Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер

Я набрал номер. Вагас взял трубку, и в этот момент вернулась Тамара.

— Это Марлоу, генерал… да, хорошо. Сегодня утром я встречался с коммендаторе… очень любезен… Я обдумал предложение, которое вы сделали мне вчера вечером… да… да. Согласен. Естественно, подобные вещи требуют тщательных размышлений… совершенно верно. Теперь я хочу предложить, чтобы мы вели наши дела осторожнее, через почту до востребования…

Когда я наконец повесил трубку, брат и сестра смотрели на меня широко раскрытыми глазами, словно на безумца. Наверное, они были правы.

— Уясните, Залесхофф. — Мой тон был серьезен. — Мне не нужно от вас никаких денет. Я делаю это потому, что у меня есть свое представление о должном порядке вещей. А теперь, если можно, перестаньте разглядывать меня и вспомните о настойке арники. И если ваша сестра не возражает, я бы что-нибудь съел.

— Да, конечно! — Второй раз за время нашего знакомства я видел Залесхоффа растерянным. Уже обрабатывая арникой мои ноги, он усмехнулся.

— Тамара.

— Да, Андреас.

— Кажется, Спартак был восставшим рабом?

10

Переписка

Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, «Вагон-Литс-Кук», Милан.

Милан, 9 апреля.

Дорогой сэр!

В продолжение вчерашнего разговора по телефону я прилагаю подробности сделок за последние три месяца и надеюсь, что вы останетесь довольны.

С уважением,

Н. Маринетти от Дж. Л. Венезетти, до востребования, «Американ экспресс», Милан.

Милан, 11 апреля.

Дорогой сэр!

Благодарю за письмо и приложение. Я рассчитывал лишь на данные за последний месяц. Тем не менее остальные материалы также представляют большую ценность. Поэтому я прилагаю пять купюр по тысяче лир вместо трех, как было оговорено — с учетом дополнительного материала. Кроме того, передаю вам технические требования и бланк заявки, переданные мне коммендаторе Б., и надеюсь, что все устроится наилучшим образом. Жду от вас дальнейших сообщений.

С уважением,

Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, «Вагон-Литс-Кук», Милан.

Милан, 12 апреля.

Дорогой сэр!

Ваше письмо и вложения получил. Напишу через три недели. Спасибо.

С уважением,

От меня Клэр.

Отель «Париж», 11 апреля.

Дорогая!

Боюсь, что я превращаюсь в очень плохого корреспондента. Прошло не меньше недели с тех пор, как я тебе писал, и в довершение всего сегодня утром пришло твое письмо. Мне очень стыдно. Должен признаться, милая, что пару дней назад со мной произошел неприятный инцидент. Ничего серьезного. Всего лишь несколько синяков. Однако пришлось целый день пролежать в постели, а ситуация на работе складывается таким образом, что мне нужно трудиться не покладая рук, чтобы разгрести накопившиеся дела. Кроме того, сегодняшний день ушел на поездку в Кремону и встречу с клиентами по поводу рекламации — дополнительное осложнение. Все это, кстати, не только оправдания, но и некая преамбула к тому, что я хочу сказать.

Как ты, наверное, помнишь, дорогая, при обсуждении этой работы мы условились считать ее временной, только чтобы переждать неблагоприятный период. Рассчитывали расстаться максимум на несколько месяцев, пока дела в Англии не пойдут на лад.

С тех пор прошло несколько недель, но мне они кажутся годами. Теперь, словно действительно прошли годы, я могу взглянуть на ситуацию беспристрастно. И невольно задаю себе вопрос, моя милая, насколько мы сознавали, что сами себя обманываем. Мы ничего друг другу не говорили, но, похоже, оба боялись взглянуть правде в глаза: если не надеяться на чудо, то в ближайшем будущем у меня нет даже призрачного шанса вернуться домой, не оказавшись в той же ситуации, с которой я начинал, когда за мной закрылись двери «Барнтон-Хит».

Что же делать? Все очень просто, дорогая. Я решил вернуться и попробовать еще раз. Думаю, я вообще сглупил, когда дал согласие, но теперь это уже не имеет значения. Может показаться, что мое решение стало результатом естественной ностальгии и любовного томления, плюс обычные трудности на новой работе. Боюсь, это не так. Я не считаю себя малодушным человеком, и у меня достаточно опыта, чтобы знать: депрессия, которая может развиться в незнакомой обстановке и вдали от старых друзей, должна скоро пройти. Тут нечто другое. Во-первых, я по натуре не бизнесмен, и мне следовало оставаться на производстве. А во-вторых, будь я самым ловким бизнесменом Европы, мое решение не изменилось бы.

Наверное, ты теряешься в догадках, о чем это я и почему после оптимистичных заявлений моего второго письма (тогда я только что уволил Серафину и чувствовал себя на высоте положения) мое настроение резко изменилось. Попробую кое-что объяснить, дорогая, хотя во многом придется верить мне на слово. В моей работе существуют определенные аспекты, о которых я не догадывался, когда давал согласие, и о которых не знали и до сих пор не знают Пелчер и Фитч. Эти аспекты обрушились на меня как гром среди ясного неба и поставили в самое нелепое положение. Вряд ли я проявил меньше здравого смысла и больше наивности, чем любой другой на моем месте. Тем не менее ситуация стала невыносимой. Хладнокровно и тщательно все взвесив, я принял решение. Меня не мучают угрызения совести в отношении фирмы «Спартак». В данный момент для них готовится контракт, компенсирующий любые неудобства, связанные с моим уходом.

Я решил отправить заявление об увольнении в конце следующего месяца. Зачем столько ждать? Здесь остались кое-какие дела, которые мне надлежит закончить и на которые, как я рассчитываю, понадобится несколько недель. Единственное, что я осмелюсь тебе сообщить, любовь моя, — я согласился сделать нечто довольно глупое, о чем в обычной жизни даже и мечтать не мог, однако в этом сумасшедшем доме, который мы называем Европой, еще сохранились остатки такого поэтичного понятия, как справедливость. Я должен закончить начатое. По-моему, твой отец меня бы поддержал. Помнишь, что он говорил об оси Берлин — Рим в тот вечер, давным-давно, когда мы поужинали в китайском ресторане, посмотрели кино, а потом пошли к тебе домой? Он ждал нас с графином виски и предоставил полную свободу действий.

Я не сомневаюсь, что вся эта таинственность тебя очень раздражает. Поверь, я не хочу ничего от тебя скрывать. Если бы ты была здесь, я бы с радостью все рассказал. Писать бессвязный вздор не доставляет мне никакого удовольствия. Но я знаю, что ты собираешься провести отпуск в Италии, и поэтому спешу сообщить новость как можно раньше. Ты не представляешь, Клэр, как мне хочется снова быть рядом с тобой. Милая, не слишком сердись на меня.

С любовью,

От меня господину Пелчеру, эсквайру.

Виа Сан-Джулио, 14.

Милан, 16 апреля.

Уважаемый господин Пелчер!

Огромное спасибо за письмо по поводу Беллинетти. Я полностью понимаю сложившиеся обстоятельства и предпринял реорганизацию работы офиса, чтобы им соответствовать.

Я немного задержал отправку этого письма, поскольку надеялся сообщить новости, которые представляют для вас интерес. Рад наконец проинформировать, что в открытой борьбе с немецкими конкурентами мы выиграли заказ департамента боеприпасов на поставку тридцати восьми стандартных станков S2 с небольшими модификациями.

Согласованная цена контракта составляет 843 000 лир, и хотя два процента от этой суммы необходимо отнести к ассигнованиям на особые случаи, цена за станок все равно, как вы можете видеть, выше той, какую нам удавалось получать раньше. Официально этот факт объясняется модификацией. В действительности же модификация носит номинальный характер. Срок поставки — шесть месяцев.

Все детали контракта я отправляю через господина Фитча обычным путем. Как бы то ни было, мне показалось, что стоит воспользоваться возможностью и сообщить новость лично вам.

С уважением,

От Клэр мне.

Лондон, 14 апреля.

Я прочла твое письмо сегодня утром и пишу тебе на работе, так что мой ответ будет короче, чем мне хотелось бы.

Первым делом спешу сказать, дорогой, что работа в компании «Спартак» всегда представлялась мне вынужденной. Но я считала и продолжаю считать, что ты поступил разумно, согласившись на нее. Думаю, неприятности с «Барнтон-Хит» стали для тебя большим потрясением, чем ты осознавал. Одновременно недооценивая и переоценивая себя, ты ступил на неверный путь и пытался вернуться в прошлое. Я слишком сильно переживала и в таком состоянии не могла стать тебе верной опорой. Тебе было необходимо пройти весь путь самому — начать с переживаний и закончить решимостью. Ты же сначала волновался слишком мало, а потом слишком много. Пожалуй, отец был в чем-то прав. «Твой молодой человек, — сказал он (так он всегда тебя называет), — твой молодой человек должен найти работу в государственных структурах. Он чистый технарь и лишен качеств, необходимых для общества, где правит нажива». Наверное, не очень лестная для тебя характеристика, любимый, однако она недалека от истины. Кстати, одна из причин, почему ты мне нравишься.