КУДЕЯР - Артамонов Иванович

— А у тебя, Филя, баба была?

— Много их было, я ведь при кабаке жил, а там всякий народ обретается как мужского, так и женского пола. Но ты ведь не про них спросил — много ли проку в кабацких бабах? В молодости о такой девахе мечтается, коя жар-птице подобна. Вот и я так же мыслил в юные годы. Увидел раз в Белозерске девицу — Кузнецову дочь и ошалел от счастья. Она хохотушкой была, мои шуточки-прибауточки по нраву пришлись ей, стали мы встречаться. Да только всё это понапрасну было: посватался к моей красуле купчик — его отец солью в Белозерске торговал, — она меня тотчас же забыла. Что о них, бабах, говорить, глянь, какая красотища вокруг!

— В Белозерске так же лепотно?

— Об эту пору там ночи светлые, глянешь — вокруг всё белым-бело: белая вода в озере, белое небо над ним. Ярмонка там бывала о сборном воскресенье[157] да о средохрестье[158]. А в Кирилловой монастыре ярмонка справлялась во Введеньев день[159], в Успение Богородицы да в день смерти основателя монастыря Кирилла Белозерского[160]. Торгуют три-четыре дня, народ бесчинствует — шумит, песни горланит, драки учиняет, великое бесчестие творит богомольцам, сбирающимся в эти дни в монастыре. И тогда святые отцы били челом великому князю, чтобы запретил он торговым людишкам собираться возле обители. Тот согласился. Ярмонки было прекратились, но вскоре всё пошло по старине, ибо поняли монастырские старцы: не в их интересах изгонять торговых людишек, потому как через них казна монастырская полнилась. Ради денег смирились они с бесчестием. А по мне так хоть каждый день — ярмонка. Люблю скоморошничать, людей забавлять. Схлынет веселье — в душе слёзы вскипают, грустно становится. Слышь, как монахи в церкви всенощное бдение служат, складно поют- век бы слушал.

— Заболтались мы с тобой, Филя, вон уж утренняя зорька проглянула.

— Пора и нам соснуть, Олекса.

Казалось, только на миг глаза смежились, а уж совсем светло вокруг, солнышко припекает. Сели за вёсла, чтобы вывести судно на речной простор, а там тёплый южный ветер вздул парус, и струг своим ходом устремился вверх против течения.

В тот же день слева по борту миновали Балахну у Соли — город, построенный десять лет назад, в бытность Елены Глинской, на месте небольшого поселения. Славится Балахна соляными варницами, принадлежащими посадским людям. И хоть недавно возник этот город, посад его велик и многолюден. Зелёные луга подступили к самым домам.

Отец Андриан открыл книгу с духовными стихами. Ему особенно нравилось стихотворение про Иоасафа-царевнча и пустыню:

Прекрасная пустыня!Восприми меня, пустыня,С премногими грехами,Со многозорными делами,Яко матерь своё чадоНа белые руци!Научи меня, пустыня,Волю Божию творити,Яко матерь своего сынаНа добрые дела!Избавь меня, пустыня,Огня, вечныя муки!Возведи меня, пустыня,В Небесное Царство!

Эти слова были созвучны его собственным помыслам, душевным устремлениям. Дочитав стихотворение до конца, Андриан встал перед иконами на колени. Сперва он молился за Русскую землю, за всех людей, населяющих её, а потом уж за всех родственников и знакомых.

— Излей благодать Твою, Боже, на Русь святую и весь люд русский. Да соединятся все народы, её населяющие, в одну семью, Тебя, Отца Небесного, единомысленно исповедающую, всю жизнь свою по вере устрояющую, да будет едино стадо и единый Пастырь. Да будет хлеб насущный и духовный для всех без изъятия. Пошли, Господи, делателей добрых на русскую ниву твою, да огласят они её глаголами правды Твоей, да просветят её примером жизни по вере. Пошли, Господи, народу русскому чуткость сердца, да разумеет он святые речи избранников Твоих, да разумеет он святую волю Твою и неизменно и с радостью творит её, да будет Русь воистину свята, да соединится она единомысленно и единодушно в одно единое царство Христово, мыслию, словом и делом верное Богу и Христу его… Излей, Господи, благодать Свою на верных друзей моих- покойных Гришу и Парашу и ныне живущих Афоню и Ульяну, а также на детей их — Якима, Ивана, Ерофея, Мирона, Неждана и Настасью…

Стук в дверь прервал его молитву.

— Войди, — произнёс Андриан, не вставая с колен. На пороге показался Афоня.

— Лёгок на помине, Афонюшка, а я только что молился за тебя и твою семью.

— Твоими молитвами, отец Андриан, мы и живы. Но не один я явился к тебе, следом за мной увязался из Москвы Ивашка, да по дороге заболел, еле дотащил его до скита.

— Где же он?

— Лежит возле кельи.

— Давай внесём его сюда да положим на лавку.

Ивашка был без сознания, хрипло, с трудом дышал.

— Есть у нас знахарка Марья Козлиха, она травами разными болящих лечит. А к ней прибилась сиротка Акулинка, которая превзошла свою наставницу в её ремесле: коснётся кого рукой, тот сей же миг на поправку идёт. А уж набожная какая! Только её в церкви и видно. Не иначе как сам Бог помогает ей лечить людей.

— Ты бы позвал, не мешкая, знахарок-то, боюсь, не помер бы Ивашка, дюже плох он.

Андриан вышел из кельи и вскоре вернулся со стройной миловидной девушкой. За последний год Акулинка вытянулась, похорошела. Глянула она на Ивашку, разметавшегося на лавке, и смутилась.

«Сколько раз видела я его во сне, а он, оказывается, на самом деле есть на белом свете, и вот свёл нас Господь в этой келье».

— Откуда он да как звать его?

— Это мой найденный сын Ивашка. Его мать на кухне при великом князе в Москве служила да незнамо отчего наложила на себя руки. Остался он един как перст, я и усыновил его. Уходил я из Москвы ночью, погони опасался, и вдруг слышу чьи-то осторожные шаги за спиной. Остановлюсь — ничего не слышно, тронусь в путь — вновь сзади шаги. Таился Ивашка, боялся, что я его домой ворочу, а как вышли за пределы Москвы, объявился: это, слышу в тумане, я — Ивашка. Мы с ним ещё зимой, в починки, когда великий князь женился на боярской дочери Анастасии, размечтались побывать летом в Заволжье. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Какое несчастье, Афоня?

— О пожарах в Москве слышал?

— Сказывали о том калики перехожие.

— Так после третьего пожара московский люд отправился к царю в Воробьёве и потребовал выдать поджигателей — княгиню Анну Глинскую и её сыночка Михаила. Государь сказал, будто их нет у него во дворце, а народ не поверил и попросил допустить выбранных людей во дворец, чтобы убедиться в отсутствии Глинских. Царь согласился, и мы, выбранные народом люди, осмотрели дворец, а потом сказали всем, что Глинских у государя нет. С тем народ и разошёлся. А нас, выкрикнутых московским чёрным людом, царь повелел тайком схватить. Спасибо верному дружку — упредил он меня о грозящей беде. Вот я и устремился в Заволжье, авось здесь не сыщут. Да только в чём моя вина, Андриан? Не по своей воле, а по желанию народа довелось нам осматривать царский дворец.

— Нет твоей вины, Афоня. Рад видеть тебя здесь, в Заволжье.

Казалось, Акулинка внимательно слушала рассказ Афони, но мысли её были о другом. Каждая чёрточка на Ивашкином лице была мила ей: и ямка на подбородке, и приоткрытый, по-юношески припухлый рот, и мягкие, недавно пробившиеся волосы над верхней губой, и тёмные густые брови, сомкнувшиеся на переносице. Акулинка протянула было руку к Ивашкиной груди, но тут же отдёрнула: ей показалось, будто все догадываются об её чувствах к больному. Но как же она сможет лечить его? Подумают ещё, вот бессовестная — на виду у людей ласкает парня.

— Что же ты не лечишь его, Акулинушка? — спросил отец Андриан. — Сама видишь — плох парень.

— Слёзно прошу помочь Ивашке, ничего ради его спасения не пожалею!

— Ничего мне от вас не надобно, — почти грубо ответила Акулинка и стала произносить непонятные слова. Её ладони с распростёртыми пальцами зависли над Ивашкиной головой, а потом медленно двинулись вдоль туловища и стали как бы растирать грудь, не касаясь её.

Ивашка перестал хрипло дышать, а когда девушка повторила движение рук, открыл глаза и приветливо улыбнулся Акулинке. Казалось, он целиком, без остатка был занят созерцанием её и потому никого больше не видел вокруг.

— Здравствуй, милая девица! — прошептал он и взял её за руку.

Акулинка зарделась как маков цвет, но руку не отняла.

— Здравствуй, Иван-царевич, наконец-то ты пришёл сюда…

— Вот диво-то: всю жизнь парень девок сторонился, а тут вдруг осмелел, — тихо проговорил Афоня.

— Видать, сам Господь их свёл. Глянь на них — они как будто бы давным-давно знают друг дружку. Оставим их, Афонюшка, выйдем на свет Божий.

Едва покинули келью и сразу же увидели людей, идущих от речки.

— Господи, да это ведь Кудеяр, никак, объявился! А вон и дружок его веденеевский Олекса, да ещё незнакомый парень и две девицы.