было. Штаб, там квартира недетская, метров сто пятьдесят. Надо группу из десяти человек, и с приборами.

— Дурак! — крикнул Немоляев. — Нет такого прибора, чтоб бумагу искал!

«Зря наорал, — тут же подумал он. — Люди не виноваты. Хочешь добиться толка — объясни солдату его маневр, а потом уж требуй. Но как же объяснить-то? И кому — братве?» Впрочем, был у него еще один человек, посвященный в этот странный расклад с переселением душ. Но тот — темная лошадка, его еще проверять и проверять.

Немаляев раздосадованно вздохнул и налил-таки коньяка. Не спеша выпил, сунул в рот ломтик лимона и задумчиво засопел.

Записи Бориса мог оприходовать и сам Нуркин. Это при нем Влад такой индифферентный, весь якобы в текущем моменте. Владя не прост. Не может быть, чтоб никаких тылов не готовил. Но ведь оперативных возможностей у него — ноль. Допустим, наймет он пару детективов из отставных гэ-бистов, так чем эти филины лучше его ребят?

"Нет, — сказал он себе, — это Петр отметился. И мудрить тут нечего. Петр их и взял, записи эти долбаные. Если, конечно, они не фикция. И у Бориса он не случайно загостился. Ясный день! Про такие совпадения пусть кино снимают, а мы народ реальный.

Просто Еремин шустрее. Первым вышел на Бориса, устранил — естественно — и все заграбастал. И остался на квартире?.. Зная, что он не единственный охотник до дневников Черных... Обнаглел? Да нет, сотник в этом смысле не хам. Опыт у него хороший. Что тогда?"

"Завалить сволочугу, — все более распаляясь, подумал Немаляев. — Как там они формулируют?.. «Именем Народного Ополчения»? Ну а мы — именем криминала. Тоже звучит. Именем братвы, будь она проклята.

Нет, Еремина ликвидировать в последнюю очередь. И то — при условии, что станет мешать. А не станет — пусть себе шебуршится. Какой-никакой, а все же шанс. Роговцев, так называемый серийный маньяк, залег глубоко, уже два месяца ни слуху ни духу. Кроме как через сотника, на него не выйти..."

Немаляев взвесил «за» и «против»: оставить Петра в покое в надежде заполучить Роговцева или как следует прижать и, возможно, приобрести записи Черных. И то и другое выглядело весьма сомнительно. Во-первых, неизвестно, удастся ли когда-нибудь побеседовать с маньяком, так же, как никто не поручится, что дневник Бориса действительно существует. Во-вторых, где гарантия, что маньяк или этот поганый дневник откроют ему то, чего он жаждет. Гарантии нет. И третье, на закуску — Петр мог завязать со своей мышиной возней и вести жизнь честного бандита. Вот и лоха какого-то на квартиру притащил, и подругой правильной обзавелся... А записи он, допустим, не брал, ему на них просто начхать.

Немаляев заметил, что бродит по кругу. И так плохо, и так дерьмо. Какой путь ни возьми, все — в никуда. Сотник мог давно разыскать своего подчиненного и давным-давно проштудировать учение Бориса, или что там у него. И овладеть — абсолютной свободой. Обрести настоящую волю, какой никому и не снилось. Передвигаться по слоям. Самостоятельно. Ни от кого не зависеть. Ни от чего не зависеть. Выбирать свою жизнь. Выбирать — себя.

Воля... Вот она, так близко. Есть адрес. Можно снять с Петра кожу. Можно посадить его на иглу или купить, отдав взамен все. Есть разные способы. Нет только уверенности, что у него это получится — вырваться. Вырваться отсюда к чертям собачьим.

Коньяк, братва, бешеные деньги. Безумная власть. Но пользоваться ею... Настоящий, тутошний Немаляев-Штаб сказал бы: западло. Александру Немаляеву, вице-премьеру, даже и слов таких произносить не хотелось. И все же он пользовался — словами, деньгами, властью. Не ради удовольствия, а по инерции. Для поддержания системы в рабочем состоянии. Ведь система должна работать -

любая.

Он достал из стола девятимиллиметровый «зиг», тяжелый мужской пистолет, и сбросил рычажок справа. Передергивать затвор было ни к чему — при замене магазина «зиг» заряжался автоматически. Достойное оружие для авторитета по имени Штаб.

Немаляев развернул пистолет на себя и хладнокровно заглянул в ствол. Палец без возражений лег на спусковой крючок. Он не сопротивлялся. Сопротивляться свободе глупо. Подлинной свободе, которая выше страха.

Дорога будет короткой. Шаг первый — он же последний. Не надо железных аргументов и тонких мотиваций. Ничего не надо, никакого обмана. Он знает, что делает. Это вернее, чем мудрость самостийного философа Черных. И это быстрей.

Палец поерзал, нащупывая удобное положение. Фаланга чуть согнулась. Немаляев проглотил комок. Сейчас...

— Штаб, у нас лажа! — гаркнули в другой комнате, и от неожиданности он чуть не выстрелил. — Штаб! Слышишь?

К нему вбежал личный телохранитель: дорогие брюки, стрижка «ежиком» и мясистые уши.