Сердце Короля Теней - Сильвия Мерседес

– Возьмите группу добровольцев, – говорю я. – Не сомневаюсь, что многие из наших братьев и сестер изголодались по кишкам хобгоблинов.

Парх улыбается, словно пещерный дьявол. Возможно, я впервые вижу моего военного министра довольной. Это не такое зрелище, которое я захочу увидеть вновь; эта улыбка будет являться мне в кошмарах еще многие обороты цикла.

– А вы, Арук? – спрашивает она.

Я перевожу взгляд с нее на залатанные ворота цитадели. Я решил биться здесь, стать последней линией обороны между уязвимым местом цитадели и всяким ноксаурийцем, которому бы удалось прорваться через всадников на морлетах.

– Я поговорю с теми, кто внутри, – отвечаю я, – узнаю, какую помощь они могут предложить нашим раненым. Найдите Лур, если она еще жива, пусть она доложит мне о наших потерях.

Парх кивает и больше ни о чем не спрашивает, за что я ей благодарен. Внутри цитадели у меня есть еще одно дело, о котором она пока ничего не знает. И я как-то не готов объяснять ей, как моя прежняя нареченная оказалась здесь, на поле боя.

Пока что я и себе этого объяснить не могу.

* * *

– Мы остановили кровотечение, как внутреннее, так и наружное. А сотворенные магом Яланю мощные чары стазиса не дадут состоянию быстро ухудшиться. Помимо этого мы мало что можем предложить.

Принцесса Ильсевель лежит на длинном письменном столе, превратившемся в больничную койку, в комнате, поспешно переоборудованной из скриптория в лазарет. На ней больше нет того странного наряда ликорнов, она раздета, перевязана и накрыта одеялами из соображений скромности. С ее лица стерли боевую раскраску, хотя на висках и в глазных впадинах еще остались ее следы. Она выглядит такой хрупкой, лежа здесь. Как бледный призрак, вернувшийся с того света. А ведь, по сути, именно им она и является.

Как долго она останется по эту сторону своей могилы, пока не ясно.

Я вглядываюсь в ее лицо в тихом шоке. Ильсевель. Из всех людей! Эта женщина, которая должна была стать моей невестой. В последний раз я видел это лицо – этот суровый лоб, эти полные, но с опущенными книзу уголками губы – в ночь моей свадьбы. Я тогда считал, что занимаюсь любовью с ней.

Я содрогаюсь. Сейчас не время вспоминать ни тот мрачный миг, ни все те мрачные мгновения, что за ним последовали. Ни в чем из этого не было вины или умысла Ильсевель. Она была мертва. Ну или так мы все думали. Знает ли Ларонгар? Может, все это часть его долгоиграющего плана, попытка не дать своей любимой дочери попасть ко мне в руки? Если так, то попытка не удалась, потому что вот она лежит. Раненая. Уязвимая. Полностью в моей власти. Эти Мифаты, быть может, и стали бы со мной драться, если бы поняли, кто она такая, но их так мало, а запас их магии так сильно истощился за долгую осаду. Они не помешают мне забрать ее.

Какой поворот судьбы привел ее на это поле боя? Я не могу этого даже вообразить. Как не могу уложить в голове и тот странный миг, когда увидел, как она бросилась между мной и тем ликорном. Это его имя она выкрикнула? Она знает этого мужчину? На его лице, когда удар попал в цель – в этот миг ясности, которая прожгла безумие вирулиума насквозь, – был написан шок. Ужас. Некое осознание того, что он наделал. Вирулиум – яд сильный; он бы еще много часов не смог освободиться от его воздействия. Неужели я неправильно понял то, что вроде бы увидел в его почерневших глазах?

Здесь столько всего непонятного – и все завязано на этой девушке, которая ничего не может мне рассказать. На этой девушке, которая теперь находится в моей власти.

– Она выживет? – спрашиваю я, стараясь не дать никаким эмоциям просочиться в голос.

Нервный маг по ту сторону стола тяжело вздыхает. Это молодой парень, неготовый к той ответственности, что внезапно свалилась на его плечи.

– Исцелить ее мне не по силам. Большая часть наших лечебных заклятий уже использована. Сильных не осталось. А кроме того, взгляните сюда.

Он приподнимает одеяло, обнажая грудь Ильсевель и обмотанный бинтами торс. Я начинаю было отводить глаза, но молодой человек показывает на участок кожи между ее грудей. Мне не хочется смотреть. Не на нее, не на эту женщину, которая должна была стать моей, но сейчас лежит в столь жалком состоянии. Ильсевель делает неглубокий вдох. На выдохе маг говорит:

– Вот! Вы видите?

Что-то проявляется на ее бледной коже: мерцающий золотом знак, в один миг он есть – а в следующий уже нет.

– Что это? – спрашиваю я.

– Руны. – Маг кривит губы.

– Письменная магия?

– Да. Но неправильная. Это старая магия. – Он говорит это с таким презрением, как будто возраст – это грех. – Магия ведьм.

Я непонимающе гляжу на него. Письменная магия, как по мне, вся одинаковая.

Маг продолжает, отвращение слышится в каждом его слове:

– Это эти ибрилдийцы, видите ли. Они творят ублюдочный вид чародейства, нечто среднее между магией фейри и людской, берут разные кусочки того и другого и все оскверняют. От этой нечестивости просто тошно. Но я не могу отрицать, что чары мощные.

– Это чары? – я взмахиваю рукой, показывая на сияющую руну, которая появляется вновь, когда Ильсевель делает выдох, и опять пропадает на вдохе. – Что это значит?

– Да будь я проклят, если знаю, – отвечает маг с определенной искренностью. В конце концов, он и в самом деле мог бы оказаться проклят, если б узнал слишком много о запретной магии. – Могу только сказать, что чары нарушены. Видите, вот здесь? – Он указывает на верхний краешек руны, когда та появляется. Он не такой яркий, как все остальное, а кажется скорее темным на фоне ее кожи, как будто выжженный. – Они распадутся, когда заклятье стазиса мага Яланю рассеется. А затем… – Он пожимает плечами.

– Что затем?

– Она умрет. Наверное. Как я и сказал, мне ничего не известно о рунной магии, я знаю ровно столько, чтобы суметь ее распознать.

– Кто может ей помочь?

– Полностью обученный Мифат мог бы. Но…

– Что?

Нежелание отвечать глубоко отпечатано в чертах его молодого лица. Но он вновь глядит на принцессу, такую прелестную, пусть даже она и лежит здесь раненая, сломленная. Ее лицо побледнело до болезненно-серого оттенка, а кожу усеивают бусинки пота, мокрые пряди волос липнут ко лбу и шее. Я борюсь с желанием вновь накрыть ее одеялом, спрятать ее женственные формы от глаз,