Пристрастные рассказы - Лиля Брик

У Оси в комнате всё осталось как было. Постель постелена, белье в шкафу, книги, карандаши бумажки, спички… Всё так, как оставил Осик.

Осина урна на Новодевичьем кладбище, в монастырской стене. Мы сначала хотели похоронить её, но потом подумали, что стена прочнее и чище.

Цену людям я узнала. Было на чем проверить! Надино[161] семейство я разлюбила. Витя[162] законченный негодяй. С Володиной семьей мы не кланяемся.

Как интересно было делать с Осей словарь Володиного поэтического языка. Как много уже было сделано. Вся подготовительная работа. И начали уже писать самый словарь. Без Оси я его закончить не сумею. Да и ни к чему теперь всё.

Рада, что вам хорошо живется, что ты ничуть не изменилась, что все такая же красивая и элегантная — со слов Trefouel'я.

Очень пожалела, что в письме с Караваевой так настойчиво просила вас приехать. Пожалела, что сбиваю Вас с работы и с отдыха. Понимаю, что вам еще не хочется уезжать из Парижа, из своего дома.

Мне просто кажется иногда, что если вы приедете, для меня что-то переменится в жизни, хотя меняться в ней нечему — Ося не вернется.

Ничего, конечно, не шли нам. Я знаю теперь, что все у вас зверски дорого, да и купить трудно.

Как мне хочется чтобы вы оба написали об Осе. Он этого заслуживает.

О нашей жизни в эти годы войны писать особенно нечего. Жили примерно так, как у тебя описано в La vie privée.

Что вы хотели бы, чтобы у нас перевели из ваших книг? Напиши мне про это подробно. Я пока их никому не дала.

Погиб на войне сын Осиного брата, Павлика — Геня, чудесный мальчик. Он пошел добровольцем, в самом начале. Павлик тоже на фронте, с первых дней. Он жив и скоро возвращается.

Убит Витин сын, Никита. Моего отношения к Вите это не меняет.

Э. Триоле и Л. Арагону в Париж (Москва, 28 июня 1945)

Ксана и Каля достигли самых вершин эгоизма. Вот о ком написать бы повесть — тебе бы удалась! Они даже не позвонили нам, когда Осик умер — боялись, как бы не расстроиться, того и гляди прибавится где-нибудь морщинка… Зато Ксана абсолютно молода — смотреть противно!

Элинка, что вам посылать, если будет оказия? У нас всё можно купить — были бы деньги!

Разрешаете ли вы, чтобы по вашим книгам у нас сделали сценарий о французских партизанах? Чтобы его сделал Вася? Если хотите, то телеграфируйте мне ваше согласие.

Приехала Женя с дачи на несколько дней. Она посвежела и прибавила 3 кило и мне стало от этого как-то спокойнее.

(Федор Иванович говорит, что ты выглядишь много моложе меня.) Если вы действительно так богаты, как он рассказывает, то пришлите или привезите Жене пишущую машинку «portable»,[163] шрифт здесь переменим на русский. Наша совсем развалилась. Надо перепечатать Осин архив. И мне будет спокойнее, если я буду знать, что Женя машинкой всегда сможет заработать на хлеб насущный. Пока она вполне обеспечена, благодаря Жемчужному и своей сестре, но все таки о машинке мечтает.

Элик, я перечитываю сейчас твои книги во второй раз. Пока мне всё нравится очень, но больше всего «Yvette» и «La vie privée».[164] Это вещи большого мастера. Ай да ты!

Солнышки мои дорогие родные тёплые — приезжайте!! Это единственное чего мне еще хочется в жизни.

Что посылать вам?

Пришлите фотографии!

Буду ждать вас каждый день! Не откладывайте, пока живы! Берегите друг друга. Боже, как хочется увидеть вас обоих.

Целую вас без конца крепко крепко.

Шоколад «Прима» и тульский пряник от Жени.

Еще целую, целую…

В. В. Катаняну в Небитдаг[165] (Москва, 12 июня 1950)

Васенька! Очень мы вчера с тобой хорошо поговорили! Сегодня я помчалась на угол Серебряного пер., где раньше продавалось гвоздичное масло. Хотела сегодня послать вам авиапосылочку, но, увы, ни там ни в аптеках его нет. Мажься керосином. По-моему, всё лучше, чем москиты…

Сегодня утром звонил из Кисловодска Черкасов, просил Васю срочно сделать ему, для концертного исполнения, монтаж из сценария. Говорит, что Большаков, будто бы, сценарий прочел и сказал, что надо его политически доработать и снимать картину. Черкасов горит желанием и просит Васю быть готовым работать с ним и помочь «войти в образ»…

До сих пор Вася не дозвонился Гале[166] — не отвечают. Очевидно, она на даче. Будем звонить ей, пока не дозвонимся…

Еще целую.

В. В. Катаняну в Небитдаг (Москва, 11 июля 1950)

Дорогой наш любимый Васютка!

Я по тебе скучаю и всё время думаю — как-то ты там!.. Мы с Наташей держим связь и читаем друг другу твои письма и телеграммы. Имей это в виду и следи за тем, чтобы они хоть немного отличались друг от друга.

После приезда мы еще мало кого видели: много работы — подготовляем Володин 3-хтомничек для «малой серии» Сов. Писателя.

Я провожала Майю[167] на вокзал. Она уехала в Цхалтубу с Рахилью и Асафом.[168] Остальные родственники были на вокзале, но конной милиции все-таки не было. Девушки — поклонницы — психопатки плакали навзрыд. Майя была ненамазанная, лохматая, в том самом голубом халате, в кот. прилетела из Будапешта. Всё равно, она богиня!

Ходим на все балетные премьеры в Ленинградский Малый оперный театр. Ничего себе, а нам — так себе.

Был у меня Мослик.[169] Он едет сначала к своему Володе на Волгу, а потом в Коктебель. Он толстый и очень миленький.

Играли с двумя Рябовыми в Ма. Было вяловато. Я выиграла 3 р. 80 к.

Вася чувствует себя не совсем хорошо — побаливает сердце. Это всё наделал последний грипп. (Помнишь, какой был поганый, бесконечный?) Врачи говорят, что ничего органического, но что надо быть осторожным — не уставать, не нервничать и не объедаться. Сегодня ждем профессора.

Я хотела бы писать тебе более холодно или хотя бы облить тебя ушатом холодной воды, учитывая вашу жару, но мне это не удается из-за моего к тебе удивительно хорошего отношения…

Желаю тебе 20 градусов на солнце.

Крепко обнимаю, целую.

В. В. Катаняну в Небитдаг (Москва, 13 августа 1950)

Дорогой нашему сердцу Васик!

Получили сегодня запоздалое письмо из Небит-Дага. А мы-то и не знали — не думали, что тебе так тошно… Получили, правда, вчера «телеграмму», но уже отправленную из Ашхабада и не такую мрачную, как сегодняшнее письмо.

Когда же ты приедешь? Виден ли конец?