Анахрон. Книга вторая - Елена Хаецкая

А жаль.

Однако долго сожалеть о распаде семьи Сигизмунду не пришлось. Шестнадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года в двадцать часов ноль шесть минут по Московскому времени — свершилось: к валяющемуся на диване Сигизмунду заглянула Аська и мрачно сказала:

— Морж, идем. Там тебя этот старый хрен зовет.

— На что я ему сдался?

— Вот ты его и спроси.

Сигизмунд с кряхтением поднялся. Аська с подозрением покосилась на него.

— Хоть ты, Морж, на ходу не рассыпайся. А то уже тошнит от хворых.

— На себя полюбуйся, — огрызнулся Сигизмунд.

Достало. Все достало. В собственном доме по вызову хожу. Какой-то старый дегенерат аудиенцию назначает. Гнать, всех гнать! Измыслить, как — и к едрене фене.

Нарочно шаркая шлепанцами, Сигизмунд проник в «светелку». «Старый дегенерат» развалился на тахте. Рядом вила гнездо заметно растолстевшая Лантхильда. Тут же верхом на стуле сидел Вамба. Что-то замысловатое плел из тонких ремешков. Сплетет — расплетет… Сплетет — расплетет…

Едва Сигизмунд вошел, в него уперся хмурый взор из-под кустистых бровей. Изуродованная шрамами физиономия старого вандала обратилась к «зятьку».

Старец источал какой-то свой особенный запах. Плюс корвалоловая вонь.

— Чего? — буркнул Сигизмунд. — Звали?

Старый вандал некоторое время пялился на Сигизмунда молча, мрачнея с каждой секундой. Затем, брызгая слюной и разъяряясь все больше, заговорил. В исполнении папаши Валамира вандальская речь звучала песьим брехом. Гав! Гав!

Хватило даже скудных познаний Сигизмунда, чтобы понять: старец ярился, требовал, обличал… Все крутилось вокруг имени «Сегерих». Мол, вынь да положь Сегериха! Сигизмунду тестюшка и слова вставить не давал. Наконец выдохся и заткнулся. Снова мрачным взором сверлить принялся.

Сигизмунд перевел взгляд на Вамбу. Вамба выглядел озабоченным.

— Йаа, Сигисмундс, — закивал Вамба, — Сегерих! Сегерих — хвор ист?

— А мне почем знать?

— Посем? — Вамба повторил знакомое слово. Потер пальцы понятным жестом, будто купюры слюнил. — Нии «посем»! Хвор?

Старый пень снова ожил. Завопил с удвоенной силой. Сегерих! Чтоб был! Здесь! Немедленно! Ну? Что стоишь? Где Сегерих-то? Ну-ка быстро, ноги в руки — искать!

Лантхильда тихонечко кивала Сигизмунду с умильным видом. Мол, Сигизмундушка, ну что ты, право. Видишь — батюшка Сегериха просит? Что тебе стоит, коли так уж приспичило старому человеку! Сходи, уважь. Поищи.

Постепенно наливаясь «свинцовой мерзостью бытия» по самые уши, Сигизмунд медленно повернулся и молча вышел из «светелки».

Аська сидела на кухне, покуривала. Завидев Сигизмунда, встрепенулась.

— Чайку хочешь, Морж? Слушай, меня он тоже достал. Во как достал! Все говорит, говорит, поучает… За мальчика принял, сиськи щупал, чтобы проверить, потом хохотал, по спине меня хлопал — чуть душу наружу не выбил… А знаешь, я ему понравилась. Он считает — это отменная шутка волосы срезать и так ходить. Вамба рассказал ему про меня и Вавилу…

— А что — ты и Вавила? — удивился Сигизмунд.

— А ты не знал?

— Откуда мне знать? Я над тобой со свечкой не стою.

— Да мы уж давно. Его кольцо в пупе прикололо. Ну и пошло… А меня — хайры. Ну и другое тоже. У него шрам на животе, только не от аппендицита. Папочка Валамир говорит, мы с Вавилой друг другу идеально подходим. Мол, два раздолбая.

— Да это он просто радуется, что Вамба на тебя не позарился. Вавила старой сволочи — никто, а Вамба все-таки сынок.

— Да ну тебя в задницу. С тобой как с человеком разговариваешь… Или ты ревнуешь, Моржик? Так я ведь тебя тоже люблю… А чего ему от тебя надо было?

— Какого-то Сегериха.

— А где он?

— Кто?

— Сегерих.

— Да хер его знает, этого Сегериха! Я его в гробу видал!

Аська неожиданно сказала, давя окурок:

— В самом деле, Морж, что ты кобенишься. Сходил бы, поискал этого Сегериха. Сам видишь, волнуется дед. Еще копыта отбросит от переживаний.

— Будет вам сейчас Сегерих! — заорал Сигизмунд. Вскочил.

— Ты хоть чай-то допей! — в спину ему крикнула Аська.

Сигизмунд шел в Анахрон, грохоча заграждениями и яростно бормоча себе под нос:

— Будет вам сейчас Сегерих! Будет вам Сегерих!

На полдороге обнаружил, что впопыхах не переоделся. Так и выбежал в хорошей куртке. Да и фиг с ней. Отомщу! За все отомщу!

Но спустившись и остановившись перед заветными кирпичами, открывающими подземный ход, Сигизмунд вдруг задумался. Он пережил здесь столько ужаса, видел столько страшного и неприглядного… И там, в темноте, в черном зеве колодца, ждало что-то… какой-то неведомый провал.

И все же раз за разом он находил в себе силы идти в Анахрон, заглядывать в приемную камеру, осматривать «предбанник». Ни отвращение к бесчеловечному порождению жестокой эпохи, ни стерегущий за каждым поворотом страх, — ничто не могло остановить его.

Почему? Ведь не ярость же, в самом деле, погнала его из кухни в Анахрон! И всяко не тревога за судьбу какого-то там Сегериха! И меньше всего — желание потакать капризам старого вандала, оккупировавшего «светелку» и тиранящего оттуда всю тусовку.

Нет, совсем не в этом дело. Совсем не в этом.

А в том, что Анахрон неудержимо притягивал к себе. Звал. И это было сильнее любого страха.

Сигизмунд вошел в тоннель и закрыл за собой потайную дверь. Впереди тянулся темный ход. Но и мрак, и одиночество, и страх — все это казалось малой платой за наслаждение оставить в недосягаемой дали бессмыслицу «верхней» жизни.

Здесь, под землей, в недрищах Анахрона, имелась своя алогичность. Но — другая. Может быть, более высокого порядка. Волюнтаризм акта Творения. Бессмысленность претворения биомассы в разумное существо. Нелогичность Создателя.

Жрец Анахрона, блин!

И ведь снова побежишь отсюда, умирая от ужаса! И снова будешь возвращаться.

Опять вспомнились кадры семейной «хроники»: Аспид, презрительно глядящий и на застолье, и на любительские кинопотуги отца… Еще бы тебе, дед, не кривиться! Ты играл в куда более захватывающие бирюльки.

Неожиданно, будто въяве, увиделась и кинокамера. Она называлась «Спорт-2» и являла собою толстостенную железную коробку, из которой пипкой торчал крохотный объектив. И помещалась она в очень жестком футляре. Почти таком же большом и твердом, как деревянная кобура от маузера, которую дед хранил как реликвию германской войны.

Анахрон был сегодня чрезвычайно активен. Сигизмунд ощущал, как пульсирует пространственно-временная ткань. А может, это была игра воспаленного воображения.

К приемной камере Сигизмунд приближался с опаской. Если Сегерих — или, скажем, Лиутар с дружиной — здесь, то… А, пошло все на хрен! Всех, всех натурализую, пропишу к себе, поселю в «светелке» и на кухне. Лиутару нашепчу, что старый пердун Валамир, мол, его с дерьмом тут смешивал. Вообще интриги разведу. Или схожу с вандалами Зимний возьму. Кто тут временные? Слазь! Кончилось ваше время.

А может вообще на вандальских мечах да копьях взойти в кресло начальника нашего РЭУ? Квартиру вандалам выделить казенную, а дворника оттуда — гнать, гнать…

В камере, как и ожидал Сигизмунд, никого не оказалось. Заходить туда он не стал. Закурил.

Почему-то не хотелось покидать помещение Анахрона. А куда, собственно, идти? Домой? Квартира теперь, почитай что, тю-тю. Аська, сучка, и та… С вандалом спуталась. И ведь плевать ей, что он вандал.

Лантхильда… Нет, все, поломата жизнь, поломата!

…На этот раз Анахрон сработал мгновенно. Не было ни страха, ни гула, ни дрожи, ни предчувствий. Не было удушья и умирания. Сигизмунд вдруг оказался в овраге. Том самом. Он сразу узнал это место. Почему-то он лежал на спине. Над ним на рассветном небе горела одинокая звезда. И едко пахло гарью.

Затем склон стремительно надвинулся на Сигизмунда. Он испугался, что сейчас ударится лицом. Однако этого не произошло. Сигизмунд почувствовал сильный толчок. Перед глазами расплылись радужные круги.

…Сигизмунд с размаху сел на что-то твердое. Посидел неподвижно, прислушиваясь к ощущениям в теле. Пошевелил пальцами. Согнул ногу. Потом осторожно открыл глаза.

Он сидел в промерзшей песочнице посреди двора, под деревом. Это была старая заслуженная ива, вросшая в решетку. Ветер шевелил на земле жухлые листья. Рядом с решеткой виднелись ржавые качели. Снег, судя по всему, еще не выпал. Наблюдались «заморозки на почве». Ноябрь, что ли?

Возле качелей уныло возилось двое детей. Дети поглядели на Сигизмунда без особого интереса. Вскоре их внимание полностью переключилось на проходившую мимо кошку.

Сигизмунд, кряхтя, встал на четвереньки, выбрался из песочницы, отряхнулся и пошел со двора.