Счастливых бандитов не бывает - Данил Корецкий

— Я не банщик, не знаю. Но к шефу все равно не пущу. Надо — вызывайте повесткой!

— Какой ты грозный! Думаешь, у меня повесток мало?

Лис устроился в соседнем кресле.

— Я тебе звонил раза четыре, только ты трубу не берешь…

— Кого надо — беру, — буркнул Боцман, следя за мелькающими на экране цветными фигурками лыжников. Лис смотрел на него.

— Серьезный базар есть, Иван.

— Знаю я эти базары. Слышал уже. Помоги нам, мы поможем тебе. Стукани, представим к УДО. А вы, может, медальку посулите или орден…

— Орден я тебе не обещаю, — сказал Лис. — А тему одну прояснить могу. Помнишь, наш давний разговор? Про Валета?

— Чего тут прояснять? И так все ясно. Без вас разобрался! — на скулах Боцмана заиграли желваки. — Вы бы шли себе… Мойтесь там, парьтесь. Что хотите… А здесь сидеть нельзя. Я на работе.

— И я на работе, — кивнул Лис. — И по моей работе выходит, что Питон к убийству твоего отца отношения не имеет. Подставили его просто-напросто…

— Чего это вы его выгораживать стали? — скривился Боцман. — Через столько лет-то? У него, небось, уже и кости сгнили, да и я срок оттянул, откинулся. Что было прошло и быльем поросло. Чего это вы вдруг вскинулись?

— Да я и тогда в сомнениях был. Странно как-то… Какой-то Питон вдруг Валета валит… Зачем это ему?

— Да чтоб бригадиром стать! Какие тут непонятки?!

— Стал?

— Чего «стал»?

— Стал Питон бригадиром?

— Стал… На том свете!

— Вот видишь! И дураку было ясно, что на него сразу подумают!

Боцман глянул выразительно, снова закинул ноги на столик, взял пульт и включил звук в телевизоре. Валяй, мол, тарахти, сколько влезет.

— А волыну «мокрую» зачем дома держал? Почему в Дон не сбросил, как все делают?

— У него и спросите!

— Я у тебя спрашиваю. Почему он такие косяки упорол? Чтобы на пулю нарваться?

— Потому что просекли его хитрости! Братва умнее оказалась, чем он думал!

Из-за двери послышался звонкий женский смех и хриплые вскрики Босого. Боцман настороженно приподнял голову, прислушался. Потом снова растянулся в кресле.

— Много я о вас слышал за это время, — сказал он. — Братва говорит, Лис такие кружева плетет, что расплести никто не может. А потом выходит, что это не кружева, а силки! Только уже поздно, запутался, не вырвешься!

— Это правильно, — кивнул Лис. — Только зачем мне на тебя силки ставить. Ты, извиняй, мелкая дичь.

— Чего ж пришли ко мне, если мелкая? — усмехнулся Боцман.

— Новость тебе одну сказать. Она, конечно, уже не первой свежести, даже успела в скелет превратиться. Только я ее совсем недавно узнал.

— Что за новость такая?

Боцман перестал усмехаться, сжал зубы.

— В октябре 2008-го сюда приехал серьезный московский киллер по кличке Еж. И тут же убили твоего отца. И Ежа отравили, мы его скелет совсем недавно нашли… Знаешь, где нашли? В речном порту, на старом теплоходе. У него там «лежка» была, там его и кончили. Это факты, Иван, а не мои «кружева».

— Кто кончил?

— Тот кто «заказ» давал. И кто речпорт держит. И кто на место Валета встал. Но это уже не факты, это «кружева».

Лис встал, поигрывая ключами от машины.

— Вы что, на Гарика намекаете? — хрипло спросил Боцман. Лицо его побледнело.

— Это ты сказал, а не я. Думай сам!

Коренев развернулся и направился к выходу. Вышел он тоже беспрепятственно, когда проезжал мимо парковки, заглянул во двор. Там все было по-прежнему, только Додик замерз и сел в машину. Отсутствие паники и беготни свидетельствовало о том, что Боцман никому не рассказал о его визите. Значит, поверил.

Но Лиса почему-то это не радовало.

На этот раз поездка из Воронежа была не такой веселой, как в прошлый. В поезде было холодно и неуютно, в стылом вагоне дуло из окна, коридор не прибран, туалет грязный.

Сочнев ехал в купе один, накрывшись тремя одеялами, и думал тяжелую думу. Настроение было паршивым, может, от этого шло и все остальное. Одно дело — возвращаться победителем на белом коне, а другое — обгадившимся щенком, не сдержавшим своих обещаний.

Он приехал домой рано утром и даже пожаловаться на несправедливость жизни жене не смог: ей как раз позвонила однокурсница из Набережных Челнов, у которой накрылся очередной брак, и плакалась за двоих. Ленка проохала и проахала с ней до половины восьмого. В результате дети опоздали в школу, а Сочневу пришлось, кое-как побрившись, лететь на работу без завтрака. Опаздывать сегодня никак нельзя — его ждали на совещании у Бобрина. Начальник следствия не верил в причастность начальника УР к банде «колдунов», и сегодня ему предстояло убедиться, что он был не прав. Только чем его теперь убеждать?

«Ничего, ничего, — утешал он себя. — Ничего страшного не произошло. Неудачи, в конце концов, случаются с каждым, не только с ним. Вон, „бобринцы“ два года топчутся на месте, не могут концы собрать воедино. А у него, у Сочнева, как раз появилось несколько великолепных мыслей, и сегодня он их озвучит, чтобы сгладить провал с Вареником…»

Настроение улучшилось.

«Не вешать нос, гардемарины!» — напевал Сочнев под нос, спеша на остановку. И в самом деле, глядишь, все еще наладится! Будет у Софочки отдельная комната, а самому ему не придется вприпрыжку бежать за маршрутками, будет рассекать по утрам на достойной машине… Лучше всего «БМВ», конечно, седьмой серии, как у этого проходимца Лиса. Но в «Конторе» нельзя так рвать глаза начальству и сослуживцам. На первое время сойдет и «тойота-камри» или «форд-мондео»…

«Едины парус и душа…» Он удачно поймал маршрутное такси, к Управлению подъехал раньше, чем предполагал. Еще одна удача! Значит, и все остальное пройдет хорошо…

«Та-ра-ра-ра… Судьба и Родина — едины!»

Но вышло все наоборот.

— Уваров не опознал Коренева, — глядя в пол, глухо проговорил Сочнев.

Сидящий во главе стола Бобрин — дородный, вальяжный, с властным лицом и аккуратно уложенными седыми волосами, чуть заметно усмехнулся. Члены следственной группы по делу о «крестобойне» тоже смотрели на него скептически: обещания майора явно расходились с реальностью.

— Точнее, не захотел опознать! — добавил Сочнев. — Возможно, с ним уже поработали…

Он поднял голову и наткнулся на холодный взгляд полковника Бобрина.

— В том и отличие оперативной работы от следствия, — веско сказал тот, сбивая невидимую пылинку с лацкана отлично пошитого пиджака.

— Оперативник оперирует информацией и догадками, а следователь — фактами. Что свидетель не опознал Коренева — факт. А все остальное — ваши догадки. Можете быть свободным…

Сочнев вышел в коридор. Что значит «свободным»? От сегодняшнего совещания? Но он ведь член оперативно-следственной группы! Или свободным от расследования? Тогда это пинок под зад. Унизительно и обидно!

Он вернулся в свой кабинет, подумал, глядя в окно, выходящее в угрюмый внутренний двор.

Ладно! Официально он не отстранен от расследования. Значит, имеет право запросить характеристику на Лиса. Милицейское начальство сразу насторожится, и невинный, казалось бы, запрос существенно затруднит его дальнейшую службу. Тем более, что хитроумным подполковником и так не слишком довольны…

А потом он напишет рапорт — прямо на имя генерала, приложит распечатку звонков из усадьбы Креста, потребует дать оценку деятельности милицейского подполковника…

Если нет основания посадить его в тюрьму, то уволить из органов по недоверию — просто обязаны!

В Питере была уже самая настоящая зима. Злой ветер бросал в лица прохожим колючую снежную крупу, по стеклам плавучего ресторана стекали даже на вид холодные, замерзающие на ходу струйки. Неву сковал серо-белый панцирь, во взломанном фарватере черная вода играла ледяным крошевом. Фасад Зимнего дворца напротив то и дело терялся в мутном мареве метели. Боцман первый раз был в Питере, первый раз видел в натуре Зимний, впервые попал в роскошный ресторан. Для него вообще сегодняшний день стал днем открытий. И в самолете он летел впервые, и в машине, которой отдают честь постовые менты, никогда не ездил, и диковинных блюд никогда не пробовал — даже не знал, что они существуют. А главное — он никогда не сидел за столом со столь важным и уважаемым человеком, которого охраняет оставшаяся у входа милиция и зашедшие в помещение личные телохранители, к которому подобострастно подбегают местные начальники и от которого не отходят сразу три официанта.

Лебедь был в темно-синем, почти черном костюме, светло-синей накрахмаленной сорочке и красном галстуке в легкую бело-синюю полоску. Выглядел он не прокурором, как когда-то представлял Боцман — бери выше: мэром или даже губернатором. Холеное лицо загорело, будто за окном стоял тиходонский август, на нем застыло выражение собственной значимости, власти и силы. Иван не сразу признал Лебедя, а когда признал, то подумал, что этот барин пошлет его на три буквы, и дело с концом. Но бывший Смотрящий отнесся вполне душевно: обнял, пригласил в ресторан, от пуза накормил, только спиртного не заказал без всяких объяснений. Говорить им особо было не о чем: не вспоминать же, как Гнилой не хотел отдавать в общак долю из блока «Мальборо» или как Финик по беспределу опустил молодого парня, пришедшего с этапа… Эти разговоры не вписывались в обстановку, да и вообще не соответствовали новому облику Лебедя, в официальной биографии которого, — Боцман был уверен, — ни судимость, ни тиходонская зона вообще не значились. Поэтому он сразу перешел к делу и сейчас заканчивал свое изложение.