Портрет Ласточки - Константин Константинович Романов

до порта Арцерле я размышляла. Прекрасный северный край очаровал меня с того момента, как я, будучи семилетней девочкой, взглянула на горизонт с борта корабля. Мы прибыли затемно, и полярное сияние во всей своей красе встретило меня и обернуло в свои объятья, как всякий отец накидывает плащ на дрожащее от холода дитя. Когда я попала к вам на первое занятие на первом курсе основного уровня, задолго до распределения по специальностям и факультетам, то и подумать не могла о том, что именно вы станете тем, кто проводит меня в жизнь. Тем, кто даст необходимые знания для того, чтобы сотворить и созерцать прекрасное. Тем, кто поможет мне очистить доброе имя от тех невзгод, в которые я впутывалась сама на протяжении последующих семи лет обучения.

Говорят, акадари повинуются голосу разума, тому, что диктует ваш высокий интеллект. Вы — народ прагматиков, творцов и консерваторов, и настоящий порядок, который провозглашён на гербах всех пятнадцати префектур золотыми весами, не терпит рядом с собой сумасбродства, новизны и свободы. Подчинение для вас — это жёсткий закон, и всё остальное вторично по отношению к нему. Ваша великая страна, сама академия, сами вы, профессор, — всё это огромный механизм, шестерня и масло, благодаря которому работает эта система. Я чувствовала, что под опекой ваших холодных взглядов не смогу найти себя, не смогу по-настоящему повзрослеть. Вы доживаете до двухсот лет, и видите мир по-другому, почти как бессмертные эльфы или ангелы. Я же остаюсь обычным человеком, и если Всеотец и Вари, его дочь, богиня магии и таинств, смилостивятся надо мной, то доживу до восьмидесяти.

Я не могла смотреть, как страдают мои близкие, и уверена, вы бы справедливо заметили, что в родном королевстве мне придётся вынести несравненно больше. Но то, что сотворят магия со всяким гением, обескураживает меня, заставляет бояться. Чем сильнее ты развиваешь своё волшебство, тем сильнее оно забирает тебя в свои объятья. Однако у всего есть предел. Мера необходимости. Жаль, что мастер Алериц, владелец завода големов Царвель и архимаг Паристо не поняли этого. Поняла я, и, да будут благословенны боги, вовремя. Та закулисная игра, которая ведётся столь гениальными людьми, чужда мне. Магия должна быть вне политики, но, к глубочайшему сожалению вашей верной воспитанницы, это правило распространяется не везде.

Диадема знаний — это величайшая ложь, с которой я столкнулась за годы обучения. Консерптон архимагов Акадар Фрадура и ему подобные объединения используют подобные артефакты как наживки, подманивая к себе молодых чародеев для использования их силы во имя своего блага. Я вывела теории, согласно которой ваш доминион будет жить не пока жива магия, а пока живы сильные и талантливые чародеи. Вы живёте долго не из-за вечной мерзлоты и летнего снега, а из-за поглощения своей молодёжи, конечно, не в буквальном смысле. Никогда правящие круги народа акадари вроде Консерптона архимагов не примут к себе мессиров и мессир. Прошу, не путайте это с дворянской преемственностью, которая вовсю существует в моём королевстве.

Знания, которые должна давать диадема, — это ложь. Вы убедитесь в этом, когда попросите Винесцору или мастера Тункве, если моя бывшая староста всё же отказалась от награды, показать вам реликторий и сравнить хранящиеся там драгоценности с сапфиром, украшающим диадему. Смею заметить, что похожий сапфир был замечен мною на самой верхней полке книжного шкафа в кабинете чиновника от префектуры Ницеара. Кажется, считая, что пыль отпугнёт потенциальных сыщиков, он спрятал ценную реликвию в самом неприметном месте. Однако не буду провоцировать вас к действию, руководствуйтесь здравым смыслом, как и всегда.

Всю свою сознательную жизнь, взрослея, я гонялась за какими-то знаками, и даже мой фамильяр стал олицетворением моей сущности. Магия всегда была и остаётся моим жизненным предназначением, и я приложу усилия, чтобы попытаться наладить контакт между Акадар Фрадуром и королевством Вайндуол. Мы воевали друг с другом на протяжении эпох, и лишь общее горе — воцарение между нашими державами опустошённых войной земель мёртвых — смогло прекратить большие ссоры. Я верю, что однажды Вайндуол сможет воспитать столь же великих волшебников, какими были, остаются и будут вы, профессора Жерацир, Хадецик, Альцира, архимаг Паристо, выпускники Винесцора, Кресци, Нундар, Рицент, Фирца и многие другие, чьи имена не вместят эти строки. Я верю, что однажды Акадар Фрадур и зависимое от него Мранкирское царство заключат с Вайндуолом и его южными союзниками перемирие.

Верю, что когда-нибудь мы вместе защитим этот мир. Верю, что однажды пройдут грозы. Верю, что однажды Ласточка вернётся домой. Никто и никогда не запретит ей иметь два дома.

Пишу эти строки, осознавая, кому они предназначены, осознавая, о чём стоит задумываться, осознавая, что ни одна догадка не стоит хоть капли увиденного своими глазами.

Искренне ваша,

Овроллия Киртан, выпускница академии Белого Пергамента, баронесса замка Ардао, графство Сэгидар, герцогство Нортирар, королевство Вайндуол

* * *

— Хм, внизу приписка: «Птица создана мною с нуля, я знаю, что она не похожа на ласточку. Мне предстоит долгая работа. Чтобы птица вернулась ко мне, так и прикажите. Пока она понимает только простые команды», — процитировал Кенциль последние строки. — Что же, атессира птица, возвращайся к хозяйке. Передай, что мы будем ждать от неё новые письма.

Светящаяся сойка ничего не сказала, подпрыгнула и, развоплотившись в воздухе, улетела через закрытое окно.

Вскоре профессор Кенциль спустился на первый этаж, оделся и отправился к складам. Снаружи таскали утварь несколько полуросликов, среди которых не сразу удалось обнаружить Илеса. Преподаватель жестом подозвал его к себе, и тот, с усмешками отпросившись у старшего смены, подошёл к чародею.

— Любезный мессир полурослик, у меня для вас письмо от одной молодой волшебницы. Думаю, здесь она выразила всё то, что не успела сказать мне из-за архимага. Понимая, что читать чужие письма не очень этично, я, однако, готов разрешить вам сделать это, если вы проведёте меня через подземелья к… — Кенциль огляделся, но никто во внутреннем дворе не обращал на них внимания. — Вы сами понимаете, куда.

Полурослик кивнул и позвал профессора за собой. Они вошли на склад, взяли фонарь и отправились по коридорам и лестницам вниз, в руины старой академии.

Проходя по картинной галерее, двое молча рассматривали десятки изображений вокруг. Профессор видел их чрезвычайно редко и сам не мог ориентироваться в этом мрачном месте без посторонней помощи, однако красочность стеклянных полотен, созданных тысячи лет назад, увлекала его и напоминала о том, как магия, наука и искусство заключили когда-то союз, о котором забыли все.

Издалека послышался тихий плач. Кенциль, что для него