Новый Мир ( № 6 2013) - Новый Мир Новый Мир

Пристрастий своих Экштут не скрывает, полагая правильным именно европейское, либерально-рыночное устройство общества. И главную беду видит в том, что в свое время русская интеллигенция отшатнулась от подлинных буржуазных ценностей, приняв за них жажду наживы и безжалостность к ближнему. Впрочем, вину за это он во многом возлагает на Николаевскую эпоху, когда и зародилось великое противостояние власти и общества, а точнее — образованного слоя, вписавшегося в государственную бюрократию, и все растущей массы людей с дипломами, не имеющей никакой возможности влиять на принятие решений. Положение изменилось после великих реформ Александра II, но последний шанс сдвинуться в сторону настоящего буржуазного либерализма был упущен поколением раньше, когда на руинах разоряющегося дворянства, разваливающейся крепостнической экономики росли те, кого позже назовут интеллигенцией. В итоге «русское образованное общество дорого заплатило и за свое нежелание вступать в диалог с властью, и за свое отторжение капиталистических реалий». o:p/

Книга вышла в серии «Повседневная жизнь», но подробностей быта в ней не так уж много, главная ее тема, пожалуй, — повседневный образ мысли, который Экштут рассматривает на не самых стандартных примерах — таких, как польский вопрос (в книге подробно анализируется трансформация отношения общества к польским восстаниям — в 1831 и 1863 годах оно было различным), эмансипация женщин, ставшая настоящей сексуальной революцией, колониальная экспансия, отношение к истории и действиям русской армии. o:p/

o:p   /o:p

Александр Пыжиков. Грани русского раскола. Заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года. М., «Древлехранилище», 2013, 646 стр. o:p/

Чтобы увидеть русскую историю XIX века в необычном фокусе, требуется некоторое усилие. Слишком уж трудно отвлечься от привычной схемы, в которой силы прогресса, сиречь революционеры, вели неустанную борьбу с цепляющимся за прошлое самодержавием. Александру Пыжикову это удалось — и привело, прямо скажем, к нетривиальным выводам. o:p/

Ключевая точка русской истории, согласно концепции автора, — церковный раскол, приведший к тому, что в России «образовались два социума с различной социальной и культурной идентификацией». Вряд ли кто станет с этим спорить, однако до сих пор принято было считать, что в итоге православные в массе своей приняли реформу Никона, а роль старообрядцев была незначительной. Пыжиков утверждает ровно противоположное, показывая, что немало православных лишь сделали вид, будто приняли реформу, на деле оставшись верным старине. Фактически старообрядцам удалось создать мощнейшие теневые структуры, пронизывающие едва ли не все слои общества, причем особенно влиятельными они стали в конце XVIII — XIX веке. В книге подробно исследуется феномен внезапного, из ниоткуда, появления купцов-миллионеров и старообрядческой модели капитализма, основанной на принципе «твоя собственность есть собственность твоей веры». Тут и в самом деле много удивительного — еще современники отмечали, что громадные средства внезапно оказывались в руках людей, прежде «занимавшихся разве что мелкой торгово-кустарной деятельностью». Пыжиков полагает, что на самом деле эти старообрядцы-нувориши были не столько удачливыми предпринимателями, сколько управленцами, которых «община наделила соответствующими полномочиями». И работали они не на себя, а ради «противостояния никонианскому миру». Деньги же находились в распоряжении общины, и вся экономика староверия была основана на общинном кредите, причем огромные средства зачастую ссужались без оформления каких-либо бумаг, на основе устной договоренности. Рассматривая движение старообрядческих капиталов в XIX столетии, семейные и политические связи старообрядцев, Пыжиков приходит к выводу, что противостояние властей и приверженцев старой веры не прекращалось вплоть до первой русской революции, причем давление правительства вело к радикализации части влиятельных старообрядцев. Так, старообрядческий капитал сыграл немалую роль в организации вооруженного восстания в Москве в декабре 1905 года. А если учесть, что народные массы пронизывали староверческие толки и согласия, для которых сама идея частной собственности выглядела странной, становится понятным, почему коммунистическая идея не встретила в народе серьезного сопротивления. o:p/

o:p   /o:p

Валерий Янковский. От Сидеми до Новины. Дальневосточная сага. Владивосток, «Рубеж», 2011, 608 стр. o:p/

Валерий Янковский — внук польского шляхтича Михаила Янковского, пошедшего после разгрома польского восстания 1863 года на каторгу в Сибирь, да так там и прижившегося, натуралист, охотник, эмигрант, зэк, писатель — прожил почти сто лет, и на его долю выпало все, что мог предложить XX век. Этот сборник его избранных произведений задумывался как подарок к столетию писателя. Увы, автор совсем немного не дожил до выхода книги в свет. Ее составили воспоминания о детстве, охотничьи рассказы, публиковавшиеся в разные годы в журнале «Охота и охотничье хозяйство», записки о жизни в эмиграции в Корее, а также воспоминания «От гроба Господня до гроба ГУЛАГа». Сочетание лирической прозы и жесткой мемуаристики напоминает путешествие в параллельную реальность, в Россию, которая могла бы быть, если бы не революция или, скажем, если бы Дальневосточная республика сохранила самостоятельность... Но русского фронтира, с гордым и свободным вооруженным народом, не получилось. А ведь могло бы — Янковский вспоминает «белый дом-замок с башнями и бойницами», дедов кабинет, где постоянно стояли наготове четыре пулемета, не считая множества ружей. Сам Валерий первое ружье получил в подарок на Новый год, в возрасте восьми лет. И вот картинка из ушедшей жизни: «...в высокой серо-зеленой траве лежит на боку здоровенный рыжий в белых пятнах и белым животом бык-пантач. Спешиваемся, девчонки хлопают в ладошки, стрелок вытягивает из ножен короткий финский кинжал с черной рукояткой. Ловко делает глубокий круговой надрез вокруг шеи, резко поворачивает голову быка, — крак — легко отделяет башку с серо-розовыми, покрытыми нежным пушком молодыми летними рогами». Детям, участникам сцены, еще и десяти лет нет... o:p/

Хозяйство Янковских росло «в борьбе с тиграми, барсами и волками, с хунхузами и браконьерами». А чуть позже — и с красными партизанами. Но в 1922-м прежняя жизнь кончилась, пришлось уезжать. Благо, недалеко — граница всего в полусотне километров. Начался корейский этап жизни Янковских (точнее, корейско-японский, ибо Корея тогда была под властью Японии). Скудный, но достаточно благополучный — занимались своим любимым делом, устраивая охоту для богатых иностранцев, приезжавших даже из Европы и Америки, а позже организовали на берегу Японского моря курорт, пользовавшийся известностью у русской диаспоры в Восточной Азии. До войны с Японией, замечает Янковский, русские эмигранты жили в этих краях «как у Христа за пазухой», даже Вторая мировая прошла тут почти незамеченной. Но 9 августа 1945 года «всю Маньчжурию накрыл гул самолетов» — Япония терпела поражение, Маньчжурию и Корею заняли советские войска. Странно, но русская молодежь, в том числе и Янковский, ждала своих с воодушевлением, не подозревая, что у многих впереди лагерные сроки, а то и пуля. Янковскому, пытавшемуся бежать уже из заключения, выпали даже не колымские, а чукотские лагеря. Но ему невероятно повезло — в 1949 году дело переквалифицировали, и вместо 25-летнего срока вышел девятилетний. По счастью, Янковский прожил еще более полувека — чтобы успеть обо всем рассказать. o:p/

o:p   /o:p

Шон Эллис. Свой среди волков. [В соавторстве с Пенни Джунор.] Перевод с английского А. М. Тихоновой. М., «Астрель: CORPUS», 2012, 352 стр. o:p/

Шон Эллис с волками жил, по-волчьи выл, по-волчьи ел и пил. Так, скажут, не бывает, но жизнь богаче любой выдумки: плохой парень из английской глубинки, в свое время в буквальном смысле сбежавший от полиции в десантуру, всегда чувствовал — он с этими хищниками одной крови. Только потому и смог прожить несколько месяцев в зимнем горном лесу в волчьей стае. Одно только он не делал вместе с волками — не охотился. Волки умеют это лучше, да и, как выяснилось, далеко не все члены стаи в охоте участвуют. Некоторые заняты совсем другими делами, и за это их кормят. Вот Эллис и прикинулся таким полезным волком. Но это была вершина его волчьей карьеры, к которой он шел многие годы. o:p/

Стая, приютившая Эллиса, жила, разумеется, не в Британии, а в Северной Америке, в штате Айдахо. Чтобы попасть туда, пришлось приложить некоторые усилия. Детство Эллиса прошло в глухой дыре, ничуть не напоминающей идиллические деревушки из английских детективных сериалов. Добрая старая Англия Эллиса словно сошла со страниц советской деревенской прозы — безотцовщина, никаких тебе благ цивилизации, грязные картофельные поля да сельские танцульки с обязательной дракой. Одна радость — собаки. «Я считал фермерских псов своими друзьями», — пишет Эллис. С детства он отлично знал и понимал собак, и родство собак с волками — важнейший элемент его концепции волчьей психологии. o:p/