Самая страшная книга 2015 (сборник) - Галина Евдокимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существовал только дождь, прорезавший сумрак холодными каплями.
Пробираясь сквозь духоту, набившуюся в легкие клочками ваты, мы шли туда, куда не вела ни одна тропинка.
– Это не сработает… Ты просто набрал камешков, обычных камешков. Как они помогут? Да ладно, пошли домой, нет никакого Медведя, зачем нам мокнуть? – Мой голос звучал негромко, его мог услышать только Леха. Мне было страшно, впрочем, как и ему.
Это только кажется, что здесь никого нет.
Там, где не слышно птиц и насекомых, есть то, из-за чего птицы и насекомые ушли.
В Лехиной руке – пластмассовый пистолет. Его нам купил папа, один на двоих. Мы постоянно дрались из-за того, кто будет первым с ним играть. Пистолет выглядел как настоящий, да и стрелял по-настоящему: в магазин заряжалось пятнадцать пластмассовых шариков, передергивался затвор, щелчок – и верхний в обойме патрон попадал в ствол. Дело оставалось только за спусковым крючком.
С расстояния пяти метров шарик пробивал тетрадный листок, с расстояния трех – обложку тетради.
Только сейчас в магазине не было шариков. Были камешки, которые Леха целую неделю собирал по улицам, тщательно выискивая подходящие.
– Нет, мы никуда не пойдем, понял? – В Лехином голосе слышалась несгибаемая уверенность, но при этом он все равно дрожал. – Тогда никто не пропадет. Мы дойдем до Пня, убьем и Медведя, и Ста… кх-кх… сам знаешь кого… И можно будет спокойно играть. Ты хочешь спокойно играть?
– Да сказки все это, давай домой…
– А если сказки, то чего боишься? До Пня немного осталось: быстро проверим, что к чему, и назад.
– Не хочу я ничего проверять. Никого там нет – и все! Что толку под дождем мокнуть? Заболеем еще…
Леха презрительно хмыкнул. Настоящий пацан не боится заболеть.
С каждым пройденным метром ноги становились тяжелее и тяжелее. Как можно спокойно идти вперед, зная, что если Медведь действительно существует, если истории, которые шепотом рассказывают о нем, – правда, то все, что мы можем, – выстрелить в него маленьким белым камешком?
Эти мысли сковывали движения. Глаза щипало. Я не сразу понял, что у меня потекли слезы. Хорошо, что под дождем они незаметны: Леха поднял бы меня на смех, узнав, что я вдруг ни с того ни с сего заплакал. Но мне было очень страшно. Как никогда в жизни. Нос шмыгал, словно я схватил насморк. Хотелось закричать – громко, на весь лес.
Может быть, крик смог бы рассеять тишину и хоть на секунду сделать так, чтобы мы перестали бояться.
Леха прибавил шагу, и я начал отставать. Он шел все быстрее и быстрее, словно загипнотизированный: его худая спина ссутулилась, ноги-спички дрожали и подергивались, впиваясь в траву, словно ножи. Он не был похож на человека, скорее, на ожившую проволочную куклу.
Мокрый от дождя пистолет хищно блестел.
Я хотел окликнуть Леху, догнать, растормошить, но ноги переставали двигаться, я постоянно запинался, останавливался, сдирал с сандалий ветки и стебли, запутавшиеся в ногах, и все больше пропитывался гадким страхом.
Лехин силуэт удалялся, пока окончательно не растворился среди деревьев и травы.
Слезы продолжали течь, все так же смешиваясь с дождем. Я по привычке вытирал ладонями глаза, но это не помогало – даже еще больше хотелось плакать. Лицо опухло. Я не понимал, почему мне так больно, почему я не могу переступить через кошмар, через растекшуюся под ногами темноту и броситься вслед за братом. Я знал, куда он идет и что собирается совершить, – догнать его несложно, нужно-то всего пару минут.
Но у меня не получалось сделать и шага.
Стоя среди деревьев в темноте и тишине, я чувствовал, как тело становится скользким, водянистым и холодным, таким же, как падающие с неба капли.
Не выдержав, я развернулся и побежал домой. Так быстро, что, запинаясь и падая, даже не пытался выставить вперед руки для смягчения удара. С каждым падением мне становилось все больнее – как внутри, так и снаружи, – но я вставал и бежал дальше, не обращая внимания на синяки, наливавшиеся бурыми пятнами.
Только выбравшись на окраину леса, я смог перевести дух.
Все это время мой рот был набит грязью и травой.
А еще – солью, набежавшей из глаз.
* * *«Крыша дома совсем высохла», – подумал я, когда вылез из машины.
Место, где прошло восемнадцать лет, казавшихся в детстве бесконечным миром со спрятанными от посторонних тайнами, из года в год превращалось в игрушечный домик, где живут старик со старухой и день за днем чинят разбитое корыто. Словно деревянная модель из пожелтевшего советского журнала, собранная спустя рукава.
Выжженные солнцем мостки заскрипели, когда я зашагал по ним. Этот скрип был и знакомым, и чужим одновременно: знакомым, потому что вызывал воспоминания – где и как доски должны скрипеть; а чужим из-за того, что звук этот был намного громче, чем я помнил его в детстве. Теперь он был похож на стон, словно я делал больно старому дереву.
Родители тоже менялись, из года в год высыхая. Раньше отец был самым сильным, умным и смелым, без труда справлялся с любой проблемой, знал, как вести себя правильно, что можно делать, а чего нельзя. Мама была доброй, заботливой, готовила самую вкусную еду, уступавшую только бабушкиной стряпне. Но бабушкина стряпня, как и сама бабушка, давным-давно покинула этот свет, как и те двое совершенных людей, которыми я помнил своих родителей. Лишь изредка в их поведении проступало что-то очень знакомое: в том, как они присматривали за моим сыном, следили, чтобы он не отлынивал от работы и не бросал начатых дел.
С восторженным криком «папа-папа!» Димка бросился мне на шею. Я обнял его и заметил, что он стал чуть шире в плечах и немного тяжелее.
Откормили пацана старики. Хорошая работа.
Спустя полчаса мы вместе сидели на кухне, пили чай из потертого фарфорового сервиза, расписанного лепестками никем не виданных цветов, и болтали о том о сем. Я, как и в детстве, по привычке пытался закинуть под столом ногу на ногу, но ничего не получалось. Это было странно: мой рост остался таким же, как и в десятом классе, веса тоже особенно не прибавилось – почему же раньше я мог закинуть ногу на ногу, а теперь ударяюсь коленкой о крышку?
Оставалось только виновато бормотать под нос ругательства.
Мама едва слышно посмеивалась. Отец делал вид, что ничего не замечает.
– …вот так. Предлагают место, зарплата высокая, но это в шестистах километрах от ближайшего населенного пункта. Что-то навроде поселка, там, кажется, золото добывают. Для карьеры, конечно, это сразу крест. Ни о каком опыте и речи не идет – так, обслуживание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});