Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков

Все мы знаем Евстигнея,

Петею воспетого (намек на М. Суслова? — Ф. Р.), —

Правда, Петя — не умнее

Евстигнея этого.,

Лизоблюд придворный наспех

Сочинил царю стихи —

Получилось курам на смех.

Мухи дохнут от тоски.

А царь доволен, значится —

Того гляди расплачется!..

Царь о подданных печется

От зари и до зари!

— Вот когда он испечется —

Мы посмотрим, что внутри!

Как он ни куражится,

Там вряд ли что окажется!..

Судя по всему, члены худсовета, принимавшие эти песни, весь этот подтекст быстро расшифровали, посмеялись и… приняли все песни оптом, выплатив автору приличную сумму в рублях. Поскольку что-что, а «фиги» у Высоцкого получались талантливые. Например, еще в одной сказке — «Алиса в стране чудес», — которая записывалась на «Мелодии» в виде долгоиграющей грампластинки (в том же 1974 году), Высоцкий тоже написал почти три десятка песен, и среди них одна — про короля. Сами понимаете, кого имея под ним в виду:

…Падайте лицами вниз, вниз,

Вам это право дано:

Пред Королем падайте ниц, —

В слякоть и грязь — все равно!..

Нет-нет, у народа нетрудная роль:

Упасть на колени — какая проблема?!

За все отвечает Король,

А коль не Король — ну, тогда Королева!..

В кругах советской интеллигенции под прозвищем Королева проходила дочка генсека Галина Брежнева, с которой Высоцкий был хорошо знаком и даже несколько раз выступал перед ней с концертами («меня к себе зовут большие люди — чтоб я им пел «Охоту на волков»).

С выводами песни из «Алисы» можно было бы поспорить. К тому времени большинство советских людей уже не падали ниц ни перед Брежневым (Королем), ни перед его дочкой, ни перед партией (КПСС). Зато они весьма активно «падали ниц» перед… Высоцким. Когда он вместе с «Таганкой» приехал на гастроли в Набережные Челны (июнь 74-го), то толпа зрителей подняла на руки… автобус, где сидел наш герой и его коллеги.

А бард тем временем продолжает рождать на свет песни, в которых антисоветские «фиги» торчат чуть ли не в каждой строчке. Например, для советско-югославской картины «Единственная дорога» он пишет три песни («Если где-то в глухой неспокойной ночи…», «Расстрел горного эха» и «Песню Солодова» («Мы не умрем мучительною жизнью…»), в которых звучал современный подтекст.

Например, в «Горном эхе» речь шла о том, как некие злые силы «пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье, — и эхо связали, и в рот ему сунули кляп». После чего расстреляли это самое горное эхо. Намек был очевиден: в советской стране власти даже эха боятся — не дай бог, оно разнесет что-нибудь крамольное.

В «Песне Солодова» речь велась о похожем — о тяжелой жизни творческой интеллигенции при советской власти.

В дорогу — живо! Или — в гроб ложись!

Да, выбор небогатый перед нами.

Нас обрекли на медленную жизнь —

Мы к ней для верности прикованы цепями.

А кое-кто поверил второпях —

Поверил без оглядки, бестолково, —

Но разве это жизнь — когда в цепях,

Но разве это выбор — если скован!..

Душа застыла, тело затекло,

И мы молчим, как подставные пешки,

А в лобовое грязное стекло

Глядит и скалится позор в кривой усмешке…

Сам фильм повествовал о том, как в годы войны группа советских военнопленных, которых фашисты заставили вести колонну машин с горючим, подняла восстание. Высоцкому в ленте досталась самая короткая роль (10 съемочных дней) — роль военнопленного Солодова, который погибает в самом начале похода. Именно в уста этого персонажа и должны были быть вложены все три песни. Но в итоге цензура оставила в кадре только одну, причем (sic!) самую антисоветскую — «Песню Солодова». Причем по сюжету Высоцкий исполнял ее, будучи прикованным цепями к рулю грузовика, и после каждой песенной строчки его избивал прикладом автомата конвоир-фашист. Учитывая аллюзивную направленность песни, под фашистом должен был восприниматься коммунист из числа тех, кто мешал таким людям, как Высоцкий, нести советскому народу слово правды. То самое слово, которое в итоге так взбаламутит мозги сов-гражданам, что они полтора десятка лет спустя молча согласятся скинуть власть коммунистов и отправятся в светлое капиталистическое будущее.

Вообще получалась интересная вещь. Несмотря на то что власть (с помощью тех, кто «крышевал» Высоцкого) заметно ослабила давление на него, его злость по отношению к ней не утихала, а, наоборот, только усиливалась. Свидетельством чему могут служить хотя бы тексты многих его песен за 1974 год. Что наводит на определенную мысль: все-таки, несмотря на все его стремление добиться официального признания и снять с себя клеймо полузапрещенного артиста, ему как воздух необходима эта злость на систему, поскольку именно она питает его талант. Судя по всему, это понимали и те люди, кто продолжал «полугнобить» Высоцкого: он им был нужен именно с этой злостью, а без нее цена его в их глазах могла резко упасть.

Этим, судя по всему, объясняется и то, что барду при его жизни практически так и не дадут официально стать поэтом — с публикацией текстов его песен и стихов в массовой печати. То есть либералы, имевшие сильнейшие позиции во всех сферах деятельности общества, будут помогать Высоцкому сниматься в кино, выпускать пластинки, давать концерты, а вот в публикации стихов откажут. Конечно, сопротивление противоположного лагеря в этом деле также не стоит сбрасывать со счетов, однако, повторим, либералы имели большие возможности в издательской сфере, поделив ее с державниками практически поровну. Читаем у историка Н. Митрохина:

«Советское государство создало такую систему взаимоотношений с культурной элитой, при которой произведенная деятелями культуры продукция хотя и корректировалась, порой существенно, по желанию заказчика, но покупалась на корню, оптом, зачастую за огромные деньги и социальные льготы. При этом культурная элита практически не зависела от потребностей рынка — тех самых рядовых людей, которые, «голосуя рублем» в условиях открытого общества, определяют реальный спрос на произведения искусства. Поэтому борьба литературных группировок была обусловлена не только различием политических, эстетических, но и финансовых интересов входивших в них писателей. Русские националисты и другие «догматики» были в целом заинтересованы в сохранении системы жесткого государственного контроля и государственных заказов. Хорошо ориентируясь и зачастую